Мажор : На завод бы шел работать! - Анна Наумова
Сейчас я учился жить заново и просто радоваться тому, что имею. А радоваться было чему. У меня был полный набор для счастья обычного советского парня: жилье, пусть и в общежитии, работа и любимая девушка. А самое главное - я был молод, здоров и полон сил, и даже статус деревенского юноши, приехавшего в Москву на заработки, то бишь "лимиты", как презрительно говаривали москвичи, меня ничуть не смущал.
Сходив еще несколько раз с Валей и Юркой из "Торпедо" попить пивка, я снова убедился, что звезды футбола в СССР были совершенно обычными людьми. Нет, они не бедствовали: и у Кузьмы, и у Юрки денежки на обновки и походы в кафе с девушками водились. И одеты они были весьма прилично. Но мажорами и даже просто весьма состоятельными людьми их трудно было назвать. Парни, виртуозно показывающие класс на футбольном поле и становившиеся предметом восхищения не только советской, но и зарубежной спортивной прессы, честно и сполна отрабатывали свою смешную по современным меркам зарплату на поле, временами получая травмы. А уж о трансферах в топовые клубы за много миллионов долларов и огромных деньгах, на которые можно хоть каждый месяц покупать себе по квартире в Москве, и вовсе говорить не приходилось. Эти люди просто занимались любимым делом и были совершенно счастливы...
От Кузьмы и Юры и услышал я историю своего тезки - звездочки советской сборной Эдуарда Стрельцова, так не вовремя поехавшего в августе на злополучную дачу к другу детства Бориса Татушина. Честно говоря, мне было очень и очень жаль своего тезку. Всего один день разделил его жизнь на "до и "после. Молодой парень, уникум, надежда футбола, совершавший на поле просто невероятные чудеса и подававший большие надежды, одним неверным решением перечеркнул всю свою жизнь.
Поговаривали даже, что зарубежные журналисты при встрече пристально рассматривали ноги Эдика, так как не могли поверить, что такие феноменальные удары по мячу может совершать обычный человек. Как и многие другие, я был уверен, что он сидит ни за что. Скорее всего, девчонка, написавшая на него заявление, теперь не находила себе места, понимая, что она натворила. Вроде бы она даже хотела его забрать, но ей не дали. А может быть, печальная судьба Стрельцова была уже решена где-то наверху, и эта девушка была лишь винтиком в ужасной машине, пожирающей всех на своем пути?
Да уж, оказывается, не все так просто было в советском футболе. Трибунам показывали только великолепную игру. Но еще одна игра - злобная, жестокая, беспощадная, могущая сломать кого угодно, велась за пределами поля - в кулуарах партийных организаций, и о ней, ясное дело, знали только избранные. Игра эта велась не на деньги, а на жизни людей.
Не с первой попытки, конечно, но мне все же удалось наконец разговорить знакомых "торпедовцев" и узнать, кто же такие эти братья Старостины, о которых вскользь упомянул мой приятель Толик когда-то, и какая участь их постигла. Был бы я в 2025 году - просто загуглил бы в Интернете, и все. Но гуглить мне теперь было негде, слова такого никто не знал, а мой смартфон, если бы и попал со мной в пятидесятые, был бы немногим полезнее кирпича. Я все еще не привык окончательно к тому, что чтобы добыть какую-либо ценную информацию, нужно здорово постараться. Нет, все-таки современная жизнь хороша тем, что практически любые данные, за исключением строго секретных, можно узнать, просто тыкнув пальцев в экран смартфона с мобильным интернетом.
О братьях Старостиных и бедах, их постигших, мне рассказал Юрик Фалин, Настин брат. В тот вечер он взял с собой на прогулку в парк Горького какую-то знакомую девочку, и мы вчетвером прошагали, наверное, не менее пятнадцати километров. Девочка была немного странноватой - одевалась не как Толикова Юля, и даже не как моя Настя, которая была москвичкой и любила "примодниться", а чересчур уж вычурно. На фоне прочих неброско одетых советских девушек она казалась прямо-таки кинозвездой, сошедших с экранов американского кино: платье в крупный горох, лаковый красный пояс, макияж и щедро сбрызнутые лаком волосы. Да и говорила она как-то по-особенному, постоянно вставляя словечки на американский манер. Впрочем, несмотря на все это, держалась Марина - так звали девушку - просто и естественно, несмотря на то, что была коренной москвичкой, и с ней было легко.
Темнеть уже стало рано - зима все-таки. Прогуляв более трех часов, мы порядком замерзли, и даже, выпив горячего чаю с пирожками, все равно не сильно отогрелись. А посему прогулку было решено заканчивать. Доведя Марину до дома на улице Кирова, где она жила в большой коммунальной квартире с родителями, мы отправились вдвоем с Юркой провожать Настю, а после двинулись к метро. Тогда-то я и задал ему давно волнующий меня вопрос.
Юрка не удивился моему любопытству, но, как и в первый вечер знакомства, попросил меня никому не рассказывать то, что я услышал. Говорил он приглушенным голосом, время от времени оглядываясь вокруг, а кое-что, не желая произносить вслух, написал химическим карандашом на бумаге, предварительно послюнявив его, и протянул записку мне.
Выяснить мне удалось следующее: братьям Николаю, Андрею и Петру Старостиным было уже за сорок. При их участии был основан московский футбольный клуб "Спартак". Их арестовали во время войны - в марте 1942 года. Рассказывая об этом, Толик написал на бумажке четыре буквы: "НКВД" и показал ее мне. От него же я узнал, что через несколько месяцев в тюрьме на Лубянке оказался и четвертый из братьев Старостиных - Александр.
- А что им вменяли? - недоумевающе спросил я.
- Покушение на... - почти шепотом сказал Юрий и многозначительно поднял глаза наверх.
- Покушение? - повторил я, но "торпедовец", как когда-то Толик, пихнул меня в бок и оттащил в безлюдное место, туда, где точно никого не было. Там он поведал мне следующее.
Братьев Старостиных обвиняли в подготовке покушения на Сталина. Якобы они еще несколько лет назад, в 1937 году планировали это сделать во время демонстрации. Инкриминировали им также покушение на измену Родине, создание антиреволюционной группы и пропаганду
