Чёрный хребет. Книга 4 - Алексей Дроздовский
– Через много лет ты скажешь, что это был тот момент в твоей жизни, когда кажется, что ничего хорошего уже не произойдёт, – говорит. – Но затем ты добавишь, как же сильно ты тогда ошибался.
– И каково это? – спрашиваю. – Жить и знать всё, что произойдёт с тобой наперёд.
– Прекрасно, – отвечает девушка. – Ты ведь не захотел бы стереть себе память о прошлом? Вот и я не хочу отказываться от памяти о будущем. Я знаю всё самое хорошее, что случится со мной, и с нетерпением жду этих моментов. Даже не знаю, как вы все живёте без этого. Это же так скучно, наверное. Проживать день и даже не подозревать, в какую яму наступишь завтра.
– Зато мы получаем больше удовольствия, когда хорошее случается.
– Сегодня ты очень расстроен, поэтому я хочу вернуть тебе твои собственные слова, которые ты однажды произнесёшь для меня. Никому не нужна мягкая сталь. Её закаливают. Поэтому что-то схожее есть между людьми и металлами.
– Вряд ли я мог сказать такую тупость. Сталь после закаливания становится хрупкой, теряет вязкость и эластичность. Для разных целей нужна разная сталь.
– Но тем не менее ты так и скажешь. Там ещё будет что-то про кристаллическую решётку, зерно. Никогда не разбиралась в железках и не собираюсь.
Наконец, Аэлиция находит достаточно чистый угол, чтобы на него опереться. Выглядит забавно, поскольку в предыдущие её визиты она спокойно сидела на земле и не заботилась, испачкается ли платье.
– На самом деле я очень рад, что ты пришла, – говорю. – Не хочу оставаться этой ночью наедине с собственными мыслями...
Алкоголь в крови и бушующие эмоции после событий дня заставили меня чувствовать себя более открытым. Конечно же я веду себя как любой здравомыслящий человек, домой к которому заглядывает ослепительная девушка. Подхожу к Аэлиции, кладу руки на её поясницу и стараюсь притянуть к себе, но она очень мягко выскальзывает.
– Чего это ты удумал, герой-любовник?
– Ты же сказала, что мы с тобой женаты, – говорю. – Вот я и подумал, что мы имеем полное право провести ночь вместе.
– Да, в далёком будущем. Но сейчас мы с тобой – два незнакомца и между нами ничего нет... Хоть ты и весь такой привлекательный и обаятельный.
Что сказать. Я такой. Привлекательный, обаятельный, а ещё очень наивный. Два глаза, а вижу меньше, чем Дверон.
– До тех пор, пока ты не придёшь к моему дому, я буду оставаться просто другом, – говорит девушка.
– Ладно.
Я не расстроен. Всё так, как и должно быть.
– Ложись на кровать, а я спою тебе колыбельную, – говорит.
– Серьёзно? – спрашиваю.
– Ты же расстроен. А печальным людям перед сном нужно петь колыбельную.
– Действительно.
Возвращаюсь обратно на кровать, снимаю с плеч одеяло и заворачиваюсь в него как рулет. Аэлиция присаживается рядом и проводит рукой по моим волосам. У неё очень нежная, тёплая ладонь. Невероятно ласковое прикосновение.
– Отец пел мне эту колыбельную в детстве, – говорит. – Никогда её не забуду.
А затем она начинает петь. Голос у неё волшебный, гипнотизирующий. С самых первых слов на меня наваливается усталость.
– Спи, мой цветочек, в объятиях сна. До рассвета, до солнечного дня. Пусть сны твои будут сладки и легки. Спи, малышка, глазки сомкни.
Лежу с закрытыми глазами и чувствую, как проваливаюсь в сновидения.
Внезапно весь мир перестал существовать и я чувствую себя маленькой девочкой, над которой нависает любящий отец. И этот человек своим скрипучим, но мягким тоном напевает мне очень нежно, поглаживая по плечу.
Я уже почти засыпаю, как чувствую Аэлицию, которая ложится на кровать у меня за спиной. Это был долгий, ужасный день, но заканчивается он очень спокойно и умиротворённо. Девушка обнимает меня и мы лежим как две ложечки. Чувствую её щёку, касающуюся моего затылка.
– Аэлиция, – говорю едва слышно.
– Да?
– Цветочку полагается ласковый поцелуй перед сном?
И я чувствую мягкие губы на голове, позади уха.
Как хорошо, что она оказалась этим вечером со мной. Конечно же её не будет рядом, когда я проснусь. Но она дала мне именно то, в чём я так сильно нуждался: всего лишь немного ласки и тёплых слов.
Проваливаюсь в сон. Довольный и с улыбкой на лице.
Глава 17
Стою на тёплом песке.
Передо мной сидят сто пятьдесят человек с травмами всех видов: от лёгких ушибов, до недостающих частей тела. Мятежники, которые принесли с собой оружие с целью убить господина. Вчера они были бодры, веселы и уверены в себе. Сегодня же они выглядят как побитые жизнью бродяги, за ночь состарившиеся на несколько лет.
– Простите, – произносит бритый налысо старик. – Понимаю, что мы совершили тяжкий проступок, но сейчас как никогда превосходный шанс проявить жалость и сострадание.
– Хотите, чтобы я вас пощадил? – спрашиваю.
– Все мы наслышаны о милосердии, которым обладает такой примечательный юноша...
Как всё-таки легко подобные люди переходят от желания убивать к заискивающей мольбе о прощении. Словно у них внутри сидит не одна личность, а сразу две, три, четыре, на все возможные ситуации. Нужно проявить решительность – вперёд выходит вояка, притворство – появляется весельчак и душа компании, смирение – даёт о себе знать бесхребетный слизняк с длинным языком.
– А как бы вы поступили, если бы я пришёл к вам в дом со спрятанным оружием и попытался убить ваши семьи? – спрашиваю. – Что бы вы сделали, если бы в моих сандалиях сейчас были ваши ноги?
– Проучил, конечно, – продолжает старик. – Но дал бы второй шанс. Мы ведь сражались бок о бок у Гуменда, шли одной большой группой к Орнасу и готовы были стоять до последнего бойца. Разве мы не заслужили прежними действиями хотя бы крохи благосклонности?
– Значит, по вашему этого достаточно для того, чтобы я забыл о попытке уничтожить мою деревню?
– Нет, конечно!
Пока один старик говорит, натянув сожалеющую гримасу, остальные молчат и смотрят кто куда, но не в мою сторону. Когда ты настолько близок к смерти, очень легко сожалеть и раскаиваться. Гордость улетучивается до самой последней частицы.
– Я бы наказал, бесспорно, – продолжает старик. – Можете привязать нас к
