Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад
— Серго! Успокойся! — сделал еще одну попытку утихомирить разбушевавшегося товарища Сталин.
— Коба! Не могу успокоиться! Я столько плохого о себе выслушал, что просто охрэнел, да, понимаешь! Я не говорю, что на своем посту не ошибался, но ведь… Почэму этот мэнгрел хрэнов позволяет себе меня оскорблять. Я ему что, работать не давал? Он свои показатели, говорят, просрал, а меня сделать хотел виноватым?
— Хватит! — в голосе Сталина прозвучали такие стальные нотки, что Орджоникидзе застыл, как будто на СТАЛЬНУЮ стену напоролся. И хотя у него пар буквально из ушей валил, но Серго все-таки постарался себя сдержать, ибо хорошо знал черту, через которую в кабинете вождя переходить было чревато.
— Закурим, давай. — примирительным тоном произнёс вождь.
Вспышка гнева одного из верных соратников вождя, имеретинца Серго (Григория Константиновича) Орджоникидзе была вызвана только что закончившимся совещаниям по вопросам промышленного развития СССР. А совещание вызвано заключенными с американцами договорами о строительстве целого ряда промышленных предприятий, что потребовало ускорить реорганизацию и ВСНХ (высшего совета народного хозяйства) страны. И тут выяснилось, что наркомтяж предлагают не просто реорганизовать, выделив из него профильные наркоматы (химпром, боеприпасов, авиационный и т.д.), фактически, его предлагают упразднить. И больше всего с нападками на руководство наркомата тяжелой промышленности выступал товарищ Берия, руководитель промышленного комитета номер один. Причину конфликта Сталин не знал, хотя тот факт, что имело место и национальная рознь, не сбрасывал со счетов. Мингрел Берия предпочитал окружать себя людьми своей национальности, почти что родственниками, можно сказать, что за ним шел его небольшой, но уже влиятельный клан. А Серго — имеретинец, продвигал вообще грузин, создавая (вольно или невольно) свой небольшой клан «верных товарищей», которых тянул за собой и старательно прикрывал их некомпетентность во многих вопросах. Свои кадры он берег и пестовал. К сожалению, иногда это происходило и во вред делу. И вот именно по этому больному для Орджоникидзе вопросу и ударил Берия, собравший и систематизировавший серьезный компромат на наркома. Как говориться, замашки чекиста никуда не делись. Впрочем, для Первого комитета это было то, что нужно.
Серго вытащил пачку «Казбека», московской фабрики «Ява», уже наполовину пустую, судя по его настроению. Иосиф Виссарионович остался верен «Герцоговине Флор» той же фабрики. Более того, эти папиросы создал один и тот же табачный мастер Василий Иванович Иоаниди. Но если для «Герцоговины Флор» использовался, в основном, зелье из Боснии, особой сушки и обработки листа, то «Казбек» — это была смесь закавказских и среднеазиатских сортов табака, в первую очередь Самсуна. Получились крепкие и ароматные папиросы, которые далеко не каждый мог себе позволить: при номинированной стоимости пачки этих папирос шесть рублей и пятьдесят копеек, пачка «Казбека» продавалась только в коммерческих ларьках по цене от сорока до пятидесяти рублей. Партийное и военное руководство получало «Казбек» только через спецраспределители по государственным ценам. Кстати, дизайн пачки Сталин утверждал лично. В общем, простые люди «Казьек» не курили — или весьма состоятельные, или принадлежащие к номенклатуре.
(Дизайн упаковки «Казбека» должен был напоминать Сталину о горах Кавказа)
Когда соратники выкурили по паре папирос (одной уровень конфликта было не унять), Сталин исподлобья глянул на товарища и произнёс:
— Что, Серго, не нравится по шапке получать? А если есть за что? Так что тебе полезно было послушать, что думают о тебе некоторые товарищи.
— Я би этым нэкоторым товарыщам… — снова начал закипать Орджоникидзе.
— Вай! Не кипятись. Меня послушай. Ты ведь в курсе американской программы строительства предприятий? Уже в сентябре начнутся первые поставки. А в конце августа прибудут специалисты по строительству, которые будут осматривать выделенные участки. А кто этим руководить будет?
— Вот наркомтяж и руководил бы! — Орджоникидзе успокоился, перестал коверкать слова, но его речь стала более медленной, аккуратной.
— Мы решили разделить твой перегруженный всякими направлениями и комитетами наркомат на профильные наркоматы. И считаем это правильным. А твои специалисты войдут, в основном, в наркомат металлургической промышленности, ты именно металлургов больше всего под себя подгреб. Но ставить тебя на металлургию — мелко это, Серго. Читай!
Сталин дал Орджоникидзе папку с проектом постановления о создании Спецкомитета номер два по промышленному строительству. С очень широкими правами и полномочиями. Даже более серьезными, чем контора Берии, в которой занимались созданием нового оружия.
— Коба, а почему я? — спросил Серго, прочитав документ до последней строчки. — по идее, эту программу и спецкомитет должен возглавить кто-то из Госплана, да тот же Смирнов, например.
— Всё очень просто, был бы жив Куйбышев, мог бы возглавить. А Смирнов не тянет. Я уже думаю, что на это место надо Межлаука возвращать, он более компетентный товарищ. На должность руководителя спецкомитета нужен человек с солидным авторитетом, и в партии, и в народном хозяйстве, ты — подходишь! Тем более, с твоим-то опытом! Не вижу, кто может у нас в стране с этой работой справится, даже Берия для такого проекта мелковат.
Последняя фраза Орджоникидзе пришлась по душе. Что не говори, а тщеславие присуще человеческой натуре. И дальше разговор перешел на совершенно спокойные деловые рельсы. Серго хорошо понимал, какой объем задач предстоит выполнить и какие материальные и финансовые ресурсы будут находиться в его распоряжении. Это была возможность укрепить свое положение в партийном руководстве, щелкнуть по носу недоброжелателей, сделать важнейшую работу, которую мало кто в стране может осилить. А такие задачи он любил.
* * *
Москва. Кремль. Кабинет Сталина
3 августа 1935 года
Руководительница отдела биохимии микробов, который не так давно вошел в состав Всесоюзного института экспериментальной медицины им. А. М. Горького при Совете народных комиссаров СССР, Зинаида Виссарионовна Ермольева опаздывала. Ее вызвали на совещание к Сталину, а она засиделась на своем рабочем месте, не могла оторваться от очередного эксперимента, который проводили под ее руководством сотрудники отдела. Хорошо, что ей напомнили, что она имеет все шансы опоздать. И даже выделил транспорт, что было весьма неожиданно. С руководством института Ермольева находилась не в самых лучших отношениях — и всему виной ее неуступчивый и принципиальный характер. Институтский водитель, угловатый мужчина с аккуратными усиками под бледным лицом с кругами недосыпа под глазами мчался так быстро, как только мог. Зинаида и хотела пару раз посоветовать ему придержать машину, не рисковать, но поняла, что просто боится и слово сказать, лучше шофера в такой ситуации не отвлекать от дороги — может дорого обойтись. Надо сказать, что нужное время Степан Кондратьевич сумел отыграть. Даже пройдя три этапа проверки документов, она вошла в приемную Сталина, как ей казалось, вовремя. Но Поскребышев ее огорошил:
— Проходите, Зинаида Виссарионовна, вас уже ждут.
Вот так номер! Неужели все-таки сумела опоздать? Тяжело вздохнув, она вошла в кабинет и сразу же натолкнулась на двух посетителей, которые расположились за столом, внимательно наблюдая за тем, как вождь раскуривает трубку. Вот только лицезреть личности этих двух приглашенных товарищей для Зинаиды стали полнейшей неожиданностью: это были ее мужья. Ой, простите! Конечно, никаким многомужеством тут и не пахло. Просто по левую руку от вождя восседал ее бывший муж, Лев Александрович Зильбер, с которым Зина совсем недавно рассталась, тем более что он весьма оперативно женился на Валерии Петровне Киселевой. По правую руку от вождя расположился друг Левы Зильберта, известный эпидемиолог, Алексей Александрович Захаров. Надо сказать, что Леша был Зинаиде весьма симпатичен и у них после ухода Левы стали развиваться отношения, правда, замужеством для нее пока что не пахло, но лиха беда начало![1]
