Комсорг 2 (СИ) - Белов Иннокентий
Не поленился, доехал и посмотрел даже на мемориальную доску.
Вот не уверен, что выступал он именно с речью против самодержавия, хотя все могло быть. Мне память ничего такого из своих подвалов не достает, за своего кумира Чернышевского он точно заступался. Ленин ему при первой встрече уже за границей не понравился, слишком безапелляционен показался и вообще он больше на меньшевиков ориентировался, а террор считал большой ошибкой.
Писал, что захват политической власти пролетариатом не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну.
Октябрьский переворот 1917 года — считал предвестником трагедии.
Опасения Георгия Плеханова полностью оправдались в дальнейшем, как показал ход истории.
«Ленинская политика принесет такую гибельную и страшную разруху, что большинство населения страны повернется спиной к революционерам» — и это он тоже писал.
Так оно все и получилось, но железная воля большевиков заставила склониться это большинство и начать по мере сил своих строить социализм.
Ему даже предлагали стать главой будущего правительства члены Временной шайки-лейки.
В общем, до пролетарской революции первый русский теоретик марксизма дожил, но сам переворот не принял.
Несмотря на непринятие Октябрьской революции и критику «Апрельских тезисов» самого товарища Ленина, Плеханова очень уважают в Советском Союзе: его именем названы улицы во многих городах России, в его честь воздвигнуты памятники.
Большевики решили не вспоминать о его личной позиции, назвали выдающимся русским марксистом и подогнали авторитет Плеханова в Советском Союзе под себя.
Обычное дело, как тех же декабристов признали первыми революционерами и называют в их честь улицы и переулки, проспекты и проезды. Они-то точно к пролетарской революции никакого отношения не имели, но теперь признаны официально разбудившими Герцена и все такое.
Так что с Плеханова я уже с чистой совестью качусь в свой район, где занимаюсь постоянными продажами.
Дела торговые идут хорошо, уже не так прорывно, но стабильно и предсказуемо, что в нашем нелегком спекулянтском деле самое главное. Покупают и футболки, что чаще всего, и эстонскую одежду, и кондитерку.
За десять дней продал примерно две трети от привезенного, что-то уже закончилось, чего-то еще много, но мне пока не до поездок. Денег снова под тысячу с лишним накопилось, можно опять родителей навестить. Хорошо все-таки окучивать одному торговые магазины всего района по служебным обязанностям.
— Чего сегодня привез? Показывай! — сразу же спрашивают меня продавщицы и заведующие отделами, даже не приходится самому что-то предлагать.
Единственно, что с набитым рюкзаком кататься по улицам сложно, то одно заканчивается, то другое, женские вещи вообще приходится складывать в пакет и на багажнике резиновыми лентами крепить, чтобы хулиганы не сдернули по ходу движения. Поэтому у меня территория района распределена на шесть участков, куда проще заезжать и после каждого из них я еду домой на пересортировку.
За эти полтора месяца раза три встречал участкового на улицах рядом, однако у меня есть еще одни нежелательные соседи по соседству. Следующий дом от торга — отдел милиции по Ленинскому району, где всегда много любопытных глаз.
И куда это я постоянно из торга на велике катаюсь, да еще с постоянно набитым рюкзаком?
Могут вопросы возникнуть быстро. Куда катаюсь — ответить не проблема, а вот что в рюкзаке — лучше не показывать, поэтому я пересекаю Измайловский проспект, прикрываясь зданием торга от милиции и к Фонтанке качусь по параллельному Якобштатскому переулку.
Или доезжаю до родного Лермонтовского, где когда-то стоял приют принца Ольденбургского прямо напротив Николаевского кавалерийского училища.
Где учился сам Михаил Юрьевич Лермонтов, тоже поднятый без всякого спроса на знамя диктатуры пролетариата, как наш человек в борьбе с самодержавием, да еще вместе с Пушкиным и Толстым.
Там же учились Мусоргский, Семенов-Тян-Шанский, Черный Барон Врангель и Маннергейм из самых известных.
Причем именно Лермонтов был по многочисленным свидетельствам зачинателем всяких проказ и им же был создан «Нумидийский эскадрон».
«Лермонтов, Лярский, Тизенгаузен, братья Череповы, как выпускные, с присоединением к ним проворного В. В. Энгельгардта составляли по вечерам так называемый ими „Нумидийский эскадрон“, в котором, плотно взявши друг друга за руки, быстро скользили по паркету легкокавалерийской камеры, сбивая с ног попадавшихся им навстречу новичков. Ничего об этом не знавши и обеспокоенный стоячим воротником куртки и штрипками, я, ни с кем не будучи еще знаком, длинными шагами ходил по продолговатой, не принадлежащей моему кирасирскому отделению легкокавалерийской камере, с недоумением поглядывая на быстро скользящий мимо меня „Нумидийский эскадрон“, на фланге которого, примыкающем к той стороне, где я прогуливался, был великан кавалергард Тизенгаузен. Эскадрон все ближе и ближе налетал на меня; я сторонился, но когда меня приперли к стоявшим железным кроватям и сперва задели слегка, а потом, с явно понятым мною умыслом, порядочно толкнули плечом Тизенгаузена, то я, не говоря ни слова, наотмашь здорово ударил его кулаком в спину, после чего „Нумидийский эскадрон“ тотчас рассыпался по своим местам, также не говоря ни слова, и мы в две шеренги пошли ужинать. Строились по ранжиру, тяжелая кавалерия впереди, и я по росту был в первой фланговой паре. За ужином был между прочим вареный картофель, и когда мы, возвращаясь в камеры, проходили неосвещенную небольшую конференц-залу, то я получил в затылок залп вареного картофеля и, так же не говоря ни слова, разделся и лег на свое место спать. Этот мой стоицизм, вероятно, выпускным понравился, так что я с этого первого дня был оставлен в покое, тогда как другим новичкам, почему-либо заслужившим особенное внимание, месяца по два и по три всякий вечер, засыпающим, вставляли в нос гусара, то есть свернутую бумажку, намоченную и усыпанную крепким нюхательным табаком»
Как уж они с самодержавием боролись — это больше теоретикам марксизма-ленинизма понятно.
Там выскакиваю к Троицкому собору и дальше по Москвиной к Египетскому мосту.
Делаю небольшой крюк, но оно того стоит. Как говорил великий Винни-Пух — спокойствие, только спокойствие нам дороже всего на свете.
У меня завтра первые серьезные соревнования в этой жизни, те полуспарринги, на которые мы выезжали с секцией в Кронштадт и на Конюшню не особо считаются.
Я заявлен среди старших юношей, но вес мне предлагают все-таки гонять. На секции есть парень, который в шестьдесят семь может влезть, а в семьдесят один легко, но побаивается туда идти. Это понятно, что он второразрядник и ему чем легче, тем кажется лучше.
Придется по просьбе тренера мне мой боевой вес в шестьдесят шесть личных кило сгонять до шестидесяти трех с половиной. Ну, два кило сбросить это вообще не сложно, два дня есть поменьше, а тренироваться побольше и перед взвешиванием не пить с вечера ничего.
Я сильно не напрягался не стал, честно говоря, поэтому в договоренный вес на утреннем взвешивании не влез, потому что имеется настойчивая мысль послать чужие проблемы и желания на такой конкретный хутор бабочек ловить.
Этого начинающего бойца вышибут в первом же бою, а мне из-за него с огромным трудом накачанный вес терять!
И на каждое взвешивание перед боем его еще держать придется, вот оно мне нужно?
— Шестьдесят пять кило! — говорит проверяющий вес арбитр и я вижу укоризненный взгляд нашего тренера.
Видит же, что я вообще не старался, сбросил всего один килограмм.
Потом жеребьевка, у меня в разрядной книжке первый взрослый разряд, как у большинства соперников. Попадаются и КМС и вторые разряды, так что посмотрим, на кого я попаду.
В первый день мне повезло, в моем весе народа всегда очень много, поэтому я оказался лишним и сразу прошел во второй круг.
— Тебе завтра только выходить на ринг, — просветил меня тренер и я тут же исчез.
