Врата в Сатурн (СИ) - Батыршин Борис Борисович
Пискнул сигнал, загорелись зелёные лампочки — сигнал, что якорные гарпуны раскрылись штатно. И тут же отреагировали наушники:
— Второй — Первому. Визуально подтверждаю: гарпуны вошли глубоко, как нужно.
Первый — это я, мой буксировщик. Вообще-то ему полагается быть «вторым», но большая чёрная единичка нанесена на белый бок кокона чрезвычайно стойкой краской — не перекрашивать же его из-за такой ерунды?
— Первый — Второму. — отозвался я. — Оба индикатора зелёные.
— Второй — Первому. — прошуршал голос моего бывшего вожатого. — Подтягивайся, Лёшка, я следом.
«Омар» снова дрогнул, на этот раз из-за размотавшихся до конца гарпунных линей. Я снова покосился на приборную панель — ровно семьдесят метров до поверхности, оба якоря держат хорошо, если не врёт датчик натяжения…
— Первый — Второму. Порядок, врубаю лебёдку.
И надавил кнопку слева от подлокотника. Под ногами зажужжал электромотор, «омар» дёрнулся и поплыл вниз, увлекаемый натяжением двух стальных тросиков, наматывающихся на барабан. Очень хотелось вывернуть шею, заглянуть вниз и посмотреть на приближающуюся поверхность. Но я удержался — верно оценить расстояние на глаз не выйдет, лучше уж полагаться на показания приборов. Толчок при прилунении (а как его назвать, не «приэнцеладивание» же?) может быть весьма чувствительным — пара «лыж», изогнутых труб, заменяющих шасси, амортизаторов не имеет, а лебёдка разогнала буксировщик до приличной скорости. Так что метров за пятнадцать до контакта с поверхностью нужно её остановить и дать короткий тормозной импульс маневровыми движками — тогда «лыжи» коснутся льда мягко. А потом снова врубить лебёдку, чтобы та натянула тросики, ставя буксировщик на якоря. Вроде, просто — но я проделывал эту процедуру впервые, не то, что Дима, на счету которого не меньше двух десятков успешных посадок на Энцелад. Перед вылетом он заставил затвердить всю последовательность действий назубок и погонял бы ещё на тренажёре-симуляторе, вроде тех, на которых мы в «Артеке» учились управлять «крабами» — но, увы, подобного оборудования на «Лагранже» не было.
Всё прошло штатно, без происшествий — «омар» не опрокинулся, не застрял «лыжей» в трещине, не провалился в «обманку» — так Дима назвал коварную полость под тонким слоем льда, обычную для коварного планетоида ловушку. Я перевёл дух — лиха беда начало! — отрапортовал «Второму» об успешной посадке (он и сам всё видит, но порядок есть порядок!) и щёлкнул тумблером, переходя на другой канал.
— Второй — Всаднику. Валер, ты как, в порядке?
— Всё хоккей. — раздалось в наушниках. — Порядок то есть.
Позывной «Всадник» принадлежал Леднёву. Вообще-то, я вполне мог обойтись и без радиозапроса — достаточно повернуть голову и увидеть облачённого в «Кондор» астрофизика, надёжно принайтовленного сбоку от капсулы, к грузовой решётке «омара».
— Так я отцепляюсь? — спросил астрофизик.
— Всадник, отставить спешку! — зазвучал в наушниках голос Димы. — Сиди, где сидишь, и жди команды. Как понял, приём?
— Всадник — Второму. — недовольно отозвался Леднёв, уже предвкушавший, как ступит на Энцелад. — Вас понял, «Второй», жду.
— Вот и хорошо. — На этот раз Дима обошёлся без позывных. — Лёш, как полагаешь — лёд лучше прямо сейчас напилить, или сперва расставим датчики?
Пополнение запасов льда было нашей главной задачей в этой вылазке. На станции ещё оставался некоторый запас драгоценных брусков, но Леонов, получив в своё распоряжение пару новеньких буксировщиков, распорядился загрузить бункера по максимуму — люди на «Лагранже» устали от режима экономии воды, да и охладители не стоило слишком долго держать на голодном «ледяном» пайке. Но и астрофизик не был праздным пассажиром — он собирался установить округ загадочного пятна-колодца («Дыры», как мы, не сговариваясь, стали его называть) универсальные блоки датчиков. Шесть таких устройств были навьючены грузовые решётки второго «омара», и ждали своего часа.
Казавшийся с орбиты совсем белым, вблизи лёд смотрелся иначе. Неровный, ноздреватый, местами он был покрыт тёмной неопрятной коркой, напоминающий старый, скверно уложенный асфальт — видимо, из-за метеоритной пыли, которой в системе Сатурна полным-полно. Что-то мне это напоминало — ну, конечно, Павловские «Мягкие зеркала», фантаста Сергея Павлова! Дело там тоже происходит в системе Сатурна, только не на Энцеладе, а на другом спутнике, Япете. Он тоже покрыт толстенным слоем льда, который в книге именуется… кажется, «ледорит»? Или нет, ледорит — это смерзшаяся смесь льда, затвердевших газов и пыли, из которой и состоит этот слой, именуемый, в свою очередь, «ледорадо». Необычные эти термины изобрёл автор романа — он вообще увлекался подобным словотворчеством, которое, как по мне, и составляло одну из главных приманок романа. Кстати, словечки получились удачные, яркие, запоминающиеся; надо бы подкинуть их планетологам «Лагранжа», подумал я — вряд ли те успели прочесть павловскую дилогию, тем более, что вторая её часть ещё даже не вышла из печати…
Обычно водители «омаров» садятся в свои буксировщики без скафандров — герметичная обитаемая капсула, снабжённая полноценной системой обеспечения позволяет обходиться гермокостюмом типа «Скворец». Но сегодня нам с Димой возможно понадобиться выйти на поверхность — поэтому мы облачились в «Кондоры–Б2». Эта модель специально разработана для «омаров», но всё равно громоздкий скафандр доставляет запечатанному в тесную капсулу пилоту немало неудобств. Например — нет привычной тангенты ларингофона на шее, приходится пользоваться пультом ближней связи на правом подлокотнике ложемента.
— Первый — Второму. — сказал я, отжав клавишу. — Как по мне, то заготовку льда лучше отложить на потом. Прикинь, сколько мы топлива сожжём, таская его туда-сюда-обратно сотню без малого кэмэ? Опять же — ты, помнится, говорил, что маневрировать с полной загрузкой брусками довольно сложно — а кто знает, какие кренделя придётся там выписывать?
Пауза длилась секунды три.
— Второй — Первому. Насчёт кренделей — это Леднёв тебя уговаривал в Дыру нырнуть?
Я немедленно представил себе ироническую ухмылку моего бывшего вожатого — такая появлялась, когда кто-то из мальчишек нашего отряда пытался доказать, что ему крайне, вот прямо жизненно необходимоотсутствовать в спальне во время тихого часа.
— Так передай, пусть даже и не мечтает! Как он, кстати, не сбежал еще?
— На месте. — я покосился вправо, где за прозрачным колпаком маялся пристёгнутый к грузовой решётке астрофизик. Физиономия за забралом «Кондора» была невесёлой — переговаривались мы на общей частоте, и он прекрасно всё слышал.
— Вот и хорошо. — снова зашуршало в наушниках. — А насчёт льда — может, сейчас напилим, заскладируем тут, а заберём уже на обратном пути?
— Заскладируем, говоришь? — я критически обозрел металлические сетки, видимо, для этого и предназначавшиеся? Да ну их, возня — сначала складывать, потом на омары перегружать.… давай лучше всё потом и сделаем?
Пауза длилась секунд пять — Дима обдумывал это предложение, явственно подсказанное самой банальной ленью.
— 'Второй — Первому. — Согласен, лёд может подождать, сначала слетаем к Дыре, расставим аппаратуру. Так, Лёша, я стартую первым, ты за мной. Высота сто метров, выше не подниматься. Готов?
— Как юный пионер!
— Тогда — поехали!
Всё же это гагаринское словечко — «поехали!» — пользуется у работников Внеземелья, от «портеров»-буксировщиков до пилотов больших кораблей особой любовью. Правда, по нынешним временам оно не сопровождалось эффектными огненными шоу, подобно стартам первых «Востоков» и «Атласов» — при стартах с Земли давно уже пользовались батутами и гидравлическими толкателями; те же, кто отходит от орбитальных станций, ограничиваются тонкими белёсыми струйками из маневровых дюз. Остатки былого великолепия можно увидеть, разве что, во время взлёта с Луны корабля вроде нашего «Тихо Браге». Они поднимаются со спутника нашей планеты на колонне огня (куда скромнее, конечно, тех, что забрасывали на орбиту ракеты-носителя Королёва и Фон Вернера фон Брауна), вздымая густые тучи «лунной пыли». Эти тучи потом не рассеиваются по многу часов — частички реголита, из которой они состоят, заряжены статическим электричеством и подолгу не оседают на поверхность.
