Блондинка с розой в сердце (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Я попрощался с ними и покинул купе.

Сумку журналистки я оставил в купе проводницы.

Вернулся в первый вагон. Обнаружил, что Лебедева сидела у окна, смотрела поверх деревьев и кустов на небо. Мысленно она сейчас была явно не в поезде.

Я расстегнул лежавший на верхней полке рюкзак. Достал из него блокнот и ручку. Под присмотром щелкавших семечки женщин сделал на чистой странице первую запись.

— Мы так и будем тут сидеть? — спросила журналистка.

Она скрестила на груди руки, плотно сжала губы.

— Ждите, Александра Витальевна, — сказал я. — Скоро вам всё объяснят.

Начал в блокноте новый абзац.

Лебедева дернула плечом и отвернулась к окну.

До пятиминутной остановки на станции Селидово я исписал мелким почерком почти четыре страницы. Всё это время Лебедева молчала. Я её не беспокоил.

Поезд дёрнулся и снова поехал. Я поднял голову, взглянул за окно. Увидел, как мимо поезда неспешно проплыло невзрачное здание железнодорожного вокзала.

Отметил, что журналистка по-прежнему смотрела на небо. Александра сейчас походила на манекен в витрине магазина. Такая же неподвижная и молчаливая.

Я заполнил текстом ещё полстраницы, до того, как заметил шагавшую по вагону проводницу: ту, в чьей комнатушке я недавно пристроил вещи Лебедевой.

Проводница остановилась рядом со мной и сообщила:

— Товарищ капитан, они вышли из поезда. Оба. В Селидово.

Я кивнул, протокольными фразами поблагодарил женщину за информацию.

Проводница ушла.

Я закрыл блокнот, сунул его обратно в рюкзак. Повернулся к следившей за моими действиями Лебедевой.

— Вот и всё, Александра Витальевна, — сообщил я. — Наша прогулка завершена. Возвращаемся в своё купе.

Глава 2

Лебедева уселась на полку — я поставил рядом с ней её сумку. Бросил свой рюкзак туда, где еще час назад восседали «студент» и «пенсионер». Отметил, что книгу журналистки наши (теперь уже бывшие) попутчики не умыкнули, словно не заинтересовались романами Агаты Кристи. Оставили они на столе и пустую пачку из-под сигарет, и пропахшую чесноком газету. Лежал на верхней полке и мой «Советский спорт». Ни Иннокентий Николаевич, ни Павел Дружинников не сдали проводнице постельное бельё — оно всё ещё лежало на матрасах. В такт покачиванию вагона позвякивали на столе пустые гранёные стаканы в мельхиоровых подстаканниках.

— Капитан, объясните, зачем вы водите меня по поезду с места на место, — потребовала журналистка. — Какой в этом смысл? Где ваши обещанные объяснения?

Я скомкал пропитанную жиром газету, сдвинул её к окну. Сунул руку за спину, вынул из-за ремня пистолет Макарова. Передёрнул затвор, положил пистолет на стол.

— Это ещё зачем? — насторожилась Лебедева. — Боитесь, что я сбегу?

Мне показалось, что Александра побледнела.

— Расслабьтесь Александра Витальевна, — сказал я. — Всё. Теперь вы совершенно свободны. Я отменил ваше сегодняшнее задержание. Поздравляю.

Я повернул пистолет дулом к двери купе, накрыл его полотенцем. Вынул из рюкзака блокнот, пролистнул заполненные текстом страницы, пробежался взглядом по последнему абзацу.

— Что значит, вы отменили моё задержание? — спросила Лебедева. — Как это?

Она приподняла бровь.

— А вот так, — ответил я. — Бегите за границу, Александра Витальевна. Если хотите. Я вас не задерживаю.

Вспомнил, на чём прервал записи — двумя предложениями завершил мысль. Услышал, как Лебедева хмыкнула. Поставил жирную точку, начал новый абзац.

— Какая заграница? — сказала Александра. — Капитан, вы с ума сошли⁈ Мой папа ни в чём не виноват! Я Владимиру Александровичу Крючкову позвоню! Сразу же, как только доберусь до телефона!

Я оторвал взгляд от страницы — посмотрел на журналистку. Лебедева сощурила глаза, постучала пальцем по столу. Будто уже мысленно беседовала с Председателем КГБ СССР.

Я сказал:

— Арест вашего отца я тоже отменил. Задним числом. Так что не переживайте, Александра Витальевна. Всё нормально с вашим родителем. Пока. Он поживёт ещё месяца полтора.

Мне показалось, что Лебедева вновь насторожилась.

— Где он поживёт? — спросила Александра.

— Там, где он жил раньше. Не напрягайтесь. Не было никакого ареста. Насколько я знаю. Я вас обманул. И ваше временное задержание я произвёл исключительно по своей инициативе. Так что успокойтесь. Преспокойно читайте книгу.

Я указал на томик Агаты Кристи.

На свою книгу Лебедева даже не взглянула — она сверлила взглядом моё лицо.

— Не понимаю, — произнесла журналистка. — То есть, как это… вы меня обманули?

— Не берите в голову, Александра Витальевна. Такое случается. Люди иногда лгут. Мужчины в том числе. И я не исключение. Примите это, как данность.

Я отмахнулся от вопроса Лебедевой. Снова уставился на освещённую солнечным светом разлинованную страницу блокнота. Краем глаза посматривал на ноги журналистки.

Александра ударила рукой по столешнице — звякнули стаканы, чуть подпрыгнула книга Агаты Кристи. Солнечный свет померк — это спряталось за тучу солнце за окном.

Лебедева склонилась над столом.

— Капитан, объяснитесь, — потребовала журналистка. — Я ничего не понимаю.

Я пробежал взглядом расстояние от женских коленей до ярко-голубых глаз. Вздохнул. Вернулся взглядом чуть ниже подбородка журналистки, полюбовался на открывшееся моему взору зрелище.

Александра прикрыла рукой глубокий вырез сарафана. Другой рукой она накрыла страницу моего блокнота.

— Объяснитесь, капитан! — повторила она. — Хотите сказать, что никакого ареста папы не было? Вы всё это выдумали? И меня водили по вагонам без причины?

Я выдернул из-под её ладони блокнот. Закрыл его, посмотрел на Александру.

Воскресил в памяти слова Паши Бондарева о том, что мёртвая журналистка лежала в купе с закрытыми глазами — отметил, что Пашка не видел этих голубых глаз.

— Александра Витальевна, — сказал я. — Ничто не случается без причины. И мы с вами прогуливались по поезду не напрасно. Можете мне поверить: прогулка пошла вам на пользу.

Лебедева скрестила на груди руки. Она буравила меня суровым взором.

Я вспомнил, что уже видел этот её требовательный взгляд: на фотографии, которую лет десять назад отыскал в интернете.

— Хотите сказать, что всё это было просто шуткой? — спросила журналистка, взмахнула руками. — Розыгрышем? Дмитрий Иванович, вы таким странным способом со мной заигрывали?

Я щёлкнул пальцем и сказал:

— Годное объяснение. Сойдёт. Всё именно так. Заигрывал. Вы угадали.

Улыбнулся.

— Гражданка Лебедева, вы получили свои объяснения, — сказал я и снова раскрыл блокнот. — Вполне нормальные. Теперь отстаньте от меня и не мешайте работать.

На двери в зеркале я заметил своё отражение. С утра оно почти не изменилось.

Александра резко вдохнула — у неё на щеках и на скулах вновь вспыхнул румянец.

— Это я-то вам мешаю⁈ — сказала она.

Лебедева вновь ударила по столу — теперь громыхнул и спрятанный под тканью пистолет. Журналистка сдёрнула с него полотенце. Посмотрела на ПМ, затем снова подняла взгляд на меня.

— А это, по-вашему, что? — сказала она. — Букет цветов?

Александра чуть склонила набок голову.

— Это лучше, чем цветы, — ответил я. — Это самозарядный пистолет. Калибр девять миллиметров. С полным магазином патроном. Так что вы поосторожнее с ним, гражданочка.

Добавил:

— Пушки дамам не игрушки.

Я вспомнил, что уже использовал эту фразу. Много лет назад. Вложил её в монолог главного героя в той самой книге, которая начиналась с убийства молодой ленинградской журналистки.

— Зачем вы достали этот пистолет, если всё это был только розыгрыш?

— Развлекаю вас, Александра Витальевна. По мере сил. Выслуживаюсь перед вашим отцом.

Отметил, что в купе ещё витали едва уловимый запах табачного дыма.