Преступивший Грань (СИ) - Клеттин Антон
Тем временем с Тимы уже полностью стянули штаны и сейчас он, стоя на коленях, сверкал своей голой задницей. Количество выкриков явно увеличилось. Он всматривался в окружающие лица, ища еще чьей—нибудь поддержки, но по прежнему видел лишь похоть, гнилую радость и нездоровое веселье. И тут, внутри попаданца начала нарастать чернейшая злость на всех этих похотливых уродов, что незнамо сколько пользовались им как рабом, а впоследствии решили еще и трахнуть на потеху толпе. А ведь он действительно хотел стать им полезным, добросовестной работой заслужить их уважение. Что ж, в будущем, если оно конечно у него будет, он подобной ошибки не совершит.
Злость превратилась в ярость, а та все разгоралась и разгоралась в нем, с каждым выкриком матросни, с каждой скабрезной шуткой, но своего апогея она достигла, когда капитан, сняв свои портки, двумя руками крепко ухватился за Тимин зад и начал подтягивать его к себе.
Последнее что запомнил Тима, прежде чем потерял сознание — сильнейший взрыв, что напрочь разметал всех, кто стоял неподалеку. А потом пришла темнота.
Глава 11
Из темноты забытья Тима выплывал медленно, подспудно ожидая, что сейчас вновь придет Отог и погонит на новые каторжные работы. Но тот не приходил. Да и вообще — в этот все было как—то по другому, не так, как раньше. Не было слышно ни скрипа такелажа, ни перебранок матросов, ни зычных выкриков Лона. Последняя мысль потянула за собой другие. Тима вспомнил лысого коротышку, что единственный пожалел его, вспомнил как остальная команда стояла и смотрела на то, что с ним хотел сделать капитан. Вспомнил что именно тот хотел сделать и его потные руки на своей заднице и возбужденное дыхание. И резко открыл глаза.
Картина, представшая его взору поражала и ужасала одновременно. Вся верхняя палуба была залита кровью и завалена деревянными обломками и фрагментами человеческих тел. Тиму замутило. И он, впервые за долгое время, порадовался, что его плохо кормили.
— Гадаар! — закричал попаданец, стараясь не смотреть на кусок чьей—то руки, лежащий прямо у него под ногами.
— Да, хозяин? — безэмоциональным, как и всегда, голосом отозвался его дух—раб, проявляясь.
— Что за херня тут произошла?! — испытания последних недель, попытка изнасилования и эта жутка бойня, которую он устроил, давали о себе знать и Тима сейчас был на грани истерики.
— Не знаю, — пожал молодой шаман плечами, внимательно, но, казалось, без интереса, рассматривая ошметки тел, разбросанные по палубе, — раньше подобное случалось?
Тима некоторое время молчал, пытаясь не сорваться в истерику, мысленно уговаривая себя, что от этого не будет абсолютно никакой пользы и что эти уроды заслужили свою судьбу. Не только потому, что хотел изнасиловать его, нет, но и потому, что не—уроды не похищают людей, не держат их в клетках и не заставляют трудиться как не в себя, кормя всего раз в день.
— Да, — уже чуть более спокойным голосом, наконец ответил попаданец, — помнишь я тебе как—то морду набил? Вот тогда то же самое было — деревья вокруг в щепки, камень, что рядом был, — в щебень.
— И при всем при этом ты испытывал сильные эмоции? Злость? Ярость?
— Да.
— Все понятно. Мой наставник называл это «выброс». Очень опасное явление. Именно поэтому в нашей общине тех, кому суждено было стать шаманами, забирали у матерей и передавали на воспитание наставникам. Шаман всегда должен контролировать свой разум и свои чувства. Ведь разум шамана и его чувства — это самое ценное, что у него есть. Чувства помогают нам накапливать силу для работы с миром духов, разум позволяет ею управлять. Чем сильнее чувства у человека — тем живее он, тем сильнее привязан к миру реальному, тем больше силы он получает и тем крепче должен быть контроль разума. Ярость же, являясь одним из сильнейших чувств, обладает способностью гасить разум. Что делает ее очень опасной для любого, кто работает с силой.
— Ты мне раньше этого не рассказывал, — задумчиво проговорил уже почти полностью успокоившийся попаданец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Ты не спрашивал, — вновь пожал плечами Гадаар.
— Ну допустим. А что будет, если шаман перестанет испытывать эмоции или будет испытывать их мало?
— Если перестанет, то умрет как шаман, лишится, возможности управлять духами. Если же будет испытывать мало — будет иметь меньше силы.
— То есть, мне, чтобы иметь много силы, нужно как можно чаще испытывать сильные эмоции?
— И да и нет. Сильные эмоции хороши лишь тогда, когда тебе нужно много силы и ты ее постоянно тратишь. Если же ты не будешь проводить сложные ритуалы, то и проблем у тебя быть не должно.
— Хорошо, со злостью и яростью все вроде бы понятно, а что насчет остальных сильных эмоций?
— Любые эмоции, что затмевают разум небезопасны. Следует их либо избегать, либо учиться самоконтролю. Но, настоящий шаман итак должен постоянно себя контролировать. — И, хотя голос Гадаара был бесстрастным, но Тима все же уловил в нем некую издевку.
— Зубоскалишь, да? — ничуть не обидевшись на эту незаметную подначку, поинтересовался попаданец. Все же молодой шаман дал ему жирный такой намек что делать дальше и как вести себя со своим даром. — Ну зубоскаль, все равно укусить ты меня пока не сможешь. И, надеюсь, никогда не сможешь. Иди, лучше, проверь не осталось ли кого живого на корабле. А я пока тут падаль приберу. Он сделал, было, шаг, намереваясь поднять чью—то руку, и только сейчас до Тимы дошло, что он так и стоит со спущенными до колен штанами.
Не став их обратно натягивать он попытался достать свой серп, который так ни разу и не решился вынуть за время своего рабочего рабства. Однако тот, видимо, сместился. И, чтобы рукоять вышла за пределы бедра, Тиме пришлось изогнуться очень странным и крайне неприличным образом. Кто бы сомневался, что именно в таком положении его и застанет Гадаар.
— Хозяин, — обратился он к попаданцу, выныривая прямо из палубы, чем очень сильно того напугал, — на этой лодке из живых остался только тот лысый коротышка. Помнишь? Но он ранен и без сознания, так что угрозы не представляет.
Тима видел по глазам своего духа—раба, что тому очень смешно, но решил сделать вид, что не замечает этого, поэтому подчеркнуто нейтральным тоном спросил:
— Что—то еще?
— Да, хозяин. Я нашел мою... — Он запнулся на миг, но затем поправился, — твою котомку.
— Вот даже как... И где она?
— Недалеко от того лысого коротышки. Показать?
— Чуть позже, — ответил Тима, наконец ухватив рукоять серпа и достав его из своего тела. Проделав эту манипуляцию, попаданец тут же, под ехидным взглядом Гадаара, натянул штаны и начал осмотр артефакта. Тот выглядел как новенький. И не скажешь, что столько времени проторчал у него в бедре. Недолго думая Тима заткнул его за пояс, даже не обратив внимания на то, что серп вошел ему глубоко в брюхо.
— Веди, — коротко приказал он.
— Куда именно, — уточнил дух.
— Ну, для начала, давай навестим Лона. Это тот лысый коротышка, — пояснил он Гадаару.
— Слушаюсь, — коротко кивнул дух—раб и направился к ближайшим сходням в трюм. Его хозяин пошел сразу за ним, старательно переступая через то, что осталось от верхней палубы корабля и его команды.
В трюм попаданца раньше не пускали, поэтому он был тут впервые. Что можно было сказать об этом помещении? Длинное, шириной в корабль, очень вонючее и темное. Заставленное какими—то бочками, бочонками и ящиками, увешанное гамаками, в которых, судя по всему, спала вся команда, кроме капитана. Часть гамаков была оборвана, часть полочек обломилась. В общем — тут тоже был разгром, пусть и не такой сильный, как наверху.
Лона они нашли в соседнем помещении, сейчас почти пустовавшем. Лысый коротышка, судя по всему, во время выброса споткнулся и неудачно упал, ударившись головой о край какого—то ящика, вследствие чего и потерял сознание.
— И что мне с тобой прикажешь делать? — задумчиво проговорил попаданец, рассматривая большую лужу крови, натекшую из—под головы местного боцмана.