Закон Долга. С востока на запад - Гюрза Левантская
— О чём ты хотел поговорить?
— О нас.
— Да… пора бы. Но не уверена, что готова.
— Просто выслушай. Когда ты была с Енной, я тебя ещё чувствовал. Уже не мог послать ни одной мысли, но чувствовал тебя до самого последнего момента. Пока не сломался.
Ира ощутила резко поднявшийся гнев — за ящера, а после — стыд. За то, что её ощущения под телом шаманки стали известны кому-то. Ящер её «услышал», но продолжил говорить:
— Я наконец-то смог различить разницу между брезгливостью и твоим собственным нежеланием. Знаешь, мне всегда казалось, что отказ амелуток помочь нам вызван давлением правил их народа или проклятьем. Конечно, есть и то и другое. Но вчера я увидел ещё кое-что. Я не знаю, как это назвать. Нам, тем, в ком есть Зверь, не дано понять, как вообще возможно испытывать такие эмоции. Если инстинкт подсказывает сойтись с кем-то, если тело под лапой ощущается как достойный экземпляр для того, чтобы получить с ним сильное потомство, мы не противимся. Есть, конечно, и пары, есть и брачные союзы, бывают и поединки между самцами, борющимися за благосклонность самки, или самками — за внимание самца. Но зов желания продолжить род с подходящей половиной мы не глушим в себе никогда. И тем более не заковываем в цепи из правил. Но то, что я увидел в тебе, — это другое. Я могу во время брачного танца пренебречь обычаями амелутки, которые заставляют её стыдиться происходящего, — ведь мы никого не гоним к нам насильно. Да, они часто приходят гонимые обстоятельствасми, но приходят сами, с решением обменять свою беду на наш брачный танец. Я могу пренебречь брезгливостью, ведь она не принадлежит амелутке, она дана ей против её воли проклятьем харасса. Но от тебя исходит другое…
— И… что же?
— Ты не хотела пускать Енну в душу. Какими бы травами она тебя ни одурманила, ты её не хотела. Не потому что она не нравилась. А потому что она не то существо, с которым ты хочешь быть рядом. Она… недостойна, что ли. Нет, неправильно! Она… не близка тебе. И это чувство потянуло за собой желание сопротивляться.
— К чему ты это говоришь?
— К тому, что меня ты тоже не видишь рядом. Не потому, что я нир-за-хар, покрытый чешуёй, не потому, что так велит твой обычай. А просто потому, что я не тот, с кем ты хотела бы быть.
— Так я тебе с самого начала об этом талдычила! Что изменилось?
— То, что именно этим желанием я не могу пренебречь! Оно не вызвано ненавистью. Оно чистое. Для тебя я — личность. Не ужас, пришедший, чтобы сломать жизнь. А просто… не тот. Я только вчера сумел разделить весь свой предыдущий опыт с бесхвостыми самками и разобраться в твоих эмоциях. Ни одна из тех, с кем я танцевал брачный танец, такого не испытывала! Никто из них не считает нас достойными даже общения. И уж точно никто не попытался бы защитить, как ты. Для них мы звери, живущие грязными инстинктами. Ириан, я никогда не сделаю, как Енна! И никогда больше не утоплю тебя в эмоциях! Поверь! Не теперь! Не после всего, что здесь случилось!
Ира смотрела на Варна, всё ещё не понимая, что изменилось и как понимать эту пламенную речь.
— Погоди… я не понимаю. Можно мне…
— Можно.
Он взял её за руку и приложил кончики пальцев к своему лбу, раскрывая сознание. Ира хотела проникнуть в него аккуратно, чтобы не перейти разумных границ, но Варн сам толкнул её, позволяя увидеть чувства. Неверие, что может быть нужен кому-то, кроме семьи. Благодарность за сохранённую связь и избавление от боли. Она казалась ему на его фоне чем-то вроде собачки рядом со львом, и он был изумлён тем, что у такого «маленького» создания хватило сил там, где он сам не смог справиться. Инстинкт охранять наездника, раньше чувствовавшийся как чёткое «должен», теперь подпитывался собственным желанием ящера защитить… семью.
Ира распахнула глаза. Она совершенно не ожидала, что последние сутки способны поменять его отношение настолько сильно. И тепла в груди, триумфа от обретения нового друга было мало, чтобы сразу принять такую резкую перемену.
«Я не тороплю», — провещал он.
В мыслях, переплетённых с чужими чувствами, царил полный сумбур. Захотелось что-то сказать, чтобы вернуться в привычную колею, но выловить из этой бури внутри ниточку удалось не сразу.
— Погоди… Ты сказал, что уже танцевал брачный танец. Вы же его только с амелутками, да? Значит, у тебя уже есть дети! И зачем ты…
— Были. Были дети.
Боль ящера мгновенно остудила Ирин запал. Что?!
— Их звали Марн и Саза. Марн погиб по случайности. Заснул на клочке суши посреди озера Чагъери. Проснулся оттого, что ему грызут крылья. Он послал семье весть о помощи, его отбили. Вот только летать больше не смог. Мы не можем без пустоты. Он бросился с Надвратного Пика, едва выздоровел настолько, чтобы самостоятельно до него дойти. Не успели… А Саза погибла, отбивая одного из наших от охотников за шкурами.
Ира прижала ладонь ко рту, чувствуя, что лицо всё мокрое. Да как он жить-то после такого смог?! Как смог отыскать в себе силы, чтобы пойти на ещё одну попытку?!
— Инстинкт. Знание, что так правильно.
Он придвинулся поближе, и она ощутила волны тепла.
— Не плачь. Дело прошлое.
— Врёшь, — проговорила Ира с трудом: разница между словами и чувствами ящера была слишком очевидна.
— Да. Именно.
Ира обхватила себя руками и старалась согреться. Но ужас от услышанного сводил на нет все попытки ящера заставить её перестать дрожать, источая тепло в холодный осенний воздух. Чувство вины оплетало клубком. Варн так желал детёныша, но она не та, кто может ему с этим помочь.
— Почему ты так хотела скрыть от меня своего мужчину? — спросил он неожиданно.
Ира вскинулась.
— Что?
— Тот дайна-ви. Лэтте-ри. Почему то, что он твой желанный, ты так усердно прячешь?
Кипяток на щеках. «Своего мужчину». «Твой желанный». Всё-таки пробрался, подглядел. Чёртов ящер! Сейчас это была досада без капли злобы. Воспоминание о том, как действительно старалась спрятать образ Лэтте-ри от «злобной машины для убийств». Как стыдно-то…
— Он не мой мужчина. Пока или… совсем… Хотя мы
