Студент (СИ) - Дамиров Рафаэль
— Найду, не боись. Пошли в четыреста седьмую, что ли? Побазарим за жизнь, в картишки, может, перекинемся… А?
— Нет, Вить, я в душ собрался. А дальше видно будет. Ты, кстати, пойдешь?
— Попозже. Успею!
Душевая в общежитии работала до двадцати трех ноль-ноль, это я уже выяснил. Кроме того, дедуктивно вычислил, где в шкафу полка Василия Родионова с банно-стирочными принадлежностями. Туда и полез.
Так аккуратно были сложены пара полотенец, в пластмассовом стаканчике обретались зубная паста «Жемчуг», зубная щетка, безопасная бритва со сменными лезвиями, ГДРовский крем для бритья «Флорена», при необходимости используемый как мыло. Впрочем, мыло тоже было. «Земляничное». А кроме того, имелась опять же ГДРовская пена для ванн «Бадузан».
О ней надо сказать особо.
Густая темно-зеленая жидкость с хвойным запахом, она использовалась советскими людьми универсально: и как пенообразователь, и как гель для душа, и как шампунь, отлично справляясь со всеми этими задачами. Выпускалась в фигурных разноцветных флакончиках из мягкой пластмассы в трех видах: уточка, рыбка и кораблик, резьбовая крышечка прикрывалась мерным колпачком. Впрочем, две последние фигурки встречались редко, обычно в продажу поступала уточка. Вот такая игрушка красного цвета и расположилась в шкафу. Прихватив ее, «Флорену», банное полотенце, лыковую мочалку, резиновые сланцы-«вьетнамки», я отправился в душ.
Полупустая общага жила тихой будничной жизнью. Кухня наполняла пространство шкворчанием и густым запахом горелого постного масла: кто-то жарил на ужин картошку. Где-то негромко звучала музыка. Надо же! — подумал я. И месяца не пройдет, как жизнь здесь закипит, забурлит сотнями голосов, смехом, топотом… А пока вот так. Затишье.
И в душе никого не было. Четыре кабинки. Я разделся, зашел в крайнюю. С некоторой опаской повернул кран…
В домах с централизованным теплоснабжением в советское время на лето часто отключали горячую воду: ремонтировали теплотрассы, за зиму подвергавшиеся жесточайшему износу. Я и страшился, что горячей воды не будет. Конечно, на худой конец помылся бы и холодной, но это был бы всем экстримам экстрим… Опасения оказались напрасны, вода была отменно горячей, и напор такой, что тебе душ Шарко. А про расход воды в эту эпоху никто и не думал.
В итоге я с огромным удовольствием мылся, брился, фыркал, расслабленно стоял под жарким струйным массажем. Выходить не хотелось. Но и усталость брала свое, я представлял, как сейчас приду, завалюсь на кровать, почитаю, помечтаю о будущем свидании с Леной… Дальше я воображение старался не запускать, чтобы не сглазить. Наконец, решительно вырубил душ, принялся вытираться-одеваться.
Когда почти закончил, в помещение ввалился незнакомый парень в черно-белой тельняшке ВМФ.
— С легким паром! — жизнерадостно выкрикнул он. — Как водичка?
— Супер! — машинально отозвался я.
Иноземное словечко удивило бывшего моряка, он расхохотался:
— Ну ты даешь, братишка! Отличником, что ли, в школе был?
— Да не без этого, — я тоже засмеялся.
— Ну так и дальше тебе семь футов под килем!
— А тебе легкого пара!
— Спасибо!..
Вернувшись в комнату, я обнаружил в сумерках, что Витек, не раздевшись, лежит на кровати и явно дремлет — душ, похоже, получил отставку.
— Не бойсь, свет включай, не тихарись… — полусонно пробормотал он. — Я и так засну…
— Я ненадолго.
Перед зеркалом я аккуратно расчесал нестриженые светлые волосы, от воды потемневшие, находя, что вымытые и с нарочито небрежной прической они придают моей юношеской физиономии нечто романтическое, «битловское», что ли. Ну и отлично! Придя в хорошее настроение, я выключил верхний свет, включил настольную лампу, порылся на книжной полке, где среди каких-то совершенно неизвестных мне имен и названий неожиданно нашел Достоевского. «Преступление и наказание». Отдельное издание.
— Давненько я не брал в руки Федор Михалыча… — пробормотал я, не опасаясь, что Витя услышит. Он уже сладко похрапывал, возможно, видел какой-то занимательный сон.
Завалился на кровать, стал читать, по-новому воспринимая и сюжет, и стиль, который, помнится, в школе меня раздражал, казался каким-то спотыкающимся. Зато теперь текст шел как по маслу. Вот что значит опыт жизни, как он меняет восприятие!..
Примерно с этой мудрой мыслью я задремал, спохватился, выключил лампу и отправился в страну сновидений. Снилось мне что-то неясное, но приятное, и проснулся я на рассвете, чувствуя себя молодым, бодрым, готовым горы свернуть, мчаться за тридевять земель, искать неведомое, встречать любовь, разлуку, годы, судьбу… Все впереди!
Мне так понравились эти слова, родившиеся во мне с восходом Солнца, я со вкусом повторял их как утреннюю молитву. Все впереди! — усердно чистил зубы «Жемчугом». Все впереди! — пил чай, хрустя печеньем и «подушечками», перебрасываясь с Витькой пустяковыми словами… Все впереди! — шагнул в коридор и чуть не столкнулся с Сашей, воскликнувшим:
— О! А я уже собрался к вам. Ну что, юниоры, вперед? Трудовой день ждет! Талоны на обед взяли?
— Первым делом, — откликнулся Витек, и мы пошли.
Все-таки августовское утро особенное. И летнее, и уже не летнее. Светлое и печальное… Все впереди! — поспешил сказать я и улыбнулся.
Не подходе к технопарку Витек принялся вздыхать и ныть о том, что вот, его перекинули на другой склад, заведующий там скучный зануда, какой-то Павел Егорович, он все время бубнит, ворчит, всем недоволен, и у него, у Витька, на этого Егорыча аллергия, того и гляди, пойдет по коже сыпь и начнешь чесаться, и что тогда делать…
— Ты, Витюня, сам, смотри, в такого не превратись, — посоветовал Саша. — Занудство вещь заразная. Вот уже ты нам успел плешь проесть, а еще рабочий день не начался.
Витек не то обиделся, не то усовестился, но умолк. На проходной сдержанно бросил:
— Ну, пока… — и потопал к своему месту работы, а мы с Сашей к своему.
— Еще и покурить успеем, — сказал он.
Без пяти восемь мы подошли к складу, откуда высунулась Раиса Павловна, видимо, услыхавшая наши шаги. И первая же ее фраза поразила меня точностью:
— Здорово, молодежь! Савельич вчера вечером не выпивал?
Я ощутил, как Саша мысленно запнулся. И мгновенно отреагировал:
— Да вроде нет! По крайней мере, мы не видели.
Кладовщица досадливо сморщилась:
— Ну, если вы не видели, это еще не значит, что нет. Вот паразит!
— А что случилось-то, Раиса Пална?
— А то, что нету его, черта старого!
— Так еще пять… ну, четыре минуты до восьми.
— Э, милый, да я ж его как облупленного знаю. Почитай, лет десять уже тут. Он без четверти-без десяти на рабочем месте, это уж у него закон. Если не заквасил. А если нет его, это уж точно пузыря принял… Слушайте, ребятки, сбегайте кто-нибудь к нему домой! Это рядом совсем, я объясню.
Мы переглянулись.
— Ну что, Сань, я слетаю по-быстрому?
— Давай. А я перекурю пока.
Раиса Павловна даже взялась пройтись со мной до ближайшей проходной — на огромной территории технопарка их было несколько. Это сооружение оказалось попроще: большие ворота для машин и будка, где дежурила старушка в засаленном ВОХРовском кителе.
— Петровна, пропусти нашего студента… — и коротко описала ситуацию.
— Запил, что ли, Савельич? — не удивилась Петровна.
— А то ты его не знаешь!.. Словом, обратно парня впустишь.
— Ладно, — Петровна освободила турникет.
Кладовщица на редкость толково объяснила мне, как найти дом Николая Савельевича. Я прошел вдоль трамвайной линии, где с одной стороны был не то парк, не то настоящий лес, а с другой — квартал трех- и четырежэтажных «сталинок», явно строившийся по плану, да так добротно, на века: с каменными оградами дворов, с четко распланированным внутренним пространством: газонами, спортплощадками, зелеными насаждениями. Собственно говоря, это был замкнутый уютный мирок, где наверняка большинство соседей жили много лет, хорошо друг друга зная.
