Объединяй и властвуй! - Алим Онербекович Тыналин
Сердито ворча, он засобирался прочь из моей комнаты. Вместо прощания он влепил мне напоследок еще одну оплеуху и ушел, сопровождаемый своими шакалами и гиенами. Ничего, я тебе еще устрою баню, пообещал я угрюмо, глядя, как за ними закрылась дверь.
После ухода отца я хотел выпить воды, но день визитов на сегодня не окончился. После них заглянули Тагенес и Тисандрий. Двое здоровенных моих охранников, бывших телохранителей, с удовольствием переметнувшихся на сторону отца, теперь не упускали случая поиздеваться надо мной.
— Ну что, говорят Дионисия чуть не отрезала тебе яйца? — спросил Тагенес. — Ну что же, а как ты думал завалить такую девочку в постель? Стоит тебе только посмотреть на нее и она сразу прыгнет тебе на член и будет стонать от удовольствия?
— Ха-ха, — добавил немногословный Тисандрий и просто закатил мне оплеуху, от которой я свалился на пол.
Поболтав еще немного, они ушли. Возле двери остался один Тисандрий, грек куда-то отправился по делам, как я понял из их разговора, слышного мне даже изнутри комнаты.
За окном был толстая решетка, железная дверь на запоре и под охраной. Стены толстые, сделаны на совесть, простоят еще сотни лет. Отсюда мне не убежать. Я уселся вощле окна и с тоской посмотрел на заходящее солнце.
На дворе лето, в Равенне все цветет и пахнет, а я сижу в темнице. Лучше бы отец заточил меня в настоящую тюрьму в подземелье, потому что находиться от этой свободы, видеть ее и наслаждаться чистым воздухом, и не иметь возможности воспользоваться всем этим — вот самая страшная пытка, какую я испытывал. Я не выходил из этой комнаты уже два месяца, с того самого дня, когда отец пронзил меня мечом. Сначала несколько дней я находился на волоске от смерти, но все-таки выкарабкался, хотя меня никто и не лечил.
Затем, когда стало понятно, что я буду жить, а особенно после того, как рабы и простые люди чуть было не взбунтовались, узнав о моем ранении, отец передумал меня добивать. Он решил использовать мою популярность в народе и издал от моего несколько указов. Надо признать, что он в долной мере оценил и мои начинания. Так, он провел уцелевший газопровод еще на несколько кварталов, а также установил газовые фонари на главных городских улицах Кардо Максимус и Кардо Доминус. Кроме того, он довольно быстро восстановил разрушенные во время восстания здания и достроил порт. Короче говоря, действовал он вполне разумно и придя в себя, я целиком одобрил все эти меры.
Также мой папаша пытался сделать архитронито, но Калияс, мой изобретатель, послал его в задницу, поскольку отец не смог найти подход к его сердцу. Ага, а что ты думал, мой ворчливый друг так сразу возьмет и перейдет к тебе, как и другие шакалы?
К тому времени я уже пришел в себя, но большую часть дня и ночи лежал в постели. Я был слишком слаб и мой отец воспользовался этим. Вся власть перешла к нему. Мне же не осталось ничего, кроме как сидеть у окна и наблюдать за закатом солнца.
Так я и просидел до глубокой ночи. Затем, когда минула полночь, дверь потихоньку открылась и ко мне в комнату осторожно вошли Парсаний и Лаэлия.
Глава 2. Путешествие в места не столь отдаленные
Почему Валерия, спросите вы? Да потому что она первая, кто осталась со мной, когда все отвернулись от меня. Особенно капризная и своевольная Лициния, в которую я, оказывается, влюбился, как мальчишка.
Когда с мятежом и вандалами было покончено, а отец собственноручно отрубил голову Бландк, приведшему врага к Равенне, столице империи, а я потихоньку отправился от раны, настало время вспомнить тех, кто еще не отвернулся от меня.
Первым, кто пришел мне на помощь, был Парсаний, за что я ему бесконечно благодарен. Еще в первый визит с отцом он был невероятно желчен и оскорбителен по отношению ко мне, а потом явился ночью и предупредил, что вынужден так делать, поскольку в противном случае его попросту бы казнили, как моего приверженца.
Мы тогда договорились так и продолжать делать вид, что враждуем между собой, а на самом деле он остаётся моим верным слугой. Кроме того, я попросил его передать моим сторонникам, тем, кто у меня остался, чтобы они для виду осуждали меня, а сами потихоньку готовились к смене власти. Увы, таковых осталось немного.
Из всех моих многочисленных сторонников только немногие осмелились выступить в мою поддержку. Хоть я этого и не показывал, но первая чье имя я произнес, когда очнулся, была Лициния, которую я по старой памяти называл Либерией. Едва очнувшись после травмы, я позвал ее, да, говорят, и во время бреда и лежа без сознания, когда я лежал, я тоже то и дело звал ее.
По моей просьбе влюбленного дурака Парсаний первым делом, вместо того, чтобы идти к военачальникам или богачам, вынужден был отправиться к Лицинии. Он нашел ее, но своенравная красавица отказалась иметь со мной дело.
— Кто, Момиллус? — презрительно спросила она. — Он для меня больше никто, запомни и передай ему, мальчик. Он с самого начала нашего знакомства обманывал меня, лгал, глядя мне в глаза. Выдал себя не за того, кем является на самом деле. Поэтому я ничего не желаю знать о нем.
— Но он сейчас едва отошел от смертельного ранения, — попытался позвать к ней Парсаний. — Он нуждается в поддержке. Господа, вы можете не любить его, но хотя бы помогите ему, немного поддержите его.
Лициния твердо покачала головой.
— Ты что, глухой? — спросила она. — Я же сказала, что не желаю его знать. У меня уже есть жених и он страшно разозлится, если узнает, что я посещала Момиллуса. Кром того, Момиллус и так конченый человек. Скоро отец убьет его окончательно, это и так все говорят. Тебе, мальчик, я бы тоже советовала не связываться с ним.
— Да я и не связывался, — ответил Парсаний, помня о том, что он должен соблюдать конспирацию. — Просто мы хотели, чтобы он немного пришел в сюда.
Так что все попытки вернуть Лицинию оказались бесплодными. Парсаний потом от моего имени посылал к ней
