Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1. - Алексей Хренов
— Так я и до Шитова докачусь, - улыбнулось ему.
— Салуд! Кузьмаччо! Теперь мы настоящие мексиканцы, и как только к нам позволили подселить каких-то стрёмных советских артистов! Не порядок! Придется вас товарищ выселять!— шутливо объявил Лёха удивленному Изе Моисееву.
Шутка не зашла.
Лейтенант быстро пробежал по ним взглядом и пулей выскочил поговорить в проводником.
Вернувшись он проговорил заученные инструкции, пожелал удачи и сказал, что если будет свободное купе, их переселят. И исчез, оставив их вчетвером в тесном купе, где стало тесно не только физически.
Тут в вагон буквально влетела компания людей в фуражках с малиновыми околышками. Один из них, не теряя времени, вежливо, но строго захлопнул дверь в их купе и бросил короткий приказ:
— Не выходите до команды. Идёт спецоперация.
Новый знакомый усмехнулся и, глядя на группу людей за дверью, произнёс:
— А, не иначе дипкурьера грузят в соседнее купе, - объяснил просвещенный артист.
И правда, минут через десять их выпустили, а соседнее купе так и оставалось закрытым всю дорогу.
*****
Паровоз оглушительно дал свисток, выпустив клубы пара, и по вагону с деловитостью пробежался дородный проводник, подгоняя провожающих и проверяя, чтобы все были на местах. Багаж был раскидан по полкам и путешественники, наконец, устроились и выдохнули. В этот момент купе сильно дёрнулось, и Лёха, стоявший у окна, пытаясь рассмотреть уходящий пейзаж, неожиданно спикировал прямо на жену артиста, заставив её недовольно высказаться, что она думает об его умственном развитии. Как то так получилось, что пока Лёху отскребали от артистки и вытаскивали с несравненной Клавдии Спиридоновны он успел отлично ощупать все её достоинства. Вагон скрипнул, и мир за окном начал медленно уплывать назад, словно растворяясь в движении.
20 июля 1936. Пригород Варшавы
В соседней стране двое слегка потрепанных жизнью мужчин сидели в бедно обставленной комнате.
— Наливай! – скомандовал тот, который был постарше.
Раздался булькающий звук и довольно мутный местный самогон заполнил примерно по половине грязноватых стаканов.
— Ну давай! Что б им там перевернулось, - опять скомандовал старший.
Выпив и захрустев пером лука, старший уставился мутноватым взглядом на своего товарища.
— Сам всё знаешь. Не сомневайся в общем, стреляй сразу, если что. Банки эти здорово звук глушат, прикручиваем, - озвучил старший не очень понятную постороннему наблюдателю мысль, — ну, с Богом …
Двое бывших офицеров императорской армии достали по нагану и прикрутили к ним страшного вида устройства…
Глава 13. Пырла-Мырла нахер Швырла
Справившись непослушными со сна руками с завязочками на кальсонах, Лёха прицелился в качающийся внизу железный унитаз и блаженно расслабился. Купленное на вокзале вчерашнее пиво подняло Лёху в кромешной темноте и заставило искать дорогу к туалету в конце вагона…
Возле купе дипкурьера шла какая то странная возня и рядом стоял мужчина в тёмном костюме с каким-то подозрительным устройством в руке, напоминающим консервную банку на палке.
Пару раз раздался странный резкий звук напоминающий сухой кашель или громкий пердёж. Лёха напрягся, осматриваясь в поисках хоть какого-то оружия. Его взгляд остановился на молотке, висящем на стене рядом с окном, предназначенном для разбивания стекла в случае аварии.
10 августа 1936, скорый поезд Москва-Париж, на просторах советской Белоруссии
Постаравшись уснуть первым, что бы отключиться от храпа товарищей, развалившихся на нижних полках, Лёха наконец выспался после всей московской нервотрёпки. Утром, на остановке в Минске, он решил прогуляться вдоль состава и полюбоваться сменой паровоза. Пофыркивая паром, новый паровоз быстро был прицеплен к составу. Вокруг кипела жизнь: сновали грузчики с тележками, пассажиры суетились с чемоданами, военные сверяли документы, а провожающие с нетерпением махали вслед уезжающим. В воздухе смешивались громкие разговоры, лязг железа и гудки паровозов, создавая ощущение движения.
Лето было в разгаре, и солнце припекало вовсю. Лёха огляделся в поисках ларька с пивом, но ничего подходящего не нашёл. Тут прозвучал гудок, он нехотя вернулся в вагон и, к своему удивлению, заметил, что одно из купе рядом оказалось свободным. Поезд медленно тронулся.
— О, как удачно! — обрадовался он.
Отловив проводника, Лёха быстро выяснил, что это купе было забронировано для какого то начальника из Белоруссии, но тот то ли передумал, то ли опоздал на поезд. Лёхины глаза загорелись, и он, сославшись на «распоряжение сопровождающего», попытался убедить проводника отдать им купе. Тот замялся, упомянув, что «слова-то к делу не пришьёшь», но сунутая Лёхой в руку проводника пятирублёвка сразу изменила тон разговора и, примирившись с утратой купе, проводник стал куда более лояльным.
Оставив артистов в одиночестве Лёха с Кузьмичом перебрались в отдельное купе, крайнее в вагоне и рядом с туалетом. «Хм, - решил Лёха, - может по этому белорусский босс и не поехал».
- Ну теперь точно как баре! – Кузьмич радовался как ребенок.
От нечего делать Лёха взялся за учебник испанского языка и периодически приставал к Кузьмичу с очередной фразой, проверяя, насколько тот способен впитать что-то новое. Кузьмич, конечно, учить испанский не собирался, но от Лёхи просто так отвертеться было трудно.
В шутку Лёха заставил Кузьмича выучить фразу «Quiero asilo político». Однако, когда Кузьмич наконец догадался, что это его "Хера А Сила Политика" означает «прошу политического убежища», он обозвал Лёху прохиндеем и категорически отказался продолжать учить испанский.
Правда, несколько самых нужных фраз, вроде «Hola», «Adiós» и «Dos cervezas, por favor» (два пива, пожалуйста), остались в его арсенале.
Зато разговорившись стала ясна история появления Кузьмича в числе испанских добровольцев от Военно-морского флота..
1936. Тундра около Нарьян-Мара
Георгий Кузьмич, оказался родом из Архангельска и он более десяти лет проработал штурманом в Главсевморпути, летаю по всему Северу и даже успел косвенно поучаствовать в операции по спасению челюскинцев.
Однажды его отправили в агитационный полёт на Ямал, чтобы донести до оленеводов идеи советской власти. Кузьмич ещё на стадии планирования предупреждал, что топлива на перелёт будет впритык, но политическая необходимость взяла верх над здравым смыслом и его отправили в тундру проводить агитацию торжества советской власти среди оленеводов.
В какой-то момент главный на борту красный агитатор настоял на ещё одной, просто необходимой, посадке в тундре где-то у острова Белый,
