Вадбольский 5 (СИ) - Никитин Юрий Александрович
Он покачал головой, рассматривая меня очень пристально.
— Работу по усовершенствованию винтовок считаешь недостаточной?
— Ваше величество, — взмолился я. — У меня столько идей насчёт улучшений!.. Но если начну посещать балы, участвовать в попойках, играть в карты…
Он напомнил строго:
— Своим указом я строго-настрого запретил карточные игры!
Я промолчал, что в карты играть продолжают, пусть не так открыто, он сам всё знает, но, к счастью, ему наверняка доложили и то, что я ни в один игорный дом даже не заглядывал.
Он поднялся во весь огромный рост, в левой руке стопка бумаг, поискал взглядом куда переложить, кое-как умостил на малом ломберном столике, разжалованном в кофейный, снова посмотрел на меня с высоты огромного роста.
— Вадбольский, ты же не дурак, верно? Или дурак?.. Ну зачем это? Константин Долгоруков, четвёртый внук главы рода, со сломанным позвоночником! Военной карьере конец, а он так хорошо шёл, в двадцать семь лет уже полковник! Эх…
Рейнгольд прямо с порога отступил в коридор и тихохонько закрыл за собой дверь.
Мы с императором остались одни в кабинете. Я проговорил просительным голосом:
— Ваше Величество, человек предполагает, а Господь располагает. Кто знает, не осчастливил ли Он этого блестящего офицера моими корявыми руками?.. Не получи Павка Корчагин пулю в спину, кем бы стал? Заурядным коллежским регистратором, пусть даже дослужился бы до губернского секретаря! Их сотни тысяч этих секретарей, но после сломанного позвоночника уже не мог покидать постель, не мог скакать на горячем коне и рубить противника саблей направо и налево… но человек деятельный, начал работать тем, чем раньше и не пытался…
Он, продолжая рассматривать меня выпуклыми светлыми глазами, спросил без интереса:
— Чем же?
— Головой, — сказал я горячо. — Как сломавший руку пятикратный чемпион Олимпиады Платон оставил спорт и стал величайшим философом, потерявший ногу в бою рыцарь Сервантес поневоле стал литератором, или Игнатий Лойола, потерявший в бою руку, из-за чего больше не смог воевать мечом, но…
Он поморщился, сказал сухо:
— Знаю, чем кто из них обрел славу. Правда, про Платона и этого Павку слышу впервые, но твою замысловатую мысль понял. Увы, мир такой, что России сейчас бойцы нужнее, чем мыслители.
Я сказал смиренно:
— Как скажете, ваше величество, но ряд умных людей полагает, что мыслителей всегда недостаёт, а бойцов… было бы поменьше, войн было бы тоже меньше.
Он посмотрел в упор, в глазах на миг промелькнуло нечто вроде искры бешенства, редко кто осмеливается перечить, во всяком случае не такие насекомики, но взял гнев в кулак, сказал злым голосом:
— Под рядом умных людей имеешь в виду себя, барон?.. Что ж вокруг меня только такие умные, что готовы сожрать друг друга живьём прямо с костями!.. Ладно, сейчас мы решим твою судьбу. Может быть ссылка в Сибирь, чтобы уберечь от Долгоруковых? И почему задрался именно с Долгоруковыми?
— Не я, — пискнул я.
Он зло отмахнулся.
— Да знаю, знаю. Но сейчас это как бодаться телёнку…
— С дубом? — подсказал я.
Он сказал досадливо:
— С горой!.. Когда бы ты ни вышел пройтись по городу, обязательно встретишь кого-то из князей Долгоруковых, понял?.. Это самый многочисленный род. А ещё командуют армиями, флотом, занимаются выпуском оружия… Они везде, и везде исправно служат Отечеству!
Я позволил себе ироническую ухмылку, что не осталась без внимания императора.
Император окинул меня холодным взглядом.
— Да, я в курсе, инициатором ссоры с княжной был не ты, свидетелей много. Но пока что мне сообщают, что ты держишься достаточно уверенно, из Петербурга никуда не бежишь.
Я уточнил кротко:
— Это вы о снапшутерах, которых кто-то постоянно подсылает к моему дому?.. Думаю, вам уже доложили. Могу сказать точно, что к дому Долгоруковых я никаких стрелков не посылал. Но, ваше величество, если долго пытаться, то у них может и получиться!
Он спросил хмуро:
— Уверен, что все со стороны Долгоруковых?
— И вы уверены, — ответил я, — но нужны очень уж веские доказательства, так? Это же Долгоруковы, не какой-то мелкий Вадбольский. Но всё же, мне, несмотря на мою бедность и худородность, пока удаётся держать оборону.
Он посмотрел на меня несколько странно.
— Очень уж охрана твоя хороша. И умеет держаться скрытно.
— Стараюсь, — ответил я скромно. — Часы, украденные у пирушек и флирта, отдаю упражнениям и подготовке своих людей к будущим войнам.
Он проследил за моей интонацией, уточнил:
— Так ты говоришь, в будущих войнах всё иначе?
— Ваше величество, — сказал я. — Вышлите против меня пехотный полк, я с десятком человек перебью всех, как куропаток! Они же идут плотным строем во весь рост, трудно промахнуться!.. И надеются на штыковой удар!.. Да мы их перестреляем раньше, какой штыковой бой?
Он вздохнул.
— Ты странный курсант, но уже так много сделал для Империи со своими винтовками и даже, не побоюсь этого слова, болеутоляющим зельем… Но род Долгоруковых не только мои друзья, но и родственники, я ими дорожу. Но и тобой, барон, тоже. Рейнгольд на днях привез пару твоих винтовок нового типа, мы постреляли в саду… Я впечатлён, барон!.. И сразу же велел закупить всё, что есть, армия в них нуждается как никогда остро!.. Ты очень нужный человек!.. Я даже верю тому, что ты сказал. С такими винтовками десять человек уничтожат если не полк, то роту точно, даже не входя в соприкосновение.
— Это точно, ваше величество, — сказал я скромно. — К тому же мы стреляем лежа. Это не так красиво, зато быстро и точно.
Он покачал головой, сказал с сердцем:
— Я не хочу этой глупой ссоры между верными мне и Отечеству людьми!
Я тихохонько перевёл дыхание. Наконец-то я доказал свою нужность, а вместе с тем и поднял себе цену.
Император чуть нахмурился, обронил:
— Но тут ты оказался ещё той Кассандрой, с перевооружением несколько запоздали… Но во всём остальном Долгоруковы безупречны! Как Род, как слуги Отечеству. Потому я сейчас в некоторой ошалелости. Я хочу, чтобы вы помирились!
Я ответил смиренно:
— У меня не было и мысли задевать этот великой Род. Но княжна Ольга заявила, что их род костьми ляжет, но не допустит высланных в Сибирь декабристов в столицу!.. А я как раз перевез родителей из Сибири в дом на Невском прошпекте.
Он досадливо поморщился.
— Мала ищщо за весь Род говорить! И вообще тот неприятный инцидент с бунтом на Сенатской площади был давно, пора бы уже и забыть! Мы же все дети России и обязаны думать прежде всего о ней, а не про свои амбиции!.. Это меня тогда хотели убить, меня!.. Меня и мою семью. По закону их всех должны были четверовать, но я нарушил закон и заменил повешением. Чтобы без пролития христианской крови! А теперь и вовсе всех простил, мало ли какие ошибки делаем в горячей и дурной молодости? Можно же в кровь разодраться, а потом помириться?
Я проговорил как можно смиреннее:
— У меня нет к их роду никаких претензий.
— Ну вот и прекрасно!
— Но, — продолжил я смиренно, — когда мне будут резать глотку, уж простите великодушно, Господь велел сопротивляться, а он постарше вас в чине! Простите, или всё-таки старше вы?
В кабинет уже дважды заглядывали, во второй раз на меня бросили укоризненные взгляды, камер-юнкер даже сделал нетерпеливый знак рукой, задерживаю великого государя своими насекомьими вопросами.
Император нервно дернул щекой, окинул меня пытливым взглядом с головы до ног.
— Эх, Вадбольский… В тебе столько достоинства, словно тебе не приходилось прогибаться перед более сильными… В какой счастливой семье ты жил?..
— Ваше величество, — сказал я почтительно, — Ваш пример и ваши усилия разве не всю России стараются сделать таким правильным обществом?
Только жить тебе осталось меньше года, мелькнула мысль. Горькая весть о поражении русской армии и сдаче Севастополя поразит в самое сердце. Придёшь в свою скромную спальню, ляжешь на деревянный топчан с матрасом из сена, укроешься солдатской шинелью, и сердце твоё от тоски и горя остановится.
