Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий
Мысленно отмечаю этот факт.
В доме Астафьев извлекает из пузатого кошелька с полудюжину «беленьких» — купюр номиналом в двадцать пять рублей.
— Пожалуйста…
Стоит взять ассигнацию в руку, как амулет начинает раскаляться как сковородка на огне. Пальцы сами собой разжимаются, банкнота падает на пол.
— С вами всё в порядке? — удивлённо спрашивает Астафьев.
— Со мной — да, а вот с деньгами…
— Что — с деньгами? — пугается Астафьев.
— Не знаю точно, но с ними что-то не так… Скажите, Всеволод Иванович, у вас есть в банке специалист, который умеет распознавать фальшивые банкноты…
— В каком-то роде мы все там специалисты, — гордо выпячивает грудь Астафьев.
— И всё-таки…
— Если считаете необходимым, могу показать банкноту нашему заведующему, господину Ленцу. Он самый лучший в этом вопросе.
Ленц оказывается румяным господином лет пятидесяти. У него нежно-розовые щёки и толстый нос картошкой с большими, поросшими волосами, ноздрями.
Именно этими ноздрями он тычется в купюры, полученные Астафьевым от капитана Кустова, лижет языком, подносит к ушам и слушает хруст банкнот, потом убирает их от себя и резко мрачнеет.
— Всеволод Иванович, у меня плохие новости… Для вас, для меня и вообще для всех нас…
— Деньги фальшивые? — догадываюсь я.
Ленц кивает.
— Увы! Но качество подделки при этом восхитительное! Не каждый банковский служащий сможет распознать подделку, что уж говорить о других гражданах… Страшно подумать, сколько таких ассигнаций успело осесть в городе…
— Как вы поняли, что это фальшивка? — интересуется Гиляровский.
— Боюсь, не имею права открыть вам этот секрет государственной важности! — вздыхает Ленц.
— Но без демонов, магии, какого-то волшебства — тут ведь не обошлось, да? — настойчиво интересуюсь я.
Иначе мой амулет бы не сработал.
— Я же сказал: это государственная тайна! — хмурится Ленц, но по его тону становится ясно: я со своей догадкой попал в точку.
Следующий визит наносим уже Сухорукову.
Жандарма наши известия не застают врасплох.
— Японцы выпустили большую партию фальшивых рублей. У нас имеется сразу несколько подтверждений из разных источников. Теперь вот вы… Эти рубли сделаны так хорошо, что даже я не готов поручиться, что у меня в бумажнике нет купюр японского производства…
— Ужасно! Это необходимо остановить, пока ситуация не зашла слишком далеко! — заметно нервничает Ленц.
— Предлагаю начать с капитана Кустова. Господин Астафьев получил фальшивки от него. Можете связаться с в Управлением начальника транспортов 1-й Армии? — беру быка за рога я.
— Сделаем! — обещает Сухоруков.
Почему-то меня ни капли не удивляет, что капитана с такой фамилией не знают ни в Управлении начальника транспортов, ни вообще во всей 1-й Армии.
А ведь тот пробыл в Ляояне больше месяца и, кроме распространения фальшивок, мог наломать кучу дров.
— Можете составить хотя бы словесный портрет злодея? — просит жандарм Астафьева.
— Конечно! У меня прекрасная зрительная память… Да что там — я, между прочим, сам неплохо рисую. Брал когда-то уроки графики, — хвастается тот.
— Прекрасно! Тогда, пожалуйста, нарисуйте его по памяти.
Астафьев садится за работу, поскрипывая грифелем карандаша.
Заглядываю ему через голову. А он и впрямь не обделён художественными талантами, вон, как умело шурудит по бумаге!
Где-то через час эскиз «фотопортрета» Кустова готов.
Внимательно смотрю на него, лицо кажется до боли знакомым. И это точно не обман памяти.
Где-то я его уже видел, причём не так давно…
Стоп!
В голове что-то щёлкает, всё сразу стаёт на свои места.
Во время нашей встречи с Соколово-Струниным в столовой графа Игнатьева на вокзале, поблизости от нашего столика сидел капитан интендантской службы… Готов съесть свою фуражку и закусить портянками — это и был Кустов.
Правда, журналист вёл себя так, словно не знал его… Почему? Вероятно это было что-то вроде конспирации с их стороны. Мне журналист совершенно не доверял, даже подумывал о дуэли, вот и прихватил как он думал — надёжного друга на всякий пожарный.
Так что «Кустов» оказался в ресторации не случайно.
Меня осеняет очередная догадка.
— Знаете, Модест Викторович, а ведь я, кажется, знаю, кто убил Соколово-Струнина, — говорю я.
— Кажется⁈ — иронизирует жандарм.
— Я уверен… Процентов где-то на девяносто.
— Кто?
— Кустов! И, поверьте, у меня есть веские основания для такого вывода!
Сообщаю штаб-ротмистру всё, что выведал Гиляровский о походах Соколово-Струнина в псевдо-спортивный клаб, разбавляю своими соображениями.
— Что ж… Звучит резонно, — соглашается жандарм. — Быть может, несчастный Соколово-Струнин начал что-то подозревать, напал на какие-то улики и Кустов или как его на самом деле — вывел его таким образом из игры, пока не стало слишком поздно. Заодно и подставил вас… Но, главный вопрос в другом: как искать этого Кустова?
Наступает тягостная тишина.
Я прерываю её своим высказыванием:
— Его можно найти только в одном случае: если Кустов до сих пор находится в Ляояне!
— Предлагаете распространить его изображение? Я сейчас же распоряжусь насчёт копий…
— Боюсь, это не поможет! — категорично заявляю я.
— Почему?
— Помните тех свидетелей, которые якобы видели Соколово-Струнина неподалёку о места убийства, причём вместе со мной…
— Разумеется, помню. Но что с того? Вы же сами сказали: мы, европейцы, для китайцев на одно лицо…
— А вы устройте опознание! Проведите его по всем правилам. Покажите меня среди других офицеров.
— Зачем?
— Уверен, они безошибочно укажут в мою сторону. Правда, меня смущал тот факт, что по их словам я был в капитанском мундире, но… Теперь у меня есть объяснение и этому.
— Какое?
— Кустов — оборотень!
В пользу этого утверждения говорит и странное недовольство Кустовым со стороны Алтая. Собаки оборотней не жалуют.
Аргумент не самый железобетонный, но становится последней соломинкой, что ломает хребет верблюду.
— Он способен принять личину любого человека, которого знает лично, — развиваю мысль я. — Но у всего есть обратная сторона.
Подымаю указательный палец правой руки.
— Знаете, какое слабое место этой твари? Оборотень может менять внешность, но не одежду. Отсюда и постоянный капитанский мундир. А ещё у меня есть подходящая кандидатура в оборотни!
— Вы меня удивляете, господин ротмистр! — поражённо произносит Сухоруков. — Вам бы в жандармерии служить или военной контрразведке, а не в полевых частях…
— Мне предлагали… Подполковник Николов звал. Но я отказался.
— Зря! — качает головой Сухоруков. — Впрочем, воля ваша. Так кто он — этот самый таинственный оборотень?
— Недобитый мною штабс-капитан Вержбицкий, в последней должности адъютант командира моей бригады.
Вспоминаю нашу стихийно возникшую вражду, то, как Вержбицкий едва не погубил наш отряд, как под личиной капитана Рассохина пытался устроить покушение на Куропаткина и Алексеева. И как каждый раз ему удавалось уйти.
— То есть — это даже не японец, а свой, причём опытный офицер, который прекрасно разбирается в нашей «кухне»! — напрягается Сухоруков.
— Боюсь, мой ответ — да.
— Да уж, не порадовали вы меня, Николай Михайлович, — грустит жандарм. — Оборотень на то и оборотень, что способен воплотиться в кого угодно… Как прикажете его искать?
— Нет уж, увольте: приказывать станете вы.
Сухоруков замирает, не веря ушам.
— Простите, что вы сказали?
И ребёнку ясно: не могу я его оставить наедине с такой проблемой. Тем более она касается и меня лично.
Растягиваю губы в улыбке:
— Приказы в таких делах — это скорее по вашей части. А я всего лишь буду вам советовать. Если, конечно, захотите ко мне прислушаться.
— Готов выслушать любой ваш совет! — Сухоруков смотрит на меня с надеждой.
