Сила Чести (Третья жизнь Архимага) - Иван Николаевич Щукин
— Есть такое дело, — кивнул я. И, добавив в голос побольше сарказма, продолжил: — Не поверите, только-только с тюрьмы откинулся.
Для достоверности я ещё и носом шмыгнул. Хотел ещё сплюнуть в угол, но решил, что это точно будет перебором. Директор и обидеться может. А меня потом не найдут. Типа, был Северский, да вышел весь. И с тех пор его никто не видел. А пепел, что останется, Елецкий в уголок заметёт. Собственноручно. Ведь судя по чаю, что-то сделать своими руками он не чурается.
— Я чего тебя позвал, — глотнув из своей кружки, начал директор. — Тут вот справку мне передали. От кремлёвской целительницы. Написано, что нельзя тебе пока напрягаться.
— Ага, — кивнул я, тоже отпив чаю. — Обещали такую.
— Вот я и думаю, — продолжил он, словно не заметив моей реплики, — а как ты учиться будешь?
— А никак, — в тон директору ответил я, целиком закинув в рот маленькую сушку.
— В каком смысле? — непонимающе нахмурился Елецкий.
— Не хочу я тут больше учиться. Разонравилась мне академия, — пояснил я.
— Из-за драки что ли?
— Скорее, из-за её последствий. Ведь что сегодня ночью было? Я спал, никого не трогал. Заявились какие-то пьяные черти и стали права качать. А потом вообще нас с другом убить попытались. Затем прибежала стража и глушанула меня за каким-то хреном молнией. А после этого вообще в камеру определили. Словно я не боярин, я холоп чей-то. Вот и ответьте мне, Горислав Михайлович, это нормально? Я сюда поступил, чтобы учиться? Или для того, чтобы какие-то упыри могли чувство собственной важности потешить, боярина унижая?
Пока всё это говорил, реально снова разозлился. Хотя поначалу думал, что изложу в полушутливой форме, а дальше посмотрю. А н-нет! Вскипел, как тот самовар.
Зато любо-дорого было посмотреть на озадаченное лицо директора. Видимо не ожидал он, что я с претензий разговор начну.
Хотя, если так посмотреть, то ничего удивительного в этом нет. И ожидать ему чего-то такого стоило.
Да, не каждый студент рискнёт высказать всё это директору в лицо. Тот же Каменев вон, ищет где деньги занять. А о том, что несправедливо наказан, даже не думает.
Но тут же и княжичи учатся, которые молчать не будут. И бояричи из знатных родов.
— Так ты что, Маркус Святославович, обиделся? — с иронией в голосе спросил Елецкий. А я после этого разозлился ещё сильнее.
— На обиженных воду возят. Меня, Горислав Михайлович, на слабо брать не надо. Я боярин по праву, а не по наследству! И причинять урон своей чести не позволю!
— Тут ты не боярин, а студент, — поправил меня директор.
— Верно. Вот именно поэтому и не хочу учиться. Тут. Не стоит оно того.
— А как же перекос в развитии? — вкрадчиво спросил Елецкий. — Вот, у тебя даже справка есть.
— Да разберусь как-нибудь, — отмахнулся я. — Оказалось, что никакого великого секрета у вас тут нет. Блокирующую способности комнату и заказать можно.
— А ты знаешь, сколько она стоит?
— Так я не бедствую.
— Не бедствуешь, значит, — хмыкнул он. — А то, что специальная программа нужна, знаешь? И постоянное наблюдение и помощь целителей? Причём целителей хороших, заметь. Целители у тебя тоже есть?
— У меня в усадьбе жрица Живы есть. Сильная. Она на моих глазах Перуновых жрецов разогнала. А уж с такой малостью, думаю, точно справится.
— Ладно, боярин, твоя взяла, — немного подумав, махнул рукой директор. — Говори, чего хочешь?
— А я разве чего-то хочу? — удивился я. Точнее — изобразил удивление. Умный он дядька, всё же. Хотя другого вряд ли на такую должность назначили бы.
— А разве нет?
— Я не то чтобы хочу. Я, скорее, не хочу. О как! Стихами заговорил, — хмыкнул я. — Я предупреждение не хочу. И штраф не хочу. И стражи такой не хочу, которая сначала бьёт, а потом думает.
— Стража, в данном случае, действовала по инструкции, — перебил меня Елецкий. — Если бы вы где-нибудь на улице бились, то стражники просто растащили бы драчунов. Заблокировали. А в помещении только так. Тем более, что уже пострадало несколько студентов.
— А в камеру тащить нас с Каменевым обязательно было?
— А как ты хотел боярин? Всё по той же инструкции, дебоширов сначала надо изолировать, а потом уже разбираться кто прав, а кто виноват.
— Ладно, тут, в принципе, соглашусь, — кивнул я. — Тогда насчёт правых и виноватых поговорим. С какого перепугу мы с Каменевым получили предупреждения? В чём наша вина? Или надо было старшакам за жрачкой сбегать?
— Нет вашей вины. И предупреждения у вас нет. Как и штрафа. Со всех сторон вы правы в данной ситуации.
— Не понял… — даже растерялся я. Готовился спорить и спорить, но добиться своего, а тут нате вам! Не виноватые вы!
— Салтыков зарвался, — пояснил директор. — И вот он как раз предупреждение получил за дело. И выгнал я его тоже за дело. На самом деле, давно пора было его исключить. Но просили за него… Впрочем, это тебе не интересно, боярин. Так вот сегодня по-другому я поступить просто не мог. Бить массовой техникой по выглянувшим в коридор ученикам — это слишком. А предупреждение у него и в самом деле последнее. Так что только исключение.
— Всё равно не понимаю, — произнёс я. — Мы-то с Каменевым причём? Исключили бы этого Салтыкова и всё.
— Эх, — вздохнул Елецкий, и хлебнул из своей кружки. — Как бы тебе объяснить, боярин?
— Да как есть.
— Ладно, как есть, так есть. Салтыкова, за время его учёбы, я успел узнать довольно хорошо. И человек он не самый лучший. Я бы даже сказал, что плохой он человек. Тот же Зарубин, товарищ его, яростный, беспощадный, но отходчивый. А Пётр Салтыков другой. И обид он не прощает. Причём во всех своих проступках почти всегда винит других.
— Я заметил, — кивнул я, соглашаясь.
— Да? Ну, тем лучше. Проще будет объяснить. В общем, человек
