Шикша (СИ) - Фонд А.
Пока всё выяснится — я уже давно буду в Кедровом.
Здесь стоит отметить, что поиски Уткина продолжались до сих пор. Мы регулярно наблюдали в небе самолётики, которые носились туда-сюда над тайгой. Бармалей говорил, что были отправлены два больших отряда на поиски, и четыре группы из местных охотников, но безрезультатно. Нас в поисковые группы не включали, так как количество людей и так сильно уменьшилось, а план экспедиции выполнять надо. Наши мужики, поначалу, возмущались, спорили, порывались сами идти искать Уткина, но Бармалей категорически запретил: срыв экспедиции «наверху» не простят. Поэтому всю информацию мы узнавали от Дона Педро, которому раз в день по рации передавали последние новости.
Обратно эти поисковые самолётики летели, груженные всякой всячиной с охотничьих факторий, рыбацких гуртов и оленеводческих стойбищ. Заодно перевозили местных в Кедровый. И вот с экипажем одного из таких бортов Бармалей и договорился, что нас заберут вместе с грузом особо ценных образцов руды.
И вот я лечу в Кедровый. Наш самолётик был меленьким, хлипким, и постоянно проваливался во все воздушные ямы на пути, поэтому я чувствовала себя примерно, как одинокий носок, которого болтает в стиральной машинке. Но ничего, выдержала.
Наконец, мы приземлились. Поселковый аэропорт представлял собой единственную взлётную полосу, состоящую сплошь из песка.
Здесь следует отметить, что песок в Кедровом был везде: ветер гонял взвесь мелкой песчаной пыли и периодически швырял то в лицо, то за шиворот, скрипел на зубах. Я чувствовала себя словно на пляжах Шри-Ланки. Не понимаю, почему вылезла такая ассоциация, но тем не менее. У меня ещё и сапог не было, я так и летела — в тапочках. И песок моментально набился в мои тапки, попал в носки, так что я действительно шла, как по пляжу.
Кедровый был бетонно-серым и поначалу произвёл на меня удручающее впечатление. Вокруг него, на контрасте, сплошной зелёной стеной простиралась тайга, сам же рабочий посёлок был сравнительно молодым, и состоял из новых бетонных коробок, которые выполняли роль жилых двухэтажных зданий и больших ангаров. Плюс — было ещё много-много хаотично разбросанных группами безликих деревянных, потемневших от дождей, вагончиков и балков. Отдельным пятном, ближе к реке, обосновалась пара аутентичных бревенчатых изб — остатки былой заимки, или хутора.
В одну из таких бочек меня и заселили. Но не сразу.
— Анфиса, принимай гостей! — сказал Бармалей, когда мы подошли к группе вагончиков.
— Иван Карлович, здорова, дорогой, — из-за сбитой на скорую руку сараюшки показалась тощая, как жердь, старуха с крепкими, словно грабли, большими руками. Тёмный шерстяной платок её сбился на лоб, оттуда поблескивали цепкие глазки. — Тебя приму, с удовольствием приму, а вот девку вашу мне нынче некуда селить. Уж извиняй.
— Как так-то? — опешил Бармалей.
— Все вагончики заняты, две бригады строителей приехали, уже неделю ждут переброски в Круглое.
— И что же ее на улице бросать? — растерялся Бармалей, — ну, придумай что-нибудь…
— Да уж, приду-у-умай! — передразнила Анфиса, — а когда я тебя в прошлый раз попросила привезти мне семян из города, ты мне что на это сказал?
— Давай старое не поминать, Анфиса, — попытался выкрутиться из ситуации Бармалей.
Но Анфиса явно оседлала любимую тему и так просто сдаваться не собиралась. В результате сложных переговоров и взаимных упрёков, меня таки поселили. Правда не рядом с вагончиком, где жил Бармалей, а далеко, аж на окраине.
В Кедровом была своя метеостанция. И вот на её территории стоял балок. Он был предназначен для проживания сотрудников геологических или других изыскательных экспедиций проездом, командировочных и прочей публики, связанной с Главуправлением. На моё счастье, нынче этот балок пустовал и меня туда заселили.
Внутри оказалось относительно чисто и даже почти уютно: небольшая прихожка, где можно было оставить сапоги и робу, дальше — узкая комнатушка, в которой были двухэтажные нары по бокам, между ними — небольшой стол, в углу — пару полок и вбитые в стенку гвозди, вместо вешалок для одежды. Узкое оконце было прикрыто ситцевыми занавесочками неожиданно веселенькой оранжевой расцветки.
— Располагайся! — буркнула мне Анфиса, указав рукой на нижнюю койку.
Я сбросила рядом рюкзак.
— Постельного нет, сразу говорю, — заявила она. — Народу много, все только туда-сюда ездяют, не успели постирать. Да и дожди все время — не сохнет.
— Ничего страшного, у меня спальник есть, — ответила я примирительно.
— Спальник… — проворчала старуха, неодобрительно покосившись на мой замызганный рюкзак, — провонялся от костра, небось, твой спальник. Матрац мне здесь завоняешь своим спальником. А мне потом сюда приличных людей селить, между прочим.
Я не нашла, что ответить, поэтому промолчала.
— В углу вон есть дерюжка, чистая, подстелешь на матрас под спальник, — велела старуха. — Теперь питание. В общем, завтрак свой, в центре есть магазин, иди и покупай, что хочешь, а обед и ужин — в общей столовой, в час дня и в семь вечера. Не опаздывай. Умывальник сзади балка. Воду будешь брать из колодца. Пошли, сортир покажу.
Она вывела меня во двор метеостанции, который почти ничем не отличался от двора какой-нибудь среднестатистической избушки: здесь даже огородик был, правда небольшой. В грядках с заросшей мокрецом морковной и свекольной ботвой лениво копошились две толстозадые курицы.
— Валентины нашей хозяйство, — увидев мое недоумение, пояснила Анфиса. — Она на два дня в Озёрное уехала, к дочери.
За грядками обнаружился деревянный сортир.
— Вот, — махнула рукой Анфиса. — Ночью только осторожно ходи. Фонарь под столом.
Показав мне все, что необходимо, она ушла, напоследок напомнив мне, чтобы не забывала запирать ворота:
— У нас так-то все друг дружку знают, чужих нету. Но вот новая бригада эта понаехала, кто их знает, — проворчала она и удалилась, широко шагая по развороченной грузовиками песчаной дороге.
К следователю мне было велено прийти после ужина, сейчас он был в отъезде. Поэтому Бармалей позвал меня с собой в управление, скорей всего, чтобы я была у него «на глазах».
В центре поселка находилось отделение нашего главуправления, где ему нужно было сдать отчеты и реестры образцов руды.
Мы подошли к такому-же однотипному уныло-серому зданию. Оно было совсем новым. Ремонтно-отделочные работы еще не окончились, и мы прошли по гулкому, едко пахнущему побелкой, коридору на второй этаж. Я старалась не касаться замызганных извёсткой стен. Было тихо и безлюдно. Только из одного из кабинетов вышла недовольная женщина в спецовочном синем халате с ведром и шваброй.
— Караулов у себя? — спросил её Бармалей.
Женщина невнятно кивнула, продолжая меланхолично натирать пол.
— Вот и хорошо, — пробормотал Бармалей и завернул за угол коридора. Я заторопилась за ним.
Мы вошли в кабинет, окутанный клубами сизого махорочного дыма. Там находились трое: грузный в темном мятом костюме мужчина восседал за центральным столом, видимо, хозяин кабинета, серьёзная женщина в очках примостилась за другим столом сбоку. Она сидела над пишущей машинкой. «Скорей всего — секретарша», подумала я, осмотрев её небрежную прическу и старомодное платье с пластмассовой брошью-камеей под воротом. Самое интересное, что курила именно женщина. Причем курила много, так как перед нею стояла заполненная доверху окурками пепельница. Не отрываясь от печатанья, женщина лишь мельком взглянула на нас и затушила очередную папиросу в блюдечко от чайной пары.
Третий мужчина явно был посетителем. В дорогом, пошитом явно на заказ костюме и очках в массивной роговой оправе. Судя по радушному приёму — он был дорогим гостем не только по внешнему виду.
— А-а-а-а! Иван Карлович! — разулыбался Караулов и тут же скороговоркой попенял, правда, незлобно. — Давненько же тебя у нас не было. Смотрю, совсем там, в глуши своей, одичал. А я тебя всё жду, жду. Надо потом с тобой одно дело обсудить. И Петров звонил. Как там твои дела? Уткина всё ищут, ищут. Но давай об этом после… потом…
