Вечный сон - Анастасия Вайолет
– Мы у тебя дома? – тихо спрашивает Анэ, открыв глаза и поворачиваясь к Апитсуаку.
Но он все избегает ее взгляда.
– Да. С мамой и сестрой.
– У тебя есть сестра? – Анэ хочется забыть тот вечер, заговорить о чем-то отдаленном.
– Да. Тулугак.
Они молчат. Анэ рассматривает свои руки – такие чистые и мягкие, будто китовый жир, – и поворачивается к окну. Снег лежит ровным слоем, по улицам ходят люди. Черные фигурки как будто уже и забыли о том, что случилось.
– Буря поутихла. Сейчас все хорошо. Пока ты спала, мы разделали еще мяса… На несколько недель хватит точно. Мы… мы готовы.
Анэ поднимается с кровати, не отводя взгляда от окна. Через стекло виден багровый дом, дом Анингаака, – она цепляется взглядом за крышу, за закрытую дверь, за яркие стены.
– Тупаарнак, – говорит она то ли Апитсуаку, то ли самой себе.
– Она выжила, – быстро отвечает парень, – но ребенок нет.
Мир застывает и блекнет. Сквозь красную стену дома она пытается увидеть бубен, сквозь редкие окна – фигуру Тупаарнак, дышащую, живую. Но, конечно, не видит ничего.
Анэ вздыхает и, помедлив, поворачивается к Апитсуаку.
– Надо что-то делать.
– Ты все-таки говорила что-то про отца. – Апитсуак смотрит ей в глаза внимательно и цепко, ладони спокойно лежат на кровати, но слегка подрагивающее веко все выдает. – Что ты услышала? Или увидела?
– А ты? – Анэ стоит на месте, стараясь не моргать, не дышать.
Она ни в чем не виновата. Что бы ни сделал дух ее отца – она не имеет к этому отношения. Но эти мысли растворяются в душном воздухе, превращаясь в пыль и пепел, ведь они с отцом связаны слишком сильно, даже спустя двести лет. Анэ не может не думать о том, что смерть Анингаака и нашествие духов неразрывно связаны с ритуалом. И что бы ни произошло, эта правда будет преследовать ее каждый день, каждое мгновение.
– Крик и звон. Я смог… остановить духа.
– А череп ты больше не видел?
– Череп исчез.
Анэ знала, конечно же, знала, что так оно и было, что отца так легко не победить. Но все равно сжимает кулаки, словно ожидая нападения.
– Куда?
– Не знаю. Я не ангакок.
Тишина. В комнате темнеет. По полу проносится холодный ветерок, и Анэ вздрагивает, переступает с ноги на ногу.
– Ты понимаешь, что он может вернуться?
– Прогоним его еще раз.
Анэ смотрит на коричневый меховой ковер с красными пятнами, думая, принадлежат ли они Тупаарнак и ее ребенку.
Подняв взгляд на лицо Апитсуака, она тут же ойкает и тянется к своей щеке. Нащупывает новую рану – тонкую, но длинную, кажется, на пол-лица. К горлу подступает противный ком, липкий и тошнотворный; Анэ сглатывает и опускает руку.
– Сильно тебя ангиаки потрепали?
Перед глазами тут же встают мертвые совы, и Анэ, сжав кулаки, прячет этот образ далеко-далеко внутрь. В голове раздается глухая, пульсирующая боль. Щека вновь начинает гореть, и Анэ находит в кармане злосчастный зуб Анингаака, и держится за него, сжимает крепко-крепко – тело ощущается легче, боль понемногу отступает.
– Рана заживет. Мама тебе ее обработала. Дать тебе зеркало?
– Что такое зеркало?
– Ну, чтобы отражение свое увидеть.
Анэ молчит, а потом представляет себя – маленькую, слабую, с огромным шрамом на лице. Вздрагивает и резко мотает головой.
– Я знала, что делать. Знала, что нужно взять кости, знала, что нужно петь… Но я не понимаю как. С ангиаками я бы ни за что не справилась.
– Ты их часто видела… раньше?
Анэ замирает, цепляясь взглядом за бурое пятно на ковре. В голове вновь ощущается боль – тихая-тихая, но назойливая, не проходящая ни на миг. И чем дольше Анэ смотрит на ковер, не моргая и не позволяя себе дышать, тем сильнее боль, словно повязка, обхватывает голову.
Конечно же, она видела.
– Ангиаки приходят, когда детей оставляют умирать. Маленьких беспомощных детей. Они ничего не могут с этим сделать… рождаются из боли и продолжают нести эту боль, убивая людей и высасывая молоко из своей матери. Я слышала историю об ангиаке, который путешествовал на каяке[10] из волчьего черепа… и постепенно убивал своих родных.
– И мать тоже?
– А? – Анэ вздрагивает и мотает головой, пытаясь прогнать образы рек и черепов перед глазами. – Она спаслась, когда во всем призналась ангакоку. И сказала, что это был не настоящий ребенок… ну, еще не человек. Ангиак умер, когда от него во второй раз отказалась его мать.
Апитсуак тяжело вздыхает и опирается спиной о стену – и тут же раздается скрип двери. В комнату заходит маленькая фигурка – девочка лет пяти, не больше, – и что-то мычит, машет руками перед Апитсуаком.
Он тут же встает с кровати и подходит к ней, садится на корточки. Анэ молча наблюдает, как они обмениваются жестами, – не проходит и десятка вздохов, как парень провожает девочку и вновь садится на кровать.
– Твоя сестра? – спрашивает она лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.
– Да. Она… как видишь, она не говорит.
Анэ кивает и вновь поворачивается к окну. Даже море, кажется, застыло и умерло. Люди все ходят и ходят по огромным сугробам, еле вытягивая оттуда свои ноги, и о чем-то слабо переговариваются. В воздухе мелькает две-три одиноких искры.
– Ее два года назад украл иджирак. – Апитсуак замолкает, и весь мир замолкает вслед за ним. Анэ не смеет ни дышать, ни шевелиться. – Сутки. Мы до сих пор не знаем, что там происходило. Но она вернулась и больше не разговаривает.
– Как вы ее вернули?
Любой ребенок знает, что от иджираков так легко не уходят. Эти существа не просто забирают людей – они стирают им воспоминания. Даже если ангакоку удастся вернуть украденного человека, ни за что на свете жертва не расскажет, что на самом деле происходит в их пещерах и что они делают с людьми.
Апитсуак молчит. Анэ отрывается от черных фигур в окне и поворачивается к парню – тот сидит без движения на кровати и смотрит в потолок.
– Что такое?
Апитсуак вздыхает и садится.
– Это связано с Анингааком, – тихо говорит он, и Анэ хватается за медвежий зуб в своем кармане. Тот едва ощутимо пульсирует, наполняя ее спокойствием. – В общем… он вернул Тулугак. Но после того, как взял
