Совок - 11 - Вадим Агарев
Надо было прямо сейчас, пока товарищ Матыцин еще не сложил в голове все кирпичики, добавить ему лирической фактуры. Чтобы он понял мою суетную пацанскую душу и мотивы, которыми я руководствуюсь, выдавая ему сокровенную информацию.
- Вы, Валентин Павлович, наверное, не в курсе, но те, кто замутил на «ликёрке» всю эту воровскую схему по спирту и «левой» водке, они меня убить хотели! – скорбным голосом и с невесёлой физиономией проговорил я горькую правду, – Грузовиком протаранили мою легковушку, когда я должен был ехать в ИВС, чтобы допрашивать фигуранта по этому делу! По счастливой случайности меня за рулём не было и только потому я сейчас сижу живой перед вами! Вместо меня машине был мой сослуживец. Он в настоящее время в больнице находится. В тяжелом состоянии, чтоб вы понимали! – не постеснялся я сгустить краски относительно здоровья Стаса, – Старший лейтенант Гриненко, вы это можете легко проверить!
Лицо товарища Матыцына потихоньку менялось. Присутствовавшее на нём раздражение уступало место незлобливой задумчивости.
- А не слишком ли много ты о себе думаешь, а, Корнеев? – недоверчиво заглянул мне в глаза синеглазый баловник с партбилетом, – Почему ты не допускаешь, что это была обычная случайность?
- Потому, что этот грузовик был за несколько часов до той аварии угнан! – не отводя глаз, сделал я вид, что злюсь на собеседника, – И нашли его потом в двух кварталах брошенным. Без отпечатков пальцев на руле и на дверных ручках. Не бывает таких досадных совпадений при обыкновенных дорожных авариях, товарищ Матыцын!
Я с удовлетворением отметил, что метатель тяжестей моим рассказом остался впечатлён.
- И, чтобы вы уже совсем не сомневались, то тот самый фигурант, которого я должен был допросить, оказался повешенным в камере! Согласитесь, Валентин Павлович, это тоже еще одно удачное совпадение! – добил я все сомнения невиновного в хищениях спирта педераста.
И, видимо, действительно добил. Или почти добил. Потеряв вальяжность и забыв о необходимости выглядеть солидным, Второй секретарь обкома партии облапил ладонями лицо и начал его интенсивно растирать. Как будто в кабинете был студёный январь и он сильно обморозился.
Продолжалось это долго и я решил воспользоваться случившейся заминкой, дабы потешить плоть. Встав и обойдя со стороны окна матыцынский стол, я начал изучать клавиши на селекторе. Углядев матовое окошечко с надписью «Секретари», я, не долго думая, нажал на вызов. Окошечко замигало.
- Слушаю вас, Валентин Павлович! – донёсся из динамика до приторности приветливый голос очковой секретарши, никак не вязавшийся с её злым обличьем.
- Ты вот, что Рая, ты нам с Валентином Павловичем коньячку принеси! И давай, побыстрее!– голосом, не подразумевающим никаких возражений, распорядился я, – А мне потом еще и чаю налей! Покрепче завари, как для себя! И бутербродов к чаю еще настрогай! Но, чтобы не только колбаса на них лежала, как в прошлый раз! Ты там изыщи резервы-то, Рая, изыщи! И не жадничай, учти, нам это на двоих с Валентином Павловичем! И поторопись уже, Рая, шевели булками!
Не дав абоненту на том конце опомнится и как-то отреагировать на мой заказ словесно, я дал отбой, щелкнул клавишей. И только после этого посмотрел на хозяина служебных апартаментов.
Не отняв от лица рук, товарищ Матыцын смотрел на меня с таким выражением лица, словно я в этот исторический отрезок времени сморкался в переходящее Знамя Центрального Комитета КПСС. Которое ему вручил сам дорогой Леонид Ильич.
- Что опять не так?! – с вызовом задрал я подбородок, – Вы мне все нервы истрепали, Валентин Павлович, а я вам взамен за это особо ценную информацию на блюдечке преподнёс! В результате этого вы теперь избавлены от разного рода мистификаций и можете мыслить объективно! Разве не стоит такая услуга рюмки коньяка и бутербродов?
Скорчив на упитанном лице не совсем понятную мне пантомиму, злобствующий парт-пидарас мелко забарабанил по столу кулаком. Давая понять, насколько сильно я его рассердил своим самоуправством на его грядках. Он уже раскрыл рот, чтобы объяснить мне доступными для скудного милиционерского разума словами, какой я бестактный человек. Но в этот момент в дверях появилась очковая Раиска. В руках у неё был поднос с непочатой бутылкой «Арарата», двумя пузатыми бокалами и еще чем-то. Чая и бутербродов я там не разглядел.
Раиса Ивановна, застыв, дальше идти от порога не решалась. Она, с почти животным ужасом смотрела на товарища Матыцына. А я в это самое время опасался, что тот, в силу своей сиюминутной душевной неуравновешенности, выгонит её из кабинета. Вместе с «Араратом».
- Ну чего ты, душа моя, заробела, как перед свекровью? – тоном любимого пасынка подбодрил я Раису Ивановну, – Неси сюда припасы! – широким жестом указал я в сторону стола, давая ей выбор поставить поднос на любое место и на любой из столов.
Еще раз неуверенно зыркнув на своего шефа, секретарша засеменила в указанную мной сторону. Принесённое она не решилась поставить на руководящий стол. Поэтому откупоривать бутылку пришлось мне. И разливать коньяк по бокалам тоже. Кроме алкоголя, на столе оказалось блюдечко с посыпанными сахаром дольками лимона и шоколад на тарелке. Черный, как гуталин и не плиточный, а хаотично поколотый кусками неправильной формы.
- Чай нести? – глядя на товарища Матыцына, робко поинтересовалась очковая Раиса.
- Неси, конечно! – решительно прервал я её сомнения, – И ступай уже, нам поговорить с Валентином Палычем надо! – намеренно сократил я отчество Второго секретаря до интимного варианта.
Тётка послушалась и с растерянной медлительностью пошла на выход. До дверей она передвигалась, как побитая и хромая на одну ногу дворняга. Дважды обернувшись назад до того, как покинула кабинет.
- Хрен с тобой, с «ликёркой», будем считать, разобрались! – закусив коньяк сначала лимоном, а потом и шоколадом, неохотно молвил Матыцын, – Хотя много там для меня много спорного и непонятного остаётся, – не выходя из хмурой задумчивости, уставился на меня собственник «Арарата». – Ты мне теперь расскажи, что ты там нарасследовал в драмтеатре? Ты ведь и туда успел свой нос засунуть?
Я с удовольствием дробя во рту языком и зубами горький, без примесей сахара, и молока шоколад, приступил к пояснениям.
- Я, Валентин Павлович, нос свой сую только в те дела, которые мне отписывает моё руководство! И никак иначе. Нет у меня ни прав таких, ни возможностей, чтобы дела себе выбирать по
