Нищий барин - Дмитрий Валерьевич Иванов
Усаживаюсь в полукресло и киваю девушке на стул рядом.
— Псалтырь возьми и садись. Учить читать тебя буду!
Но стать грамотной у моей дворовой опять не вышло.
— Барин, Никодим принять просит! — ворвалась в мою комнату Матрёна.
— Что? Какой к чёрту Никодим⁈ — возмутился я, приподнимаясь с кресла. — Ты почему без стука⁈ А если я здесь голый⁈
Матрёна остановилась в дверях, скрестила руки на груди и, не моргнув глазом, выдала:
— Что я там не видела-то?
Ну да, логично. Она же меня с пеленок знает. Как пришла пятнадцатилетней девчонкой в дворовые к маменьке, так и осталась. А чего? Баба она хозяйственная, непьющая, честная. Готовит хорошо, даже по меркам будущего. Вот только наглости в ней через край!
Сейчас не пойму что-то: это я ворчу, или Алексей Алексеевич внутри меня голос подаёт?
— И чего ты голый будешь? — с подозрением глянула на меня прислуга.
Фрося, сидящая рядом, покраснела как мак! А значит, мысли у неё… В общем, нравится мне их направление.
— Я для примера сказал! Какой Никодим?
— Нешто позабыл? — всплеснула руками Матрёна. — Посыльный от соседа нашего Елисея Пантелеймоновича! Привез бочки на телеге.
Из моей комнаты двор не видать, так бы заметил, наверное, гостя. Иду в залу, где уже сидит мужичок довольно плутоватого виду. Одет неброско, но видно, что хорошего качества у него и одежда, и обувь. Начищенные сапоги, новенький картуз из добротного сукна, который Никодим, не сильно смущаясь, положил прямо на стол.
— Барин, не извольте сумлеваться, всё, что обещал хозяин мой, привёз! — радостно сообщил новость мужик, но прозвучало это без угодливости, без привычного крепостного заискивания. Впрочем, и снисхождения в голосе тоже не было — говорит ровно, по делу.
— И письмецо вам! — добавил он, вытаскивая из-за пазухи сложенный вдвое лист. — Ответа ждать?
На кой-чёрт мне эти бочки сдались? Я тогда только попал в это тело, голова ещё кружилась от всего нового, вот и совершил обмен дурацкий: пистолет отцовый с историей, на четыре бочки сменял. Пистолет! Настоящий, боевой, трофейный — и променял на тару! Ну не глупец ли? Ладно… Если не пригодятся, продам.
Разворачиваю сложенный лист бумаги. Никакой печати, никакого конверта нет. Читаю:
«Лёшка, до Петрова хочу за кабаном пойти! Девятыго к обеду приезжай. Будет М. и А. Возьми то, что у Зернова купил.»
Размышляю. «До Петрова» — это, наверное, до начала поста. Когда он, не знаю, кстати. Кто такие М. и А. — загадка. А вот что привезти просят, тут ясно — шкатулку с курительными принадлежностями. Очевидно, именно из-за неё меня и зовут, потому что охотник из меня, мягко говоря, никакой. Ни в прежней жизни, ни в этой.
Если честно, приглашение это меня даже обрадовало. Скукота тут — просто жуть! Решаю поехать, хоть посмотрю на других своих соседей и на этих самых М. и А. Вдруг это, например, Маша и Аня?
— Чернила неси и перо! — командую я Матрёне, но неожиданно писчие принадлежности приносит Фрося.
Уже разделили обязанности? Скорее всего. Я принимаю чернильницу, раскрываю крышку и сразу замечаю разницу — чернила хорошие, густые, не водянистые. Не та жалкая бурда, что была в доме до моего попадания сюда. Самодельные. Вот и пригодилась покупка, сделанная в Костроме! Вовремя я тогда догадался подкупить добротных чернил, теперь хоть писать не мученье.
Надеюсь, Владимир успеет вернуться с конём, ведь иначе придётся ехать на бричке. А, собственно, почему бы и нет? Бричка — дело надёжное, это тебе не в седле трястись, а с комфортом прокатиться. И Тимоху возьму с собой — должен же он вернуться к тому времени… Сегодня седьмое, значит, послезавтра с утра выезжаю. До Мамайки — соседского имения — примерно верст двадцать. Если выехать часиков в шесть утра, то к обеду как раз буду на месте.
Весь следующий день ушёл на подготовку к визиту. Сначала баньку принял, потом Матрёна меня постригла. Дальше самое сложное — бритьё. Бритва у меня есть — целый бритвенный набор, папкин бывший. Но сама бритва — это нечто. Жуткая штуковина, похожая на миниатюрный тесак маньяка-парикмахера. Станков бритвенных, похоже, ещё не изобрели. Спрашивал и в магазине, и на рынке в Костроме — никто и слыхом не слыхивал о таких. Может, самому изготовить? Вещь-то не сильно хитрая.
Матрёна и дорожную одежду, и для охоты аккуратно сложила в саквояж. Видать, привычная к сбору барина на охоту. А вечером вернулся и Тимоха, причем был он побитый, с фингалом под глазом да ещё и босиком!
Я уставился на него в полном недоумении. Овец купил, пять штук. Ещё и мешок с собой какой-то тащит — значит, деньги не просохатил. Но вот вид у него…
— Ты где так умудрился? Дрался с кем? — изумленно разглядываю конюха, которому, вижу по глазам, неловко.
Глава 20
Вообще, прожжённому армянскому таксисту тем более в обличии не менее прожженного конюха Тимохи стыдно бывает очень редко… Да что там — я вообще не помню, чтобы он когда-нибудь стыдился! И Тимоха, в чьё тело попал Адам, тоже наглый тип был. А тут глянь чего — стыдно ему!
— Блядские женки побили, — пробормотал он, не поднимая на меня глаз, и тут же жалобно попросил: — Барин, обувку бы мне какую взять, до дома дойти. Сил нет уже по камням ходить. А ещё овец гнать, да мешок этот…
— Блядские жёнки? — таращу глаза я.
— Ну, проститутки, — тихо пояснил Тимоха.
— Идём в дом. Найду тебе что-нибудь на ноги, заодно расскажешь про поездку. А овец пока во двор загони, — даю приказ я, отчего Тимоха заметно веселеет.
— Садись, поужинаем! — радушно предлагаю я конюху.
Матрёна хоть и видно, что недовольна визитом «пустяшного», как она считает, Тимохи, но мне не перечит. Ставит на стол ужин: щи с мясом, пироги, сыр домашний… Спиртного не дала, кстати! Строгая она у меня, но по-своему справедливая.
Жду когда лишние уши уйдут, и настоятельно требую рассказа:
— Ну⁈
— Деньги у меня были, остались от
