Валентин Холмогоров - Крылья
Повсюду вокруг сновали тяжелые локомобили и легкие конные упряжки, вскоре Дима с удивлением узрел изрыгающий облака густого едкого дыма двухэтажный пассажирский автобус, с тарахтением ползущий вдоль тротуара, а потом мимо с жутким металлическим лязгом прогрохотал паровой трамвай.
– Удивлен? – перехватив его взгляд, улыбнулся Алекс. – Не поверишь, тут даже метро есть. Правда, двенадцать станцией всего, к тому же оно узкоколейное и тоже паровое.
– Они там под землей от дыма не задыхаются? – полюбопытствовал Дима.
– Не-а. Сурганский технический гений не дает. Туннели здесь неглубокого залегания, строили открытым способом, под самыми тротуарами считай. Так вот закрытые участки чередуются с такими, где сверху свода нет, только сетка натянута, чтобы люди на рельсы не падали. А у паровозов есть специальный клапан и резервуар, в который весь отработанный пар с дымом поступает. Как только поезд оказывается под такой отдушиной, клапан открывается, и вся эта гарь уходит в атмосферу, а локомотив к следующей станции потихоньку чухает. Жителям окрестных домов только несладко приходится всей этой сажей дышать, но они привыкли, не жалуются. Вагоны в метро, кстати, без окон – сурганцы считают, что в тоннеле смотреть не на что.
Дождь поутих, из-за облаков выглянуло солнце. Улицы, несмотря на утренний час, были полны народа: вдоль ярко оформленных разноцветных витрин фланировали дамы в платьях с широкими кринолинами, сжимая в руках изящные ажурные зонтики, некоторые прогуливались в сопровождении мужчин в котелках и строгих жилетах. Женщины постарше вели куда-то за руку детей, неторопливо катили плетенные из лозы коляски на огромных колесах. С важным видом сидели на лавочках вдоль тенистых аллей старики, бросая снующим под ногами голубям хлебные крошки или почитывая газеты. Ветер лениво шевелил юбки полотняных навесов-маркиз, прятавших от солнечных лучей небольшие уличные кафе, трепал свисающие с фасадов голубые флаги с золотистым пшеничным снопом и молотом Первого Кузнеца – официальным гербом Сургана. Город дышал мирным воздухом, даже не помышляя о войне. Лишь однажды она напомнила о себе, когда таксомотор вынужден был прижаться к обочине, пропуская марширующий посреди дороги отряд солдат в серо-зеленой полевой форме.
Колыхались глубокие, горшкообразные каскетки, за спинами пехотинцев двигались в такт движениям винтовки с примкнутыми штыками, гулко отбивали шаг высокие сапоги, разом опускаясь на булыжную мостовую. Солдаты дружно горланили сурганскую строевую «Фельген минде» – «Птичка певчая», если Дима правильно перевел на русский слова припева. Прохожие сторонились, останавливались, чтобы поглазеть на дивное зрелище, дети показывали на солдат пальцами. Строй промаршировал за перекресток, и вместе с затихшими вдалеке звуками песни призрак близкой войны рассеялся в дымном воздухе Тангола, точно его и не было.
Такси притормозило возле окруженной многочисленными лавками и трактирами площади, в центре которой бил высокий фонтан, щедро орошая прохожих разносимыми ветром брызгами. Рассчитавшись с водителем, Алекс махнул Диме рукой, приглашая следовать за собой.
Возле одного из зданий, единственного, фасад которого был украшен декоративной лепниной с растительным орнаментом, Дима разглядел пеструю толпу горожан, сгрудившихся подле примостившегося у высоких дверей небольшого киоска.
– Оперный театр, – кивнул головой Алекс, – наверное, что-то интересное дают, раз за билетами такая толкотня.
Театр? Здесь? Впрочем, чему удивляться – в столице одного из крупнейших и индустриально развитых государств Центрума, где построили даже собственный метрополитен, оперный театр смотрелся вполне органично. В конце концов, нужно же людям где-то развлекаться, проводить время и культурный досуг.
– А библиотеки тут есть? – спросил из чистого любопытства Дима.
– До хрена. Библиотеки, музеи, художественные галереи. Даже эта, как ее… филармония имеется.
Алекс тем временем направлялся совсем в другую сторону, к невысокой и длинной постройке с треугольным фронтоном. Возле торца здания виднелись две мраморные скульптуры, изображавшие атлетического сложения обнаженных мужчин, ведущих под уздцы лошадей. Каменные кони, выгнув жилистые шеи и упрямо склонив головы, никуда идти, видимо, не желали. Судя по всему, неизвестный скульптор изобразил таким образом аллегорию победы человеческой воли над грубой силой непокорной природы. На фасаде строения было выбито угловатым шрифтом незнакомое сурганское слово «Кельгенсланг».
– Ипподром, – перевел Алекс. – Сегодня тут будет представление повеселее скачек. Посмотрим немного, перекусим где-нибудь и двинем назад.
Внутри ощущалась приятная прохлада, пахло влажными опилками, пылью и немного навозом. Заплатив за вход пару медных монет, Алекс получил у охранявшего двери кассира-швейцара отпечатанный на глянцевой бумаге проспект, вдумчиво поизучал его с минуту и, хмыкнув, направился к окошку, вырезанному в противоположной стене просторного холла.
– Поставлю на Торгота, – обернулся он к Диме, – этот часто выигрывает, если не перестарается. Уж больно горяч.
Кто такой Торгот, Дима не имел никакого понятия, да и сделать ставку он не смог бы при всем желании, так как денег у него не было. Потому, дождавшись, пока Алекс заполнил таблицу и сунул в оконце пару мятых купюр, он прошел вслед за ним по широкому коридору, поднялся по ступеням и очутился на трибуне, прикрытой сверху от непогоды матерчатым козырьком.
Ипподром оказался велик: большая овальная дорожка, покрытая рыхлым на вид бурым грунтом и огороженная низкими столбиками с натянутой меж ними цепью, две расположенные друг против друга трибуны, заполненные сейчас едва ли на треть. Откуда-то доносится бравурная музыка, громкий и торжественный голос невидимого комментатора вторит ей раскатистым эхом. Алекс опустился на деревянную скамью, приглашающе хлопнул ладонью рядом с собой, жестом остановил пробегавшего мимо мальчишку с лотком на перекинутом через шею ремне и обменял у него на пару медных монет два кулька жареных сухарей и два бумажных стакана со светлым, изрядно разбавленным пивом, которые тот незамедлительно нацедил из глиняного кувшина.
– Сейчас начнется, – отхлебнув из стакана, сказал он.
На ближней к их трибуне беговой дорожке, там, где как раз заканчивался дугообразный поворот, колыхалась разноцветная толпа, беспорядочно сновали туда-сюда люди, таскали какие-то ящики на колесах, инструменты и короба. Сверху они напоминали деловито копошащихся муравьев, облепивших тушу угодившей им на обед гусеницы. Что-то разглядеть в этой мешанине человеческих тел было попросту невозможно.
Внезапно над ипподромом раздался длинный низкий гудок, и толпа схлынула, оставив после себя полтора десятка причудливых автомобилей, замерших в шахматном порядке на грунтовой дорожке.
Машины и впрямь показались Диме странными: похоже, ради уменьшения веса с них сняли все лишние и декоративные детали, оставив только несущий каркас, руль и мотор. Большие колеса со спицами, напоминающие велосипедные, открытая кабина, на крыше которой закреплен металлический бак с выведенным краской номером, – видимо, топливные насосы тут тоже считались излишеством. Подбежавшие к машинам по команде механики почти одновременно сунули в двигатели кривые ручки стартеров, несколько раз крутанули их, и воздух заполнился оглушительным треском, словно где-то поблизости разом заработала сотня газонокосилок.
– «Спиртовки», – пытаясь перекричать стрекот моторов, наклонился к Диминому уху Алекс, – на древесном спирте бегают. Торгот – это вон тот, под двадцать вторым номером.
Судья на деревянной вышке взмахнул зеленым флагом, и машины, выбрасывая из-под буксующих колес комья липкой грязи, сорвались с места. Треск стал просто невыносимым. В первый поворот «спиртовки» устремились аж в три ряда, причем с сильным заносом – даже удивительно, как им удалось избежать массового завала. Однако уже к следующему повороту наметился лидер – первым на прямую выскочила машина под номером десять, за ней в погоню устремился экипаж номер семнадцать, а у него на хвосте с небольшим отрывом уже висел двадцать второй номер. Комментатор, захлебываясь, озвучивал из громкоговорителей порядок следования гонщиков, однако тараторил он так быстро, что Дима не мог разобрать ни слова в оглушительном шуме моторов.
Снова боковое скольжение, и вот на дорожку, расположенную прямо под их трибуной, выкатывается машина с цифрой десять: гонщик и не думает тормозить, давит педаль в пол, а семнадцатый вышел из дуги по более широкой траектории, уже почти поравнявшись с лидером. Двадцать второй чуть отстает, но, видно, решил пока не ввязываться в борьбу впереди, позволяя опережающим его экипажам разобраться между собой. Еще один поворот – десятая машина рыскает чуть вправо, потом влево, пытаясь перекрыть возможные лазейки для обгона, но водитель автомобиля номер семнадцать оказался, видимо, более опытным: сунувшись было на внешний радиус трека, поближе к зрителям, он вдруг резко переложил руль в противоположную сторону и устремился на внутреннюю часть поворота, поближе к газону. Алекс аж приподнялся на скамейке, чтобы лучше видеть происходящее, расплескав свое пиво.
