Людмила Астахова - Кошка колдуна
Полный желудок имеет такое свойство – настраивать на благодушный лад даже дикого зверя, а сын Луга, как ни крути, а от животного все-таки отличался. Отужинав и благосклонно отметив, как беспрекословно Кэт подчистила за хозяином поднос, он развалился в кресле, размял пальцы и скомандовал, указав девушке на скамейку, которую перед тем метко пнул на середину комнаты:
– Становись! И одежки свои скидывай. Сейчас поглядим, что получится…
Я на всякий случай втянула голову в плечи. Было в голосе нелюдя нечто до боли знакомое и, прямо скажем, близкое. Удивительным образом сыну Луга удались совершенно мамочкины интонации человека, всегда точно знающего, что для родимой кровиночки хорошо, а что плохо. При этом соображения кровиночки, а уж тем паче возражения, никому не интересны. Мама… То есть, конечно, господин плохого не пожелает.
И все же раздеться мне требовалось полностью, догола. И сопротивление бессмысленно. Колдовством сид заставит сделать что угодно. Вчера как раз проверено на личном опыте.
«О-кей! – сказала я себе. – Будем считать нашего Диху знаменитым модельером. Как Дольче и Габбана, например… Только без Габбана, в смысле ориентации. Что он, этот ирландский сид, никогда в жизни не видел голых женщин? Видел, конечно. И тогда, скажем, я буду супермодель… э-э-э… высокооплачиваемая супермодель. А сын Луга – прибывший в Россию знаменитый фотограф. И мы делаем фотосессию для… Пусть будет – «Плейбоя»!
И надо сказать, что гламурные фантазии вкупе с развитым воображением очень мне помогли. Вспомнились разные картинки в глянцевых журналах, рекламные щиты с полуобнаженными красотками, и сразу стало как-то легче на душе. И тогда раздевание не выглядело как приказ господина рабыне, а, напротив, являлось частью творческого процесса. Кхм… Ну, вот как-то так, приблизительно.
– Та-ак… – мурлыкнул сид, придирчиво рассматривая развернутую ткань и пробуя кончиками пальцев ее плотность и качество. – Начнем с рубашки.
Он встряхнул тяжелый шелк и, прежде чем взметнувшаяся ткань успела опасть, толкнул блестящую волну по воздуху прямо к Кэт.
– В этом мире, девушка, – назидательно возвестил Диху, – разница между знатной дамой и простолюдинкой должна быть очевидна. Тебя будут оценивать по тому, что на тебе надето. Такие рубашки называются лэйне. В Эрине их носят все, только крестьянам полагается лен, а леди – шелк. А мы будем делать из тебя леди. Ну-ка, стой смирно, а то уколешься.
Он прищелкнул пальцами, и вокруг девушки засновали сразу три иголки.
«Ух ты!» – только и успела подумать я, когда шелковое полотно вдруг взмыло в воздух, извиваясь и струясь, точно живое. Белая трепещущая ткань кружилась вокруг в танце невозможной красоты и изящества. И чудились в плавных линиях этого колдовского кружения мерные взмахи лебединых крыльев в теплых воздушных потоках. Большущие ножницы в невидимых руках взрезали шелк, и он распадался с легким, едва уловимым шелестом, похожим на дуновение ветра в весенней юной листве.
А я совершенно забыла про свою наготу, завороженная дивным портняжным искусством сына зеленых холмов далекой Эрин, раскинула руки, словно птица крылья, и казалось что в голове звучит нежная мелодия. А очнулась только от насмешливого хмыканья волшебника. Дескать, принимай работу, Кэтрин.
Рубашка вышла длиной примерно до середины икры, с широким присборенным воротом, завязывающимся на шнурок, с очень широкими и длинными рукавами, так, что если опустить руки, то видны лишь кончики пальцев. Настоящий китайский шелк приятно льнул к телу. Обещанное дворянство, если оно подкреплено такой рубашкой, определенно радовало. Статус все же вещь немаловажная!
– Теперь платье. – Сид почесал в затылке. – Лондонские моды нам не годятся. Ты же не захочешь, чтобы тебе грудь придавили свинцовой пластиной? Леди в Британии сейчас затягиваются в корсеты навроде ибериек, кто во что горазд. По мне, так поветрие похуже даже, чем гульфики.
«Корсеты? Гульфики?»
Я напряженно вспоминала, что же делалось в Европах в одна тысяча пятьсот тридцатом году от Рождества Христова.
«Черт! Так в Англии же этот правит, Генрих Восьмой! У которого было шесть жен!»
Как у большинства российских бывших школьников, в голове у меня русские и европейские исторические даты пересекались с большим трудом, и навскидку вспомнить, кто кому был современником, получалось далеко не сразу.
– Эй, да ты меня слушаешь? Размечталась о корсете? – рассмеялся Диху. – Тебя мы облачим в традиционное гэльское платье, какие носят и в Эрине, и в Альбе. Синее, да, определенно синее. Но зеленое тоже пошьем. – Он щелкнул пальцами, и вокруг меня начал закручиваться кусок синего сукна метров этак восьми длиной, а складки будущей юбки сами собой стали заворачиваться в спиральки.
И снова потекла шерстяная волна, точно море, полная неудержимого стремления рыбных косяков, исполинской силы приливов-отливов и завораживающей красоты неведомых глубин. Казалось, нездешний ветер подхватил меня и понес над океанской гладью. Синяя шерсть кружилась водоворотом, постепенно превращаясь из буйного колдовства в человеческую одежду – довольно тяжелое сооружение, держащееся пока только на магии.
– А шнуровку сделаем сзади, как положено даме, – хмыкнул Диху, подходя к своей модели и критически меня оглядывая. – А чтоб тебе было проще одеваться и раздеваться, спереди нашьем пуговицы. Так и статус обозначим, и от необходимости заводить горничную тебя избавим. И меня. Не испытываю ни малейшего желания вешать себе на шею еще одну девицу.
Кусок ткани крепко обхватил талию и грудь, превращаясь в плотно облегающий лиф, с довольно низким вырезом, чтоб виднелась рубашка. Я вздрогнула, когда на лиф вдруг, как живые, запрыгнули серебряные пуговицы. Они как-то совсем по-куриному потоптались, прежде чем угнездиться в положенном месте.
– А рукава?
Вместо ответа на вопрос сид сотворил отдельно рукава, и они самостоятельно пришнуровались, а в их разрезы выпустилась, тоже волшебным образом, рубашка.
Когда работа была закончена, Диху отошел в сторонку и посмотрел на дело чар своих взглядом усталого живописца.
– Ну, ничего… Для начала сойдет.
Я осторожно оглядела себя со всех сторон. Плотная ткать благодаря шнуровке сидела как влитая, а тяжелые складки получились на бедрах. Юбка вышла пышная, и ходить в ней, не падая, еще надо было приноровиться. Но все же этот покрой казался привычнее, чем русский летник.
– Спасибо!
Моя благодарность была искренней. Правда, мне очень понравилось все: и платье, и его сотворение при помощи волшебства. Диху это, определенно, чуял.
– Помни мою доброту, девушка. То-то же!
Диху торопился. Это было заметно всякому, у кого имелись глаза, тем более невольнице, вынужденной находиться при хозяине денно и нощно. То ли надоел сиду Новгород до чертиков, то ли соскучился сын Луга по зеленому Эрину, а скорее всего и то, и другое вместе. Спешил так, будто гнались за ним или же сам устремился в погоню. Ни на детинец не дал мне толком посмотреть, ни по улицам пройтись. Интересно же! Любой археолог отдал бы полжизни, чтобы своими глазами увидеть подлинную средневековую жизнь новгородцев. И вторую половину – за возможность подержать в руках кувшин, чьи черепки потом найдут глубоко в земле. По двум-трем его осколкам будут гадать о форме сосуда целые университетские кафедры.
Но вредный сид в намерении ехать немедля остался непреклонен, как скала. Должно быть, боярские домочадцы надивиться не могли кипучей энергии, нежданно проснувшейся в скучном заморском чародее. Что ни говори, а Диху отлично замаскировался; горбатому, кособокому и криворотому колдуну никто и не пытался докучать. А уж как радовались новгородцы, что он наконец-то уезжает!
Пример беспокойного сида заразил Прошку, и тому тоже не сиделось на месте.
– А в Британии университет есть? А боярского сына в Оксфорд возьмут? А где лучше Мастера Сил – в Лондоне или в Лютеции? – пытал он попеременно то Диху, то меня, стоило лишь сознаться в наличии вузовского диплома.
– Так ты у себя там ученая была?
Я честно попыталась объяснить суть своего образования. Тщетно. Прошка недоверчиво морщил лоб, а сид лишь ухмылялся.
– Она собиралась деревню построить и туда чужеземцев возить, чтобы показывать, как русские люди живут. За деньги, между прочим.
– Это очень интересное и полезное направление, – отбивалась я. – И ничего плохого в том, чтобы познакомить иностранцев с нашей культурой, нет.
– Хитро придумано. Научишь меня этой своей куль-ту-ро-ло-гии?
Кто бы сомневался. Прохор Иванович больше всего на свете хотел учиться. Было бы чему и у кого.
