Валентин Холмогоров - Крылья
Тут его поджидал еще один неприятный сюрприз: трехцилиндровый газовый двигатель оказался откровенно слабым для того, чтобы сразу перевести «Хорнер» в набор высоты, – любые попытки взять «на себя» приводили к тому, что самолет неторопливо задирал нос, продолжая горизонтальный полет, а скорость начинала стремительно падать, грозя немедленным сваливанием.
– Не торопись! – крикнул, оглянувшись, Манлеф. – Дай разогнаться, только потом тяни вверх!
Да ешкин кот… Как они тут вообще на этом летают?
Самолет скользил над землей, темная стена леса стремительно приближалась. Указатель воздушной скорости, кажется, замер на прежней отметке, не страгиваясь ни на йоту. Дима уже мог различить впереди причудливые переплетения ветвей и отдельные листья в косматых кронах. Вот стрелка дернулась, чуть поползла вверх…
– Давай!
«Ж-жух, р-р-р…» – промелькнули прямо под ногами верхушки деревьев, одна ветка, кажется, даже хлестнула тугой плетью по кромке крыла. Чуть помедлив, аэроплан неуверенно пополз в лазурное безоблачное небо.
Несмотря на легкость деревянной конструкции, в воздухе «Хорнер» вел себя, как бревно. Инерция аэроплана оказалась просто чудовищной: на каждое движение рукоятью машина реагировала спустя почти целую секунду, к тому же ручка управления имела небольшой свободный ход, видимо, вызванный слабиной приводных тросов. Впрочем, к этому, пожалуй, можно было привыкнуть.
Однако медлительность реакции на действия пилота ничуть не мешала «этажерке» быть крайне чувствительной к малейшим движениям атмосферы. Здесь, на высоте около ста пятидесяти метров – подниматься выше на этой табуретке Дима попросту не рискнул, – изрядно задувало. Он попытался было докричаться до сидевшего впереди Манлефа, чтобы получить дальнейшие указания, однако стоило раскрыть рот, как встречный поток воздуха едва не завернул ему щеки на затылок. Машину подкидывало и роняло вниз в переменчивых воздушных течениях: сначала Дима пытался реагировать на каждый вертикальный рывок самолета короткими движениями ручки вперед-назад, однако вскоре бросил это бесполезное занятие, сосредоточившись только на том, чтобы парировать стихийно возникающие крены. Рукоять оказалась неимоверно тугой, она вибрировала, передавая летчику упругое, неудержимое, мощное течение набегающей воздушной струи. Спустя несколько минут у Димы противно заныли кисти рук и плечи.
И все-таки это ощущение полета дарило ему чистый, ни с чем не сравнимый восторг. Сейчас, оказавшись на жестком и неудобном сиденье в тесной кабине допотопного аэроплана, Дима понял, насколько он все-таки соскучился по небу. Какой бы ужасной и ненадежной ни казалась конструкция этого самолета, каким бы тяжелым ни было управление, этот аппарат обладал одним несомненным и важным достоинством: он умел летать.
Ясное безоблачное небо, свист ветра в расчалках, гулкая песня вибрирующего под капотом мотора. Далекий горизонт укрыт дымкой, а вокруг, насколько хватает глаз, простирается бескрайняя лесистая равнина – зеленое одеяло этой диковинной земли.
Чуть качнув ручку в сторону, Дима создал небольшой крен и, помогая себе нажатием тугой педали, ввел машину в плавный разворот. Конечно, можно было попытаться развернуть «этажерку» одним движением руля направления, однако это неизбежно привело бы к соскальзыванию и потере скорости, а с учетом низкой мощности движка такой маневр и вовсе чреват преждевременной встречей с землей. Лучше уж не рисковать.
Внизу, слева по направлению полета, все же просматривался небольшой лоскуток зелени – там неторопливо уплывали назад лохматые верхушки деревьев. Если честно, увлекшись борьбой с аэропланом, Дима совершенно потерял ощущение пространства. Постучав пальцем по макушке маячившего перед носом шлема, он что есть силы крикнул:
– Манлеф, где аэродром?
Вместо ответа тот вытянул руку вперед и немного влево. Запомнив направление, Дима скорректировал курс и завертел головой, пытаясь поймать взглядом хоть какой-нибудь знакомый ориентир. С обеих сторон под мешавшим обзору крылом тянулся бесконечный лес, справа по курсу над ним курился едва заметный дымок: вероятно, в той стороне находилась деревня Шонхильд, где фермеры топили печи или жгли костры. Дима качнул крыльями, и точно: вот россыпь небольших аккуратных домиков, а вот тонкая полоска пересекающей селение дороги. Слева обнаружился ровный квадрат летного поля, приземистые силуэты аэродромных построек, оранжевая лента на мачте теперь уже не свисает старым чулком, а чуть трепыхается на слабом ветру, изогнувшись дугой.
Прикинув направление ветра, Дима позволил «этажерке» пролететь немного вперед и заложил левый вираж, намереваясь вывести машину к аэродрому по короткой прямой, а потом убрал обороты и перевел самолет в снижение. Лязгнули шторки радиатора – бдящий в передней кабине Манлеф перекрыл поступающий в систему охлаждения поток воздуха, чтобы не «простудить» двигатель. Что ж, разумно, надо запомнить.
Указатель вертикальной скорости на этом чудо-агрегате отсутствовал как класс, поэтому Дима, то и дело косясь на высотомер, стал пристально всматриваться вперед, наблюдая, как передний край летного поля медленно ползет вверх, в то время как дальний опускается к горизонту. Где-то в десятке метров от границы леса он наметил участок, визуально остававшийся неподвижным, – вот он-то и будет точкой выравнивания. Целясь капотом в это самое место, можно регулировать интенсивность снижения без всяких приборов. Однако слишком опускать нос тоже нельзя, иначе аэроплан начнет разгоняться, как катящиеся под горку санки, и тогда получится перелет. Интересно, какая у него посадочная скорость?
Подул ветер, «этажерку» качнуло, и Дима чуть увеличил крен, помогая себе педалями, чтобы легкий аппарат не снесло в сторону деревни. Земля стремительно приближалась. Верхушки деревьев промелькнули под колесами, и в тот же миг выкошенная стерня аэродрома скрылась из глаз, спрятавшись под плоскостью крыла. Впереди маячила лишь затянутая в шлем голова Манлефа да разливалось синевой бескрайнее небо. Дима потянул ручку газа на себя, сбрасывая обороты до минимума, и посмотрел вбок: линия горизонта поднималась все быстрее и быстрее, вдалеке мелькали, уносясь назад, отдельные макушки наиболее высоких деревьев. Рано. Еще рано. Вот теперь пора!
Короткими и осторожными движениями Дима начал подтягивать рукоять управления к груди. Спина напряглась, привычно ожидая пинка от негостеприимной поверхности планеты, «этажерка» на мгновение зависла между небом и землей, словно раздумывая, не вернуться ли ей обратно в привычную стихию… и все-таки приняла решение. «Дзынь! Дзынь-дз-дз-дзынь-дыдынь!» – запел колокольчик, и Дима ответил ему дробным стуком зубов, когда самолет, скрипя и грохоча колесами, запрыгал по кочкам и ухабам летного поля. Качнулись педали – Манлеф взял управление на себя, решив зарулить «Хорнер» на стоянку самостоятельно. Диме вспомнилась присказка, которую любил в свое время повторять отец, обучая его, еще мальчишку, авиационным премудростям: летчик жив – полет удался. Ну, вот и хорошо, что так.
– Отлично! Просто прекрасно! – Капитан Дитлиф остался, кажется, крайне доволен произведенной демонстрацией, когда «Хорнер» замер точно у самой кромки летного поля.
Дима отстегнулся и спрыгнул из кабины на землю: спину ломило, руки ныли так, словно он только что собственноручно перекидал лопатой целую гору угля. Примятая трава аэродрома слегка колыхалась под ногами. Дима постоял так с полминуты, затем снял шлемофон и очки, протянул их улыбающемуся офицеру.
– Это себе оставь, – хлопнул его по спине выбравшийся следом из кабины Манлеф, – теперь это твое.
Жизнь первой и единственной учебной эскадрильи третьего авиакорпуса военно-воздушных сил Сургана была простой, как самокат, но в то же время насыщенной и нескучной. С рассветом, когда воздух еще прохладен и свеж, курсантов выгоняли на пробежку. Пять кругов трусцой вокруг летного поля развеивали последние остатки сонливости, а ледяная вода из протекавшего поблизости ручья довершала процесс пробуждения лучше привычного Диме утреннего кофе.
После завтрака начинались занятия. Радиостанций на сурганских аэропланах, разумеется, не имелось, поэтому пилоты были вынуждены заучивать наизусть своеобразный язык жестов, с помощью которого они обменивались информацией в воздухе. Несколько часов в день уделялось картографии – местные карты отражали географические особенности рельефа весьма приблизительно, да и заметно отличались от того, к чему привык Дима на земле, поэтому эти занятия были, по его мнению, чрезвычайно важны: заблудиться в небе где-нибудь над вражеской территорией казалось не самым лучшим финалом его воинской карьеры. В большом ангаре, расположенном по соседству с жилой казармой и столовой, стоял еще один «Хорнер», частично разобранный и лишенный крыльев, – здесь будущие пилоты изучали устройство аэроплана. Дима подозревал, что этот самолет, превратившийся в наглядное пособие, когда-то стал жертвой не слишком умелых летунов, расколотивших машину во время тренировочных полетов.
