Возвращение в Петроград (СИ) - Тарханов Влад
(Георгий Михайлович Брасов — признанный сын Михаила, не имеющий прав на престол)
Надо сказать, что Пётр появлением Натали был озадачен? Да нет, он был просто шокирован, потому как наличие супруги полностью вылетело у него из головы. Еще более оказалась шокирована Брасова. Хотя бы потому, что любимый и любящий муж не выбежал ее встретить и вообще совещался в комнате с военными, а она вынуждена была ждать его появления в личных покоях Михаила. Конечно, ее появление в Зимнем было чем-то вроде скандала. Ну как — дама весьма низкого происхождения (дочь присяжного поверенного, Шереметьевские это никаким боком не Шереметьевы!), непризнанная сначала, к тому же дважды разведенная (что в глазах семьи выглядело почти как лилия на плече у миледи) особа, да еще с такими амбициями! Более всего высший свет возмущало не то, что Наталья Сергеевна тоже занималась устройством госпиталей и санитарных поездов, этим занимались практически все женщины СЕМЬИ, да и многие представительницы аристократических семей в том числе. Нет, этих дам возмущало то, что бывшая Шереметьевская была в этом деле успешнее многих! Во-первых, они с Михаилом отдали под госпиталя, оба дворца в Петербурге и Гатчине, во-вторых, один из самых больших госпиталей в Киеве тоже находился под ее патронажем (именно оттуда она и срочно приехала в Петроград, еще не зная, что ее супруг стал регентом империи). Натали была не глупа, по-женски амбициозна и то, что она смогла (пусть и с третьей попытки) найти любимого человека, да еще с таким высоким положением в государстве весьма льстило ее самолюбию и настраивало против неё великосветских кумушек. Михаила она искренне любила, детей (дочку от первого брака и сына от Михаила боготворила) и сейчас пребывала в недоумении: что случилось с ее заботливым и любящим супругом[1]. Где-то она понимала, что есть такое дело — бремя власти, но из-за своего неаристократического происхождения ощутить и понять это до конца не могла.
(Наталья и Михаил, по общему признанию, пара весьма эффектная, но…)
Пётр, когда ему доложили о том, что Наталья Сергеевна его ждет в покоях, вообще поначалу не понял, о ком идёт речь, правда, пришла на помощь память (или остатки памяти) Михаила. Для него это было просто имя, фикция, или функция, даже не скажу, чего более. «Жена». Сам Пётр, которого женщины предавали, и не раз, последнее предательство закончилось порцией яда в питье, к особам «слабого полу» относился настороженно. Тем более, что в его время брак особы царской крови это был вопрос не любви, а политики. Вот и сейчас его интересовало, кем станет ЕМУ, Петру, эта женщина, годится ли она в императрицы или надо будет ее устранять и искать более подходящую кандидатуру. Пока что его власть была слишком хлипкой, она держалась на саблях и штыках части армии, только опираться на штыки можно, а вот усидеть на них — вряд ли[2]. Ему нужно признание общества — всех его слоев. В том числе аристократии, а не только простого народа. А вот тут возникали нюансы. Николайэту самую прослойку высшего дворянства выпустил из-под контроля, более того, появилась новая аристократия — денежные мешки (банкиры), промышленники, купцы (хлебные спекулянты), которые стали задавать тон в политике. И это всё надо было учитывать. А тут — женщина из совершенно не влиятельной семьи, и что? Пётр ворвался в комнату, где его поджидала Натали и понял, что пропал… Ну как пропал? Самую чуточку, но пропал! Она была чертовски хороша! Среднего роста, с красивыми правильными чертами лица, аппетитными формами, а какие глазищи смотрели на него из-под пушистых густых ресниц! Хороша чертовка! Не знаю как императрица, но если еще и в постели покажет себя, оставлю при себе фавориткой! — решил про себя Пётр. Было видно, что женщина взволнована.
— Михаил! «Нам надо развестись!» —спокойно и как-то отрешенно произнесла она. Пётр сразу набычился. Ну вот такого «здрасьте!» он точно не ожидал.
— Может быть, ты со мной поздороваешься? — спросил, размышляя над тем, что это такое случилось и с чего у женщины такая реакция. Даже промелькнула мысль, что это было бы не самым плохим вариантом… возможно.
— Здравствуйте, Ваше императорское величество!
— Женщина, тебе говорили, что ты дура? — рассвирепел Пётр. — Пока что я твой супруг в первую очередь. Регент империи во вторую! Поэтому изволь обращаться ко мне по-прежнему, или я вспомню Домострой, а ты познакомишься с его некоторыми положениями. И тебе не понравиться.
А чего его, Домострой, вспоминать-то? Петра и воспитывали, закладывая основы поведения согласно оному. Именно эти замшелые (по его мнению) обычаи и правила он и ломал, стараясь придать России вид передового европейского государства. Вид получился. А вот душа государства оставалась лапотной!
— Здравствуй, Мишенька! — она бросилась Петру на грудь и залилась слезами. Наконец-то получилось что-то человеческое. Пётр осторожно поцеловал ее в лобик и усадил рядом с собой на софу.
— Что это на тебя нашло-то?
— Ах, Мишель, они не дадут нам жить вместе! Ты теперь реальный претендент на трон. А какая из меня императрица! И я буду мешать тебе занять престол. Я всё понимаю! Гам надо разойтись, чтобы ты смог стать императором, если для этого сложатся обстоятельства! Я знаю, что нам суждено быть вместе до смерти[3], ты не оставишь меня…. Но официально твоей женой должна стать другая.
— С чего бы это? — спросил Пётр.
— Чтобы ты мог стать императором. Наш брак…
— Если я ЗАХОЧУ стать императором, то со мной рядом будет та женщина, которую выберу Я. И на мнение иных мне наплевать! Оботрутся!
Сказано это было настолько мощно, что женщина поверила этим словам, не заметив некоторых нюансов, уверенная, что Михаил именно ее имеет в виду. Поэтому она чуть развернулась и впилась в губы супруга горячим продолжительным поцелуем.
А наутро, да еще после горячей ночи любви у Петра раскалывалась голова. Ещё и потому, что эта гадина Брюс заложил в его голову то, что он назвал информационного поля пакетом. Точнее, это был гигантский объем информации, которую Брюска собрал, будучи бесплотным духом, и решил, что сии знания крайне государю необходимы. Но их же было много! И сейчас, ночью, этот пакет начал распаковываться. Если бы Пётр спал — это прошло бы, вероятнее всего, не столь болезненно, но поскольку он активно бодрствовал, да еще и не один, то пришлось ему несладко. Утомленная жена быстро уснула, а вот он глаз не сомкнул. И это было плохо! Главное — он так и не понял, как извлекать знания из этого пакета, мешанина каких-то сведений, которые надо было понять и переработать. Надо сказать, что Пётр учиться любил. Но при этом совершенно не имел понятия про организацию труда и его государственный ум был не системным, а хаотичным. Он брался за решение какой-то задачи и старался сделать это быстро, не понимая, насколько достигнутый результат тянет ворох других проблем. Этот метод работы был в его случае единственно возможным? Почему? Да потому что Пётр страдал алкоголизмом, и прекрасно это знал. Поэтому, выйдя из запоя он старался быстро решить очередную задачу, быстро, потому как вскоре пойдет в очередное соревнование с Бахусом и о сей вещи забудет!
Разбудил его осторожный стук в дверь. Это был генерал Келлер, он же Брюс.
— Государь! Тревожные новости! — лицо генерала казалось весьма взволнованным.
— Что там, друг мой ситный? — Пётр, пребывая в весьма хорошем настроении, несмотря на головную боль (ха! У него всё работало, да еще как, да еще и какая фемина! Какая фемина!).
— Вчера было спокойно. Сегодня с утра закрыты все хлебные лавки. Хлеба нет нигде. По рабочим районам ходят агитаторы и говорят, что ты припрятал хлеб, чтобы его хватило на коронацию. Какой-то юродивый кричал, что немцы убили царя и посадили на трон узурпатора. И хлеба не будет, пока не защитят царевича Алексея. Мне дозвонился ротмистр Щербатов, из жандармов. По его мнению, готовится бунт. И всей нашей конной армии может быть недостаточно.
