Столичный доктор. Том VII - Алексей Викторович Вязовский
— Доброе утро, Евгений Александрович.
— И вам того же. Это что за остановка, Бологое иль Поповка?
— До Бологого отсюда далековато, — вполне серьезно ответил не знающий стишка про рассеянного Тройер. — В тоннеле вагон сошел с рельсов, ждем. Возможно, придется ехать через петлю Бочарова.
— Не слышал о такой. Просветите.
— Прокладка туннеля сквозь Большой Хунган шла с трудом, сроки срывались. Как временное решение инженер Бочаров построил петлю для подъёма и спуска с крутых склонов. Уникальное сооружение, нигде в мире таких нет.
— Подозреваю, что процедура прохождения этой петли займет прилично времени?
— Именно так, Евгений Александрович. Это многоярусная система тупиков, по которой поезда поднимаются и спускаются, маневрируя на разных уровнях...
— Увольте, Валериан Дмитриевич, — я махнул рукой, — еще даже чай не пили, а вы мне в голову что-то вложить пытаетесь. На всё воля Божья и железнодорожников. Как повезут, так и поедем.
***
Поезд стучал колесами, словно отбивая такт моим тревожным мыслям. Пейзаж за окном изменился — потянулись бескрайние заснеженные степи. Горы на горизонте, синие и зубчатые, как спина дракона, медленно ползли за нами, не приближаясь. Я прижался лбом к стеклу, пытаясь разглядеть в этой пустоте признаки жизни: юрты кочевников, стада лошадей... Но Маньчжурия молчала, как заколдованная пустыня.
«Ваше сиятельство, не угодно ли чаю?» — голос проводника выдернул меня из раздумий. Я махнул рукой, даже не обернувшись. Поезд, вздрогнув, нырнул в выемку между холмов, и на мгновение в окне мелькнула тень — словно сама земля нависла над нами, грозя погребением.
Но вот снова равнина. Солнце, клонящееся к закату, окрасило небо в багрянец. Где-то там, за этими безымянными холмами, был Порт-Артур — наш оплот, наш «ключ к Азии». А здесь, в этом вагоне, пахло кожей и паровозным дымом.
Вдруг резкий скрежет тормозов заставил меня вцепиться в подлокотник. Стекла задрожали, люстра в купе закачалась, рассыпая осколки света. Из коридора донеслись крики: «Что случилось?!». Поезд, содрогаясь, замедлял ход. За окном замелькали кусты, потом все остановилось.
И наступила полная тишина. От которой я уже успел отвыкнуть.
А нет. Тишина была не полная — в щелях вагона выл ветер. Да где-то впереди, у локомотива, застучали сапоги по гравию. Я толкнул дверь купе, вышел в коридор, потом на площадку. Дверь была открыта — ветер ударил в лицо зарядом снега.
— Ваше сиятельство! — ко мне уже бежал Любин, бледный как мел. — На путях завал... Бревна, камни...
Я соскочил на землю, рука автоматически легла на рукоять нагана. Сразу как въехали в Маньчжурию — вооружился. Пейзаж был пустынен, но холмы вокруг вдруг показались слишком близкими. Очень уж... удобными для засады.
— Пусть машинист сдаст назад и...
Договорить я не успел. Где-то впереди, за локомотивом, грохнул выстрел. Потом еще один.
Глава 13
МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ.
28 декабря въ саду «Эрмитажъ», въ Каретномъ ряду, купецъ П-въ, находясь въ нетрезвомъ состояніи, затѣялъ на верандѣ ссору со своимъ сыномъ. Ссора обострилась. «Папаша» тутъ же на верандѣ началъ «учить» сына, какъ слѣдуетъ себя держать въ обществѣ. «Ученье» перешло въ драку, привлекшую къ себѣ вниманіе посѣтителей. Ни отецъ, ни сынъ изъ сада добровольно идти не пожелали, а когда ихъ выводили силой, то они нанесли побои двумъ половымъ и распорядителю сада, о чёмъ полиція составила протоколъ.
ПО ГОРОДАМЪ И СЕЛАМЪ
Отъ екатеринбургскаго полицмейстера получено по телеграфу сообщеніе о бѣгствѣ кассира Государственнаго банка Михаила Абатурова, похитившаго 2 000 р. Абатуровъ скрылся вмѣстѣ съ кафе-шантанной пѣвицей Александровичъ, по сценѣ, а по паспорту — Александрой Степановной Румянцевой. Полицмейстеръ проситъ принять мѣры къ задержанію бѣглеца.
— Хунхузы? — спросил я, всматриваясь в засыпанные снегом склоны.
Из-за сугробов, словно черти из проруби, полезли синие фигуры. Нет сомнений, хунхузы. Их широкополые шляпы замелькали меж деревьев, дао сверкали как льдинки. Сотня, две — нет, наверное, больше. Часть бандитов была верхом — их косматые лошади, пегие и вороные, неслись к поезду, поднимая тучи снежной пыли.
— Ваше сиятельство! В укрытие! — кто-то схватил меня за рукав, потянул обратно к вагону.
Первый выстрел ударил по обшивке, оставив рваную дыру. Потом грянул залп — хунхузы открыли огонь. Пули засвистели над головой, вонзаясь в дерево, со звоном отскакивая от металла. Не знаю, с такого расстояния сколько попало по вагону, но стало не совсем комфортно. Особенно учитывая минимальный опыт пребывания под обстрелами. Кто-то закричал в соседнем вагоне — женский голос, пронзительный, полный ужаса. Хоть бы заткнули ее, только паники не хватало.
Казаки уже сыпались из вагонов, как горох из мешка. Винтовки затрещали, снег закипел пулями. Отобьемся. У нас пулеметы, и вообще...
И тогда грянул мощный взрыв — сзади. Оглянулся: в районе последнего вагона, откуда отстреливались казаки, раскрывался желтовато-черный комок дыма и копоти. Недалеко от меня в снег шлепнулась окровавленная рука. Ничего не видно. И что там могло взорваться?
Упал я в снег не от взрывной волны, хотя она довольно бурным порывом ветра сбила с головы шапку. Показалось, или кто-то меня толкнул? Стоило протереть глаза, как увидел первого хунхуза. Узкоглазый, с обмороженным лицом, вцепился в подножку моего вагона и лез вверх. Проклятый наган никак не хотел появляться на свет, за что-то цеплялся, и пока я собрался стрелять, над моим ухом бахнул выстрел, и бандит завалился под колеса, громко завыв.
— Да что ж вы творите! — меня дернул кто-то, да так быстро, что я даже на ноги встать не мог. А потом и вовсе схватили с обеих сторон. Так и затащили - сначала в вагон, в четыре руки, а потом и в купе, бросив там на пол. — Всё, лежите, не поднимайтесь. Там и без вас есть кому воевать. А случись что, мне потом отвечать!
В годах уже казак, лет сорока, наверное, вон и борода с проседью. Но сильный — меня волок, будто
