Поворот (СИ) - Номен Квинтус
— Ну, допустим, пять лет мы продержимся, а дальше что? Те же британцы нас с какашками сожрать готовы.
— Есть простое решение проблемы, — с тем же ехидством ответила ненка, — англичанам нужно отдавать на съедение только какашки: если поднатужиться, то дерьма мы им выдадим много.
— А я, между прочим, серьезно!
— А я — тоже. Пока мы им дерьма можем обеспечить достаточно — в качестве компенсации того, что они нам готовят, а мы тем временем займемся тем, что делать все же умеем.
— И что мы умеем? Ну, кроме талантов Леночки…
— Мы умеем людей приспосабливать к делу. Причем иногда даже на уровне чуда приспосабливаем: вон, Маша Штюрмера буквально с того света пару раз в неделю вытаскивает, но работать заставляет — а если это и не некромантия, то что-то к ней очень близкое.
— Я уже почти доделала аппарат для гемодиализа…
— Маша, это я только для примера сказала, причем не примера твоей героической работы, а наоборот, примера использования местных кадров. А мы ведь почти все потенциальные кадры буквально в лицо знаем.
— Это кого? Ну, министров можешь опустить…
— Вы, ребята, слишком долго просидели в тепле и уюте, расслабились, о народе думаете как об очередном ресурсе. А народ — он не ресурс, а цель нашей работы. Ну а раз мы с народом работать так и не научились, заставим этой работой заняться тех, кто один раз уже эту работу провел. Ведь даже среди большевиков было немало людей достойных…
— Винтер с Кржижановским электростанции строят, Графтио тоже…
— Это технари, а нам нужны те, кто с людьми работать умеет. То есть технари тоже нужны, но как показывает наш личный опыт, от технарей польза ограниченная. Мы можем решить проблемы технические, но вот как донести до людей, что проблемы мы эти решаем, чтобы им жилось лучше… при условии, что люди сами лучше жить не хотят…
— Они хотят, просто они для этого ничего делать не желают.
— Вот поэтому нам и нужны те, кто людей не принудит, а сагитирует усердно поработать для всеобщего и личного блага.
— Конкретные кандидатуры есть?
— Есть, но тебе они не понравятся.
— Надеюсь, мне на них жениться не придется, так что давай, привлекай граждан к работе. А не справятся, то выгнать их всегда успеем.
— Если успеем. В смысле, если их раньше не сожрут те, кому наша работа поперек горла стоит. Те же британцы активно наши нацменьшинства на бунты подбивают…
— Еля, ты у нас кто?
— Ненка, а что?
— Ты у нас работница секретариата правительства, и правительство тебе поручает вот этим всем и заняться. Ты же у нас сама — нацменьшинство, тебе и карты в руки.
— Юмсун тоже нацменьшинство… впрочем, ладно: Юмсун сильно другими делами занята. Но ты мне все это официально поручи, указ в газете опубликуй…
— Договорились, вот только знаешь что? А давай тебя назначим министром по делам национальностей.
— А русские пусть…
— А русские — это тоже национальность. Так что иди, трудись!
— Уже бегу. А с продовольствием-то что делать будем?
С продовольствием картина выглядела более чем понятно: один трактор обеспечивал примерно триста тонн товарного зерна. То есть один проработавший без поломок всю посевную и всю уборочную страду трактор обеспечивал. А с царских времен в стране осталось порядка четырех тысяч тракторов, новеньких заводы успели порядка двенадцати тысяч изготовить — и вот эти машины дали возможность заложить в «закрома Родины» почти пять миллионов тонн хлеба. А прочие запасы (ну и вся «расходная часть») обеспечивалась лошадками и волами — а с ними «арифметика» выглядела более чем странно. В среднем «условная лошадь» обеспечивала выращивание примерно трех тонн зерна, но товарная составляющая не превышала двух с половиной центнеров, все прочее мужики «сами съедали». Хотя и тут был довольно сильный разброс, и разброс был не по «климатическим зонам», а по «типу хозяйства»: у единоличника «товарная составляющая» стремилась к нулю, а в крупных хозяйствах условная лошадь обеспечивала до полутора тонн доступного казне хлеба. А местами — и свыше двух тонн, но в любом случае это было на два порядка меньше, чем поступления «от тракторов». Вдобавок тягловая скотина отнимала ценнейший кормовой ресурс у скотины мясомолочной — на что почему-то мало кто внимание обращал. То есть понятно почему: не привык еще народ к наличию «тягловой альтернативы», лошадь (или вол) со всеми кормовыми потребностями считалась «естественной платой за хлеб» — но как раз попаданцы понимали, что уже эта «дополнительная плата» становится лишь обузой всего хозяйства страны.
Однако — если ко всему подходить с подобных позиций — «обузой» можно было считать и простых мужиков, которые стране ничего, собственно, дать не могли. Катя Старостина, правда, мужиков все же обузой не считала, а считала их всего лишь «балластом», без которого хлипкое государственное судно может и перевернуться в случае любого сколь-нибудь серьезного волнения, а вот Еля…
Все же у медиков взгляд на жизнь и в особенности на окружающих людей выглядит «профессионально-циничным», и это правильно — но правильно лишь в области медицины. А у оленеводов, живущих в условиях весьма экстремальных, каждый человек (даже чужак) в мирное время является величайшей ценностью. Ведь там просто выжить — это уже совершить подвиг, а помочь выжить ближнему своему — это воистину благородный героизм. Который северные народы вынуждены совершать практически ежедневно — а потому взгляд на окружающих там совершенно иной. И Еля — которая успела немало морозного воздуха хлебнуть — на тех же мужиков смотрела иначе. Но знания Ха-Юн ей подсказывали, что суровые русские мужики скорее всего какую-то непонятную девчонку «китайского вида» просто слушать не будут, а потому подобрала несколько человек «кавказской расы» в качестве трансляторов своего (естественно, единственно верного) мнения. Но эти же знания очень прозрачно намекали на то, что трансляция будет правильной лишь в том случае, если «передатчик» сам будет искренне верить в то, что ему требуется говорить…
В конце сентября в России началась массовая демобилизация армии. Потому что наступил окончательный мир: был подписан, наконец, долгожданный договор с Болгарией. Потому что в Болгарии сменилась правительство: царь Фердинанд под давлением армии отрекся от престола. Потому что англичане стали усиленно готовить к войне с Болгарией Грецию (с целью отвоевать Македонию и Южную Фракию), причем не просто греков они собрались натравить на Болгарию, но и сами решили активно в этом деле поучаствовать: уж очень хотелось захватить хотя бы Дарданеллы. А болгарские генералы решили, что самим им с такой агрессией не справиться, и сунулись было в Германии за помощью (Австрия по результатам войны как сколь-нибудь заметная военная сила уже не котировалась), но немцы еще раз воевать не захотели. А тут очень удачно сильно приболел командующий болгарской армией Никола Жеков и пост занял другой генерал — Георги Тодоров, четыре года проучившийся, между прочим, в Санкт-Петербурге и весьма пророссийски настроенный. Которому (он был первым заместителем Главнокомандующего почти всю войну) уже год назад сообщили по неофициальным каналам, что Россия не только мир заключит, но и союзнический договор с Болгарией подпишет — но только после того, как немец царем быть перестанет. Были проведены еще одни неофициальные переговоры, на которых Василий Васильевич Аристархов, назначенный сразу после выборов первым заместителем премьер-министра, обговорил все детали — и Болгария тоже стала «военной диктатурой». Тоже «временной», а диктатором как раз стал Георги Тодоров. С которым Андрей Лавров быстренько провел «государственную встречу», подписал «договор о дружбе и взаимопомощи» — и на территорию Болгарии вошло примерно полмиллиона русских солдат. После чего даже самому последнему греку стало ясно, что Солун — это историческая болгарская земля, да и Фракия тоже целиком является болгарской территорией. Но главное — это то, что такая же мысль посетила и британцев.
