Санька-умник 2 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

За первой и вторая легко пошла.

После неё мы общих знакомых вспомнили. Василий про военврача спросил, который его оперировал.

— Убили. Совсем незадолго до победы, — не обрадовал его я.

— Да… Хороший мужик был. — нахмурился Чернов.

Третья была у нас завершающей. Пусть погода и нелетная, но всякое может случиться.

Закурили. Причем, не прямо в палатке, а на воздух вышли.

Там ничего нового не было — как моросило, как и моросило. Не сильнее и не меньше.

— Дурит погода, — поделился со мной своими мыслями Чернов.

— Дурит, — разделил его мнение я.

Для поднятия настроения я решил анекдот рассказать. Помнил его ещё оттуда, из дома.

Он как раз в тему — про летчиков. Правда, про вьетнамских, но переиначить их в китайских труда мне не составило.

— Вот и попал товарищ Ли в такую ситуацию. Совсем дожимает его гоминьдановец. Тут он и вспомнил слова советского летчика-инструктора. Что, нажми де на вот эту красную кнопку, когда тебе совсем худо будет… — травил я бородатый анекдот, но здесь, похоже, его ещё слыхом не слыхивали.

Чернов меня внимательно слушает. Любит он такое.

— Нажал товарищ Ли на красную кнопку, а тут из-за бронеспинки сиденья его чья-то рука по плечу и хлопает…

Чернов уголком рта дернул, видно я что-то не так в самолете назвал. Ну, мне простительно, я же по медицинской части.

— Подвинься-ка, узкоглазенький! — хриплым, не своим голосом, выдал я приказ советского летчика китайскому товарищу по оружию.

У Чернова чуть папироса изо рта не выпала.

Ржал он как табун лошадей.

— Подвинься… подвинься, узкоглазенький…

Понравился по самое не могу Василию мой анекдот.

Просмеявшись, а я, как нормальный человек, от Чернова эмоциями заразился, мы ещё по одной приняли, закусили и разошлись.

Может, за ночь всё же дождевые тучки раздует? Тогда — летать надо будет, а не на аэродроме штаны просиживать. Враг КПК ещё крепок и надо союзникам помогать.

Так оно и случилось.

Глава 40

Глава 40 Первый день на полетах

Утром по всему аэродрому, то — там, то — тут, хохотали.

Всем, рассказанный мной Чернову, анекдот нравился. Вроде, ничего в нем особенного и нет, а летчикам и не летчикам он очень по душе пришелся.

— Ещё такие знаешь? — пытал меня Василий. — Давай, рассказывай!

— Нет. Не знаю. Отстань. — отмахивался я от него.

Не нравилось мне это веселье. Ещё Санькина бабушка в Пугаче говорила, что если сильно весел будешь — скоро и слёзки покатятся…

Не надо нам слезок. Вот, никак не надо.

К обеду распогодилось и начались боевые вылеты.

4-й полевая армия НОАК сейчас в провинции Гуйчжоу наступала и ей помощь с воздуха очень сильно требовалась.

Только бы все вернулись! Только бы моя помощь никому не потребовалась!

Я сидел под навесом на краю взлетной полосы и… немного робел.

А, что? Несколько лет я в интендантах числился и никому медицинской помощи не оказывал. В любой профессии постоянная практика требуется, иначе быстро квалификацию теряешь.

Вот и наши начали возвращаться.

Первый!

Отлично!

К самолету боец из БАО бегом помчался.

Что-то случилось? Нет, вот и лётчик показался. Живёхонек-здоровехонек.

Это, наверное, техник или механик сейчас у приземлившегося самолета. Что-то ему на крыло лётчик показывает.

Вот и второй самолет в небе показался. Зашел на посадку ровненько, а затем и по взлетке как по ниточке покатился.

Тут тоже моя помощь похоже не требуется.

Вот, всегда бы так!

Третий, четвертый…

Всего должно вернуться шесть, ещё два самолета в небе, в том числе Василия.

Где они?

Вылетали все одновременно, четыре самолета уже вернулись, а двух — нет. В разные места у них задания были? Понятное дело, меня об этом никто в курс не вводит…

Спросить? Нет, не буду. Скажут ещё, что не в своё дело лезу.

Может, об этом и совсем нельзя спрашивать? Может, это примета плохая?

Когда я у танкистов служил, сколько у них всяких-разных хиток было!

Хитка, это — вятское словечко. Ну, типа — обряд, действие против вредоносных сил. Против чертей всяких, кикимор. Немцы, это самые что ни на есть вредоносные силы, вот против них хитки и были. Что-то можно было делать, а что-то — нельзя, иначе беда будет.

Например, женщин в танк пускать. Бабам даже к танку нельзя прикасаться. После этого — жди плохого.

Или — нельзя тушить ногой тлеющий окурок. Наступишь сапогом на горящий табак — скоро твой танк подожгут.

Кто-то из танкистов не снимал вещей с убитых, иные считали проклятым число «13»…

У многих талисманы были. Потерять его — к смерти. Как-то я одного нашего механика-водителя встретил. Грустного-грустного.

— Что такое, Петро? — спросил его.

— Я с первых дней войны в танке. — мотнул головой танкист. — Пять машин уже поменял. Конец мне сегодня, и точка… Потерял я свой талисман.

Так и вышло. Сгорел он в этот день в танке.

Чтобы всё хорошо было, с танком здоровались. Некоторые даже гладили его по броне.

Немцы… У них опять же приметы были. Правда, странные. Считалось к добру по коровьей лепешке проехать. Это мне один из наших танкистов рассказывал. Тут уж, хочешь — верь, хочешь — не верь.

Как со всем этим у летчиков, я пока не знаю. Вот и спросить про Чернова боюсь. Вдруг, какой обычай нарушу. Потом с меня же голову и снимут.

Как говорится, в каждой избушке — свои погремушки…

Потом уже я узнал, что у пилотов заведено перед вылетом не бриться. Побрился — верная смерть.

Или — в бой идти в той форме, в которой выжил в самой безнадежной ситуации. Были пилоты, которые даже летом в счастливых зимних комбинезонах летали.

Ещё перед вылетом чем-то менялись с товарищем, который на земле оставался. Верили, что если в этот день смерть тебе на роду написана, не случится её, ведь товарищ твой взял частичку твоей судьбы…

Я сидел молчком и прислушивался к бубнению в наземной командной радиостанции.

Никто не нервничал, всё шло штатно.

Тут и два наших самолета в небе показались.

Слава тебе, Господи!

Глава 41

Глава 41 Каждому своё…

Как там в песне поется?

А, по долинам и по взгорьям…

Так вот, 4-я полевая армия НОАК по ним самым и двигалась вперёд. Шаг за шагом удаляясь от Шаньхайгуань. По-нашему — от восточной заставы Великой Китайской стены.

Хэйлунцзянцы всё больше своими ножками к победе шагали, а соколы Василия Чернова им с неба помогали. Совершали в китайской народно-освободительной войне огромные и незабываемые подвиги.

Я… тоже принимал в этом участие. Оказывал медицинскую помощь, когда это требовалось.

Звёзды не гасил и не зажигал, планеты с их орбит не сталкивал, царства-государства для себя не завоевывал.

Жил жизнью страны, а раньше — деревни Пугач, где непонятно как оказался.

В третьей по счёту войне принимал участие…

Как там, войны меняются, а солдаты остаются всё те же?

Что-то сегодня меня на песни потянуло. И, к чему бы это?

Лично я нескольких германцев жизни лишил, а ещё сколько их укокали те бойцы, в спасении которых я участие принимал?

Много, очень много.

Да, камуфляж ещё усовершенствовал…

Опять же, серьезный вклад в победу. Нашу победу.

— Александр Ильич, приготовьтесь…

Так, у кого-то из наших проблема. Приласкал их вражина…

Врачей на нашем аэродроме нет. Я, хоть и капитан медицинской службы, а всё же — фельдшер по полученному образованию. Ну, плюс ещё война.

Она много значит. Думаете, в медсанбатах у операционных столов в моей прежней танковой бригаде стояли сплошь хирурги? Ничего подобного — и вчерашние терапевты, и педиатры, и гинекологи… Потребовалось, и научились многому.

Я пока вполне справляюсь.

Если раненый в небе лётчик смог свой самолёт на аэродром посадить, то моей квалификации хватало. Ежели у него было серьезное ранение, то, как правило, с боевого вылета он и не возвращался.