Людмила Астахова - Кошка колдуна
– Сестрица, – негромко позвала сида. – Сестрица! Не прикидывайся глухой! Я же слышу, как скрипят твои древние кости. Не испытывай мое терпение, хийса! Ты мне должна. Покажись!
Но, вглядевшись в проступающий сквозь серо-сизую живую пелену облик, сида почти пожалела об этом опрометчивом приказе.
– Мать богов! Что… что с тобой стало, хийса?!
– А што такого? – прошамкало сморщенное бородавчатое страховидло по ту сторону магии. – Ражве не крашавица, хе-хе?
– Смени этот облик!
– Не могу, – злобно скривилась собеседница. – Это ты примеряешь новые лица чаще, чем рубашки, а я в отличие от тебя, дорогуша, на самом деле меняюсь. Што? Не нравится? Думаешь, мне шамой этакая рожа по вкушу?
– Хийса…
– Вот заладила: хийша, хийша! Ну? Шего тебе?
Злость помогла Кайлих совладать с изумлением и страхом, что уж скрывать! И злость же остудила гнев сиды. Если хийса – хозяйка леса, почти равная по силе детям Дану, выглядит теперь так, что же происходит в мире людей? Ничего хорошего для бессмертных, волей судьбы оказавшихся там. Однако и на этом можно сыграть.
– Помощи, – отчеканила сида. – И сдается мне, что ты тоже извлечешь немало полезного из такой сделки, сестрица.
– Не шештра ты мне, отродье Ткачихи, и неча в родню набиваться, – проворчала хийса и цыкнула желтым клыком, торчащим из безгубого рта чуть ли не на локоть. – Однако рашшказывай. Интерешшно послушать, что ты мне предложить надумала.
Когда спустя некоторое время довольная беседой и договором Кайлих вернулась в хижину, юный родич уже тер заспанные глаза и, покашливая, жался к огню. Сида незаметно улыбнулась. Ранение Кеннета пришлось кстати, и эта задержка в пути тоже. Пусть лесная хозяйка разведает, как там дела у Диху. Даже если хийса решит сыграть нечестно, все равно. Пусть даже предупредит она чуткую дичь, что охота уже идет по следу. Так даже интересней. А покуда можно ждать вестей и неторопливо двигаться к побережью. Как бы ни обернулось дело, а корабль понадобится.
Прошка
С санным обозом Прошке путешествовать и прежде доводилось, он-то знал, что через пару дней, когда примелькаются новые лица, начнется скукотища лютая. Сидишь весь день на одном месте в одной позе, пока задница не начнет отниматься от неподвижности – вот и вся радость. То ли дело остановка на постоялом дворе. Тут не только можно перекусить и ноги размять, но и покрутиться вокруг солидных взрослых людей, поспрашивать, позаглядываться на товар, а если повезет, то и вызнать про заморские чудеса. Конечно, купец купцу рознь. Один глаз от мошны не оторвет и, окромя барыша, думать ни о чем не может и, главное, не хочет. А другой зорче иного шпиона – все видит, всех знает: и знаменитых мастеров, и чаровников, и даже звездочетов. В купеческом сообществе нынешнего обоза тоже интересный человечек нашелся.
Отцовский прощальный наказ держать себя достойно не успел еще выветриться из головы отрока, поэтому Прохор подступался к владимирскому негоцианту осторожно, словно тот сам был сделан из стекла, как и его хрупкий товар. Взрослые не шибко отроков жалуют, справедливо подозревая тех в баловстве и предугадывая грядущие шалости. Поэтому Прохор разговор завел издалека и выказал почтенному Петру Кузьмичу столько уважения, сколько потребно для душевного расположения.
– А что он такого везет особенного? – шепотом полюбопытствовала Кэтрин, наблюдая за маневрами Прохора вокруг владимирца.
Ей было не слишком уютно. Тихий на Кэт уже не шипел, но при случае выговаривал за малейшую провинность, словно запамятовал, что девка нездешняя, к порядкам не приученная. Прошка, сам едва оторвавшийся от батюшкиных наставлений, Кэт очень сочувствовал, а потому отказывать в беседе не стал.
– Рюмки-рубинчики он везет, – шепнул на ухо. – Страх, как хочу посмотреть.
– Это что такое?
– Как что? Рюмки это рюмки, посуда такая для питья. А рубинчики, потому что, Петр Кузьмич говорит, красные они, точно кровь или каменья. Мне охота глянуть.
Катька, само собой, глазищи свои выпучила, залопотала удивленно что-то на своем родном наречии, что-то там про стеклоделанье в какую-то допетровскую эпоху. Мол, не было такого, а всю посуду на Русь везут италийцы и цесарцы.
– Это еще почему? – возмутился Прохор. – Вот выдумала! Тьфу на тебя! У батюшки в хозяйстве половина штофов от владимирского мастера Иллариона. Глаза-то разувай хоть иногда, когда вокруг смотришь.
И понеслось. От Катьки с ее расспросами не отвяжешься, пристала тут же, как банный лист. Пришлось отроку рассказывать и про бродячего ромея, который на берегах Колпи нашел подходящий для стекловарения песок, и про смекалистых мужиков, свою выгоду не упустивших, и про мастера Иллариона, начавшего с бусин, колец и браслетов, чье мастерство стеклодува ныне славно аж в стольной Твери.
– Муранские мастера золото добавляют в расплав, а наши, значит, с медью придумали, – объяснил он девушке и, подумав, добавил: – Вот бы еще зеркала научились делать, чтобы с жадными венецианцами не связываться. Это ж разориться можно с такой ценой!
Его до сих пор совесть мучила из-за испорченного отцовского подарка тверскому князю. Кэтрин всю прямо передернуло от недавних воспоминаний. Вестимо, ходить через зеркало ей совсем не понравилось. Вообще-то девки, они сызмальства знают, что уйдут в чужой дом жить. Доля у них такая. Но с Катькой иное, кто перестарка замуж возьмет? Видно было, что тоскует девка по дому, по мамке с тятькой, по своему странному миру. Это нехристю плевать было, а Прохор искренне жалел приблуду. Она хоть с придурью, но добрая, по-настоящему добрая. На холопов никогда не кричит, лошадей жалеет, и с ним, с Прохором, всегда делится пирожком.
– Ты не гневайся на меня, хорошо? Я ж не со зла, – вздохнул мальчишка, имея в виду зеркальные опыты, и добавил, беззвучно шевеля губами: – Это все Тихий намутил, его рук дело, начаровал.
– Что ты там лопочешь, Прохорус? – тут же отозвался нелюдь. А ведь, казалось бы, только что торчал в другом углу харчевни и сбитень горячий потягивал, и вот тут как тут – за спиной стоит и злыми глазищами сверкает, что твой котяра.
– Что я там намутил?
– Нет, господин Тихий, ничего такого, – встрепенулся Прошка. – Я говорю, может, у Петра Кузьмича браслетка стеклянная для Кэтрин найдется?
– Не найдется, – отрезал нехристь. – У него только посуда, очень красивая, к слову. Но тебе, раз ты такой языкастый, Айвэнз, ее точно не видать.
И нарочно так, прямиком к владимирцу направился, разговоры всякие вести на темы, любопытных отрочьих ушей не касающиеся. Что-что, а втереться к людям в доверие Тихий умел как никто иной. Чародейская морда!
– Ну вот… Из-за тебя, девка, я теперь рубиновое стекло не увижу.
– Я-то при чем? – тихо ахнула Катька, и лицо у нее стало такое жалобное, что хоть самому плачь.
– А при том, что я рано или поздно обязательно новый механизмус построю, зеркало правильное раздобуду, и потом тебя домой верну, – посулил сурово Прохор и для верности в грудь себя кулаком стукнул. – Назло Тихому. Обещаю!
Кайлих и Кеннет
Скотт выглядел неважно: бледный, осунувшийся, вокруг глаз синие круги, да и сами глаза блестели каким-то нехорошим блеском. Кайлих с тревогой обошла вокруг Кеннета, приглядываясь так и этак, а потом, припомнив все, что знала о смертных, догадалась:
– Ты, верно, голоден, племянник?
Лицо молодого горца преобразилось, освещенное таким неописуемым облегчением, что Неблагой сиде даже как-то неуютно стало. Словно она совершает что-то неуместное. Так называемое «доброе дело», например.
– Пожрать не худо бы было, добрая тетушка, ежели не обременю тебя такой просьбой.
– Не обременишь, – отмахнулась сида и нахмурилась. – Пожалуй, и я разделила бы с тобой трапезу… Однако у нас нет никакого припаса, родич, и пока не представляю я, где добыть нам пищи.
– А ты не можешь, ну, как с лошадкой? Волшебством?
– Могу. Но иллюзия еды тебя не насытит. Человеку потребно что-то материальное… Ладно. Попробую тряхнуть стариной! – Она действительно тряхнула – тряхнула волосами, колыхнула юбкой, повернулась кругом – и сменила облик.
– Тетушка Шейла? – осторожно спросил Кеннет, с опаской поглядывая на Кайлих в охотничьем наряде.
– Не совсем, – белозубо улыбнулась в ответ дочь Ллира.
– На тебя смотреть холодно.
И то сказать, одеяние сиды сменилось на крайне… аскетичное. Ничего, как говорится, лишнего.
– А тебе, малыш, на меня смотреть и не стоит! – хохотнула сида. – Где-то в хижине я видела котел. Натопи пока снега. Я скоро вернусь.
