Колхоз. Назад в СССР 5 - Павел Барчук
А мы появились ровно в тот момент, когда полным ходом шли разборки. Слова, сказанные Переростку именно такой смысл и несли. Аллочкина честь была совсем ни при чем.
Но все это уже не имело никакого значения. Потому что под белые ручки нас препроводили в Воробьевку в отделение милиции.
Когда мы вошли внутрь, то первым же на пути попался Ефим Петрович.
Надо было видеть лицо участкового в этот момент. Мне кажется, впервые в жизни он был готов поддаться трусливому порыву и сделать вид, что с нами вообще не знаком.
— Ефим! — Обрадовался дед Мотя. — Тут такое дело…
Ефим Петрович прикрыл глаза, провел ладонью по лицу, причем, даже не по своему. По дедову. Будто хотел стереть его из своей жизни навсегда. А потом сказал, глядя на молодого коллегу.
— Эти — мои.
Ну, а уже после этого, нас отвели в кабинет, где мы теперь сидели напротив Ефима Петровича.
Он слушал наш рассказ в десятый раз. Но явно, ни черта в нем не понимал. Просто мы, в присутствии Сереги, не могли рассказать все. Поэтому версия была несколько видоизмененной и выглядела, как полный бред.
В этом варианте все приключилось «случайно». Мы случайно попали в Воробьевку и случайно встретили Серегу. Андрюха случайно попал в Квашино и случайно встретил козу. Потом вообще произошло коллективное недопонимание, которое вылилось в то, что наблюдал молодой мент.
— В общем так. — Ефиму Петровичу слушать этот откровенный бред надоело. — Ваше счастье, что гражданка Маслова не стала писать заявление. Коза на месте, Василий, в убийстве которого ее подозревали, тоже цел и невредим. Сильно кстати удивился, когда шел с работы, а от него врассыпную шарахались местные. Но…
Участковый многозначительно замолчал и обвел нас тяжелым взглядом.
— Теперь к работам на погосте добавится еще одно. Забор гражданке Масловой почините лично. Ясно? И насчет поездки в Москву… Не уверен, что вас можно туда отпускать. По крайней мере, всех вместе. По одному вы еще хоть как-то можете существовать. Но стоит собраться в кучу, начинается черти что.
Мы молча сопели. Особенно Матвей Егорыч. Для него олимпиада была крайне желанной целью. Но дед Мотя благоразумно решил не спорить. Сейчас. Выждать, так сказать, паузу.
Участковый велел нам собираться и валить с глаз его. Пока он еще держит себя в руках.
Мы, собственно говоря, сделали это с огромным удовольствием. Тем более, предстояло еще забрать лошадь деда Моти. Ее в полях разыскал тот самый кум, у которого мы в свое время брали самогонный аппарат.
Когда вышли на крыльцо отдела, то первым человеком, которого заметили, оказалась Аллочка. Она приехала вслед за нами, похоже. Но самое главное, бросилась героиня этой истории не к Переростку. Она подбежала к Сереге. Начала его расспрашивать, особенно про состояние здоровья. Мол, не болит ли чего. Не кружится ли голова. На Андрюху моя родная мать кидала гневные, осуждающие взгляды. Для нее он так и остался коварным похитителем коз.
— Ладно, ребят… — Отец отошел от Аллочки и приблизился к нам. Мы стояли неподалёку, соображая, как нам добраться до Квашино побыстрее. Можно, конечно, ждать автобус. Но это теперь часа два.
— Пойду я. Вон, Аллу провожу. Чтоб ей одной не сидеть на остановке. Волновалась за меня, говорит. Сильное впечатление на нее произвело то, что я так решительно заступился за их Машку.
Отец сурово посмотрел на Андрюху, пожал руку мне, деду Моте и опять двинул обратно к Аллочке.
— Ну, да… Теперь он точно герой. Алка твоя глянула, наверное, и подумала, раз парень готов жизнь за козу отдать, уж за ним точно ничего не страшно. — Усмехнулся Матвей Егорыч и пихнул Андрюху локтем в бок.
А я, честно говоря, был доволен тем, что пусть через задницу, пусть не совсем так, как хотелось, но своего один черт добился. От здания отдела удалялись мать и отец. Шли они рядышком, держась за руку.
Глава 13:
О борьбе за нравственность и настоящей любви
— Доволен? — Я посмотрел на братца, который всем своим видом демонстрировал вселенское счастье. Он только что не приплясывал на месте, озаряя светом своего довольного лица окрестности.
Просто мы решили, раз уж оказались в Воробьевке, избавить Андрюху от тяжкого груза. После слёзных уговоров Переростка, зашли в больницу. А он реально практически готов был пустить скупую мужскую слезу. Видимо, этот чертов гипс удолбал его окончательно. Хотя, понять можно. Выглядит, как настоящее позорище.
В итоге, злосчастный гипс, измочаленный, замутысканый и похожий на кусок непонятно чего, каким-то удивительным случаем оказавшемся прилепленным на ногу братцу, был торжественно снят хирургом.
Врач, увидев это нечто, был настолько ошарашен, что выматерившись забористой фразой, чуть не упал со стула. Потом ради интереса, спросил Андрюху, а что он вообще своей ногой делал?
Я этого лично не видел. Рассказал подробности Матвей Егорыч. Он сопровождал Переростка к кабинету. Сказал, что так надежнее, а то братец ухитриться либо ещё что-нибудь сломать, например, шею. Либо украсть по дороге у случайной бабки очередную живность. А это — замкнутый круг, потому что любая, уважающая себя бабка за такие кренделя опять же Андрюхе что-нибудь сломает.
Я заходить внутрь больницы опасался. Могли узнать. Особенно Цербер. Поэтому ждал своих друзей подальше от медицинского учреждения. Прикрывался кустами и нервно вздрагивал, когда с территории больницы выходил хоть кто-то.
Когда Андрюха и Матвей Егорыч вернулись, встал ребром новый вопрос. На чем же, все-таки, нам добираться до Квашино. Еще дед Мотя сильно переживал за лошадь. Ему покоя не давала мысль, чтотю она там, среди квашинских злых людей, осталась одна.
— А чего Вы нервничаете? — С невинным выражением лица спросил Андрюха. — Добить хотите скотину? Боитесь, кто-то сделает это за Вас? Вы же ее натурально до инфаркта доведете. Будет первый случай в истории медицины, когда у
