Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

— все началось еще со времен Трануила. Историю его становления ты знаешь — должен уже знать, — я кивнул еще раз, — но, не думаешь же, ты, что он сделал все в одиночку. Дендрийцев вынесем за скобки — уж очень странные это существа. Так вот, у императора само собой были соратники, и один из самых ближайших был наш далекий предок. Он верой и правдой служил ему, и когда пришло время награждать — император даровал ему эти земли, но в то время здесь была безжизненная пустошь, поэтому это было больше похоже на ссылку, чем на признание перед отечеством. Почему так, уже доподлинно не известно, но, скорее всего, как это всегда бывает, император боялся конкуренции во влиянии. Столетиями с того момента наш род прозябал на задворках империи, пока сто лет назад — ну, это ты тоже должен знать. В общем и целом, сейчас благодаря Офелии стоит хрупкий мир, но это не гарантия. А все из-за этого меча, — он будто бы выплюнул эти слова. — Дело в том, что раньше все опасались императорских легионов. Теперь же, император и сам по себе стал очень сильной единицей. Само собой, он и раньше не считался не то, чтобы слабым, но сейчас…теперь же, он может, и, скорее всего, будет диктовать свои условия, которые нам, в свою очередь, не понравятся, — он остановился, но не закончил.

— И? — чувство, что рассказывает он это не просто так, не покидало меня.

— И тут мы делаем плавный переход к тебе, — завершил он.

— Что-то такое я и предполагал, — вздохнул я.

— Только не надо делать этот осуждающий взгляд, — закатил он глаза, — не хватало мне еще, чтобы какой-то юнец осуждал меня и мои действия. Ты знал, на что шел. Тем более ты нуждался в нас — в нашей защите. Не с твоими возможностями иметь таких врагов.

— Хах, а мне уже говорили такое, — я ехидно заметил.

— Я очень рад, что в этом мире есть такие же разумные люди, как я, — парировал он.

— Вот только у меня один вопрос, — сделал я нажим на последнем слове, — откуда у вас такая уверенность будто бы со мной вы сумеете противостоять императору?

— Не дури, парень. Хватит валять дурака. Тысячи человек были свидетелями твоей силы. В тебе сидит колоссальная мощь. И при правильном подходе и времени…

— …я стану машиной для убийств.

— Ну, не будем так категоричны. Ты станешь отличным противовесом.

— Ресурс…

— Будущее. Ты дашь нашему роду свободное от оков будущее. Наша надежда — вот ты кто.

— Как не называй; какие громкие эпитеты не придумывай, а все остается одно — ресурс.

— Вот уж никогда бы не подумал, что ты можешь так обижаться. Право дело, ты же взрослый мальчик, и должен понимать такие вещи.

— Понимание и принятие — разные вещи.

— Ну, так прими реальность, — хмыкнул он.

— Вас вообще не смущает, что я стану мужем вашей дочери, а там и отцом ваших внуков? А вдруг я не смогу полюбить ее, или она меня? Вы способны толкнуть вашу кровинку на подобную участь?

— Любовь тает, как горный снег на солнце. Это ради ее будущего. Она мне еще спасибо скажет, — поерзал он.

— Как вы любите прикрываться заботой о будущем. Размениваете свою дочь как монету, и говорите о ее будущем. В вас хоть что-то благородного еще осталось?

Волновым ударом меня вдавило в кожаное кресло. Голова немного закружилась, но я быстро приходил в себя. Удар был не сильный.

— Не стоит тебе переходить черту. Не стоит тебе, безродному, подвергать мои методы, как заботиться о будущем моего рода. Ты меня понял? — процедил он сквозь сжатые зубы.

— Понял, — размял я шею. Что-то не задался у нас разговор.

— А теперь ступай. На сегодня достаточно. Позже еще поговорим, — он встал и подошел к открытому окну, больше не глядя на меня.

Уязвленный, пришибленный, я вышел из его просторного, но тяжелого кабинета.

* * *

Кто сказал, что свадьба это самый счастливый день в твоей жизни? Возможно только тот, кто сам еще не женился или с тех пор миновало столько дней, что он уже и позабыл обо всем.

Разбудили меня ни свет, ни заря, потому как праздник должен был начаться уже к вечеру и надо успеть быть готовым. Первым делом меня загнали в купальню и, разогревая на адских котлах воду, щетками скребли меня до такой степени, будто бы хотели содрать с меня кожу живьем. Затем помазывали какой-то смесью, от которой кожа становилась красного оттенка, и заново начинали мыть. И так несколько раз. Объяснили мне это тем, что специальная смесь, изготавливаемая из чешуи рыбы, коры какого-то дерева, которая и давала цвет и высушенных гениталии быка, должны были придать мне много сил перед моей первой брачной ночью. Правда это или нет — я не знаю. Смею предположить, что это какие-то суеверия из прошлого. После гигиенических ритуалов шли ритуалы более приземленные — выбор одежды. Точнее не выбор, потому что одежда была уже заранее готова, а скорее имитация выбора. Мне предоставили четыре одинаковых наряда разного цвета, каждый из которых символизировал свое. Красный — страстную любовь, зеленый — плодородие, какое бы оно ни было, белый — чистоту ума, синий — силу. И само собой, я остановил свой выбор на синем наряде. Очевидно, мой выбор пал на этот цвет, потому что, повторюсь, для меня сила была синонимом свободы. Чистый, нарядный, я, как глава новообразовавшегося семейства и принятый в род, должен был показать себя народу, правителями которого этот род и является. Собственно, именно для этого события я так форсировано осваивал искусство верховой езды. И вот он я, в церемониальном наряде, верхом на благородном скакуне проезжаюсь по улицам города, обтекая дома по узким улочкам, где проистекает настоящая жизнь, словно во время весеннего таяния снега десятки ручьев, сливаясь в одно большое озеро, давали жизнь всей округе. Я заглядывал в лица каждого и видел там сотни улыбок, сотни пожеланий, сотни надежд и радости. Сотни искренних лиц. Кто все эти люди? Невежды, которые нашли свое счастье в этом невежестве. А вот он я, что под гнетом знаний нашел себя обремененным ими. Какая ирония: мы, находясь на разных полюсах иерархии, хотели бы поменяться местами.

К назначенному времени я со свитой направился к дворцу, где должна была проходить основная часть празднества. Моя невеста, она же Виктория, в это время отдельно от меня, жениха, была занята своими ритуалами. Ей, как девушке, было не положено показываться