Оксана Гринберга - На пределе
Подозреваю, особо готовить не пришлось. Максимум – разогрел в плите вкуснейшую пшеничную кашу, щедро заправив оливковым маслом. Принес нарезанные овощи и свежие лепешки, ранним утром испеченные кухаркой. «Как в детстве», – улыбаясь, добавил он, разламывая тонкие белые ломти, начиненные сыром, зеленью и вареными яйцами. Еду запивали водой. От вина, даже разбавленного, я отказалась. Он тоже не пил.
Пока ели, Квинт Октавий рассказывал солдатские байки. Я хихикала, стараясь не подавиться фирменными лепешками. Разговор вновь зашел о еде. В походах, оказалось, солдатам варили каши из злаков, которые заедали сухарями или же квадратным хлебом грубого помола. Вечерами, когда разбивали лагерь, из рюкзаков доставались сухари, сало, чеснок и вяленое мясо. Свежее мясо тоже перепадало, и частенько. Каждая группа из восьми легионеров имела собственную сковородку, на которой готовили даже в походах. «У меня хорошо получалось», – заверил легат. Я и не сомневалась, что у него все выходило лучше всех.
Слушать солдатские байки было весело. Так и не заметила, как наелась досыта. Почему-то упомянула о его отце, сказав, что тот должен гордиться сыном. Сделал такую карьеру – от простого легионера до легата одной из римских провинций!
– Он погиб, – отозвался Квинт. – Так и не узнал, кем я стал и чего мне это стоило.
– Прости, – расстроилась я. – А мама…
– Мать ушла вслед за ним. Не пережила его смерти.
– Не хотела тебя расстраивать, – призналась я.
– У нас так заведено, – пожал он плечами. – Если семья скреплена благословлением богов, один без другого не живет. А дети… А вот дети остаются.
Разговор тут же перешел на другую тему. Вернее, я решила увести его с болезненной темы и принялась рассказывать о проделках Мары и ее питомца, Бартека. Наконец Квинт Октавий принялся собирать остатки трапезы. Я хотела было встать и помочь, но не смогла. Так и лежала на кушетке, чувствуя себя объевшейся пиявкой. Рассматривала узоры на стенах и прислушивалась к голосам на улице. Кажется, намаршировавшись, солдаты пошли на штурм воображаемой крепости. Вернулся легат, сел рядом и, вздохнув, признался, что ему придется меня покинуть. Ненадолго. Я мысленно усмехнулась – наверное, проследить, чтобы, «взяв» крепость, подопечные не сильно бесчинствовали.
Квинт попросил меня никуда не ходить и дождаться его возвращения. Пожала плечами. Куда я пойду? Разве что ползком до форума Эборака, принимать клятву верности у Девятого Легиона. Мужчина улыбнулся. Я бы многое отдала, лишь бы он всегда улыбался моим глупым шуткам.
– Оставь что-нибудь почитать, – попросила его. Запнулась, поймав изумленный взгляд. Черт, забыла, мы ведь безграмотный народ! Не говорить же, что я – из другого мира, хватит того, что из другого племени. Рассказала о преподавателе и о том, что – да-да! – за короткое время выучила не только весь даррийский алфавит, но даже могу кое-что сказать на его языке.
В общем, на радостях Квинт Октавий завалил меня свитками и сбежал, подозреваю, дрессировать своих легионеров. Я просмотрела несколько текстов, нашла все знакомые буквы и немного знакомых слов. Картинок, к величайшему сожалению, не было, да и читать особо не получалось. Слова, словно ребусы, как ни складывай, упорно скрывали смысл предложений. Даррийская грамматика пока что не отвечала мне взаимностью, но я решила не сдаваться. Не сдавалась до тех пор, пока не заснула в обнимку со свитками. Проснувшись, почувствовала себя значительно лучше. Отложила чтение до лучших времен, поднялась и обошла весь дом. Пусть по стеночке, зато сама! Вернулась в столовую, села на кушетку, пытаясь отдышаться. Тут услышала, как открылась входная дверь. Шаги приближались. Я нервно поправила одежду и волосы. Надеюсь, Квинт Октавий вернулся, имя которого я мысленно сократила до «Квинта», и мне не придется объяснять слугам, что делает королева бригантов – узнают же! – в таком виде на кушетке легата.
Да, это был хозяин. Шел, улыбаясь, ко мне через столовую. Я чувствовала, как все сильнее бьется мое сердце. Он наклонился, чтобы поцеловать, и тут я обхватила его за шею. Мы, пиявки, такие! От нас так просто не отделаться, особенно когда мы соскучились.
Он и не собирался от меня избавляться, а я – его отпускать. Отдалась поцелую, отбросив стеснение и сомнения. Ну и пусть!.. Хочу жить здесь и сейчас. Жар в теле уничтожил последние разумные мысли, и стало все равно: пожалею ли я о произошедшем или нет. Конечно же, нет! Огонь разгорелся не на шутку, возбуждение накатывало все сильнее. Вскоре я очутилась на кушетке, придавленная крепким мужским телом. Его объятия перестали быть нежными, руки уверенно ласкали мое тело. Да и я не осталась в долгу. Моя тонкая сорочка и туника казались досадной преградой между нами, от которой я и попыталась избавиться. Хорошая здесь одежда, правильная, почти ничего не надо снимать! С него только вот эту тунику, еще одну рубашку, и то, смешное, с завязочками на боку, что лишило меня вожделенного стриптиза утром. От сладостного предвкушения я давно не находила себе места, мечтая прикоснуться к смуглой коже, обнять его, получить его, отдавая себя.
Застонала от разочарования, когда поняла, что раздеть себя не даст.
– Но почему? – растерянно спросила у Квинта, когда мужчина внезапно отпустил меня. Убрал руки, сел, рывком усадил меня рядом. Поправил ворот на моей тунике, закрыв оголенное плечо. Дернула им недовольно, позволив ткани упасть вновь. – Не хочешь? Или я тебе не нравлюсь?
Знала же, что нравлюсь и хочет. Не девочка, разбиралась в реакции мужского организма на женское тело, согласное на все.
– Проголодалась? – спросил он странным тоном, поднимаясь с кушетки. Смотрел на меня, глаза черные-пречерные, лицо суровое, словно это я виновата в десяти казнях египетских. На мой вопрос отвечать не стал. А я взяла и обиделась.
– Да! – ответила ему. – Проголодалась, и очень. Ты знаешь, чего я хочу. Но раз здесь не кормят, то…
Ну и черт с ним! Мы тоже люди гордые. Подтянула колени к себе, отвернулась, стала рассматривать белую известку стен, местами в разбегавшихся трещинах. Мог бы и покрасить, давно пора!
– Аэлика…
– Отстань!
– Аэлика, прошу тебя!
– Уходи! Сначала отнеси туда, где взял, а потом уходи. Не хочу тебя больше видеть.
Сказала и заплакала. Я очень-очень хотела его видеть, но не понимала выкрутасов мужской логики. Темный лес, честное слово! Вот что ему надо?! Я здесь. Сижу, молчу, на все готовая. Могу лечь, если захочет. А он не хочет… Обидно!
– Иди ко мне.
– Нет, – замотала головой, чтобы не увидел моих слез. Вот еще! Но он увидел. Обнял, хоть я и вырывалась.
– Не сегодня, – пообещал он. – Когда выздоровеешь, все будет. Все-все, – пообещал, целуя меня в мокрые от слез глаза. – Я не хочу пользоваться твоей слабостью.
Вновь поцеловал, но уже в губы, на этот раз воспользовавшись моей слабостью. Потому что я растерялась и не знала, что ответить. Поцелуй был нежный и жадный одновременно, не такой, как прежде. Он пытался меня успокоить, и я ему поверила. Хорошо, пусть не сегодня, пусть еще не отошла от болезни, в теле обитала противная слабость, в голове – разжижение мозгов. Может, и правильно, что Квинт решил отложить на другой раз. Хотя когда он будет, этот другой раз?!
В общем, это был сложный поворот, чуть было не закончившийся вылетом с трассы. Но мы его проехали. Легат поднял меня на руки и понес в атриум. Во внутреннем дворике усадил к себе на колени.
Хороший день! Но я знала, что это ненадолго. Уже обеденное время, а в мае темнело довольно рано. Пара-тройка часов, и придется возвращаться в Святилище. Ведь до него еще лететь и лететь! Пока же, пользуясь моментом, я прижималась к мужчине, гладила по волосам, трогала татуировку, прислушивалась к биению его сердца. Легат молчал, закрыв глаза. Улыбался.
– Расскажи мне, – попросила я.
– Что ты хочешь знать?
– О тебе. О твоей семье. О службе. Сколько еще осталось?
– Полтора года, – отозвался он, не открывая глаз.
– А потом?
Кажется, я перестала дышать. Не могла. Ведь уедет! Конечно же, уедет! В свою Даррию, к боям гладиаторов, травле зверей, к триумфальной арке, императору Авелию, в блеск и роскошь великолепного города своего племени. Или вернется в дом, о котором однажды упоминал, сказав, что тот стоит на холмах Антиохии. Он уедет, а я…
– Я останусь.
– Что?
– Я останусь, – произнес легат. – Здесь, на Альбионе. С тобой.
– Почему?!
– Я не могу вернуться. Но если бы мог, не уехал. В Дарре не осталось никого, ради кого стоило бы…
– Твоя семья?
– Нет больше семьи. Никого нет. Там никого нет, – поправил себя. Прижал меня еще крепче, да так, что стало больно. Промолчала – пусть делает со мной, что хочет. Тискает, обнимает, да хоть задушит! Мы замерли на грани признания, и я боялась неосторожным словом или движением все испортить.
– Твой дом?..
– Стоит пустым. Быть может, когда-нибудь… Но я пообещал императору Авелию, что не вернусь, пока он жив.
