Фарватер Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

Десять наклонов, доставая ладошками до пола. Десять приседаний. Десять отжиманий. Всё, хватит. Пора к столу.

Я надел свой «деловой» халат и вернулся к бумагам.

Поговорка гласит, что цыплят по осени считают. Вот я и посчитал. По состоянию на первое ноября. Логики не ищу, причем здесь логика. Просто эта дата ничуть не хуже другой.

Внимание Стельбова к моим копилкам тоже побудило проверить карманы, да.

Итак, доходы и ресурсы. На срочных вкладах в сберкассе у меня сто девяносто две тысячи рублей. Это обеспечивает ежемесячный чистый доход четыреста восемьдесят рублей. Хорошо? Отлично!

Стипендии от спортобщества Динамо и Спорткомитета — триста сорок рублей ежемесячно. Хорошо? Опять отлично!

Студенческая стипендия пятьдесят шесть рублей в месяц. Её со следующего семестра не будет. Есть варианты получать студенческую стипендию и дальше, во время обучения по индивидуальной программе, но я отказался из соображений эстетики. Некрасиво будет. Могу я обойтись без студенческой стипендии? Могу. И обойдусь.

Заработок в «Поиске», зарплата вместе с премиальными за последние двенадцать месяцев — пять тысяч шестьсот чистыми. Я же не главный редактор, не исполнительный директор, мне и этого довольно.

Далее: рента с ливийского миллиона — десять тысяч рублей чеками категории «Д» в год. Не уверен, что она продлится до две тысячи сорокового года, не уверен, что и до двухтысячного, но лет на десять рассчитываю. Даже на пятнадцать.

Продолжу.

Призовые за победу на чемпионате СССР семьдесят пятого года — двенадцать тысяч рублей.

Отчисления за оперу — двадцать шесть тысяч рублей.

Итого пятьдесят восемь тысяч округленно. За год.

Расходы? Мои расходы за двенадцать месяцев на непроизводительные нужды — восемь тысяч рублей. Тоже округленно. Восемь тысяч, конечно, сумма большая. Даже очень большая, но — смысл экономить? Никакого.

Что в остатке?

В остатке у меня профицит в пятьдесят тысяч рублей. Пятьдесят тысяч!

И это только в рублях. Валютные поступления, как и расходы считаю отдельно, у меня на валюту особые планы.

Кто виноват в моем богачестве? Все вместе: дедушка, опера, шахматы. Совпало, как в американском игровом автомате, три вишенки.

Что делать?

Отнести эти деньги опять в сберкассу, на срочный вклад, и будет у меня в сберкассе не сто девяносто две тысячи, а двести сорок две? Что в свою очередь даст семь тысяч двести шестьдесят рублей годового дохода? И так снова, снова и снова?

Дурная бесконечность. Которая рано или поздно лопнет. Лет через десять, через пятнадцать. Почему-то именно эти даты считаю наиболее вероятными. Через десять начнет рушиться, через пятнадцать рухнет. Рухнет и засыплет под обломками. Если, конечно, сидеть сложа руки.

Деньги сегодня не имеют функции сокровищ, то есть не несут ценности сами по себе. Прежде да, прежде, когда они представляли собой золотые, серебряные или хотя бы медные монеты, они были самоценны. Золото, оно везде и всегда золото, независимо от обстоятельств. Атос, Портос, Арамис и примкнувший к ним д’Артаньян весело пировали и на французские луидоры, и на испанские пистоли, и на английские соверены, а попадется германский талер, они и на талеры будут пировать.

Сейчас иное. Сейчас деньги, по сути, есть долговые расписки государства, и потому имеют ценность лишь до той минуты, покуда государство намеревается платить по счетам.

В годы революции, бывало, получал человек бумажку, на которой было написано: «Подателю сего блата выдать три фунта колотого сахару!» — и шёл с ней в распределитель. Если бумага была подписана Дзержинским, Троцким или Свердловым — получал три фунта минус неточность весов. Всегда почему-то неточность была в минус. А если бумажка подписана кем поменьше, то вместо трёх фунтов давали один. Или полфунта. Или четверть. Или вовсе говорили — нет, совсем нет, и не было, приходите через месяц. Деньги отдельно, товар отдельно. Распалась связь Маркса.

Вот и сейчас принесла мне почта бумагу из Спорткомитета. Вызов на чемпионат СССР по шахматам. Приз прежний, двенадцать тысяч рублей, у нас стабильность. Чемпион сможет приобрести автомобиль «Волга», серебряный призёр — «Жигули — троечку», бронзовый — «Москвич». То есть возможность купить товар на свои деньги есть дополнительная награда. Очень лакомая. А не победишь — не купишь. То есть купить можно, но дело будет долгим и муторным. И дорогим.

И да, я, пожалуй, возьму «Волгу». Если заслужу, конечно. Для Москвы возьму. Уж очень она большая, Москва. Куда больше нашей Сосновки. Без автомобиля трудно. Поставлю в гараж, к моей квартире место в гараже прилагается. И при необходимости буду ездить куда нужно. Карта Москвы у меня уже есть. Подробная, во Франции купил. На карте, что продают в московских киосках, легко заехать не туда.

Но государство, оно такое: в любой момент может сказать «чур, чуры, нет игры», и тогда бумажками хоть забор обклеивай. Если есть забор. Или объявит справедливый обмен старых денег на новые. Допустим, при сохранении масштаба цен, наличные деньги до ста рублей поменяет один к одному, с отметкой в паспорте. А остальное — десять к одному. Чтобы не хранили деньги в чулке, а относили в сберкассу. В сберкассе же, к примеру, до пяти тысяч — или до десяти — поменяют один к одному, а что свыше — опять за десять старых рублей один новый. Почему пять или десять тысяч? Цена «Москвича» или «Волги». Вдруг человек копит на машину, если отнять, он может опечалиться. А свыше десяти тысяч — святое дело отобрать. Сколько таких, у кого больше десяти тысяч? Мало, ничтожно мало, и страшно далеки они от народа.

Вдруг Стельбов на денежную реформу намекал?

Всякое может быть.

Всякое.

Поэтому деньги нужно тратить! Непременно тратить!

Вот только — на что?

На что я могу потратить не то, что пятьдесят тысяч, а — пять?

Нет, могу, конечно. Накупить в ювелирке колец, цепочек, браслетов, кулонов — и чахнуть над ними. Потому что над отечественной ювелиркой, той, что продается в культтоварах, можно только чахнуть. Не скажу, что она совсем плохая, нет. Но близко. И кто мне продаст на пятьдесят-то тысяч? Или объезжать районы? Примелькаюсь быстро. Со всеми вытекающими.

Да и вообще — зачем? Чтобы при случае продать? Может быть, может быть. Только ведь бывал я в разных странах, и знаю: цена на золото по отношению к прожиточному минимуму в нашей стране завышена раз в пять. Или в десять. В общем, глупости это. У меня от дедушки остался чугунок, и в нём с полпудика николаевских десяток. На всякий случай. Война, революция, голод. Всё может случиться, считал дедушка. Всё, что уже случалось, может случиться снова, снова и снова. Но спасает не золото, спасает голова. А золото — это топливо для головы.

Если не ювелирка, тогда — что?

Пару раз ко мне подкатывали с иконами. Купи да купи, ценная штука. Всего за тысячу отдадим. А в Америке тебе за нее десять тысяч долларов дадут. Нет, сто тысяч!

Я сказал, что посоветуюсь со знакомым генералом. Каким генералом, спросили. Госбезопасности. Мало ли, вдруг нельзя через границу перевозить. И вообще, насколько это законно. Я немею перед законом!

Мы пошутили, ответили мне. Пошутили.

Но почему я должен тратить деньги на свои нужды?

А на чьи ещё мне их тратить? Папенька и маменька — люди преуспевающие. Квартиры, машины в семьях есть. У папеньки «Волга», у маменьки — «Волга» мужа. Но, что важней, оба могут невозбранно пользоваться служебным транспортом. Теми же «Волгами», но казёнными. Что во многих случаях удобнее, нежели своими, и во всех случаях — экономически оправданнее.

Дачи? Маменька строит дачу, да. В моей помощи не нуждается. Там не в деньгах главная загвоздка, а в благосклонности начальства. А она, благосклонность, у неё есть.

Папенька? Папенька, пожалуй, тоже не прочь заиметь дачу. Мне не говорит, выдерживает характер. Обижен на то, что дедушка завещал всё мне, а не ему. Возможности построить дачу у него есть, но он пока годит. Много работы навалилось, он сейчас всё больше по режиссерской части работает. Хочет стать главным режиссером нашего театра, и, пожалуй, через год-другой станет. А это ещё труднее, чем петь заглавную партию. Хлопотнее точно. Анна зовет его «нашим Карабасом», и, судя по всему, справедливо: дисциплина в театре отменная, а сегодня дисциплина ставится на первое место. Порядок решает всё. И потому с дачей он не торопится. Вот станет главрежем, ужо тогда…