Отшельник 2 (СИ) - Шкенёв Сергей Николаевич

Маментий глянул на солнце, почти коснувшееся леса, и ответил:

— Один пусть остаётся, а второй нам дорогу покажет. Действуем привычным путём, но вы там пару растяжек поставьте, да и довольно с них пока.

— Довольно с них, — Манфред фон Рихтгофен, наблюдающий за кнехтом, раскладывающим по деревянным блюдам куски запечённой на углях конины, махнул рукой. — Они и этого не заслужили.

— Яволь, господин барон! — вытянулся кнехт и рявкнул на очередного получателя мясной порции. — Давай свою деревяшку, собака ты свиноподобная, вымоченная в свином дерьме и облизанная дохлыми собаками!

Барон поморщился от однообразной, но слишком уж громкой ругани верного служаки, но ничего не сказал. С тем сбродом, что достался ему под командование, иначе нельзя. Даже вот эту дохлую кобылу приходится жарить под присмотром и делить на равные куски, в противном случае передерутся до кровавых соплей, а потом сожрут бедную животину сырой вместе со шкурой и копытами, благо ценные железные подковы содрали заранее. Сожрут, и будут маяться животами, причём самые счастливые помрут от злого поноса через пару дней, а незадачливым бедолагам достанется гнить изнутри долгие две недели.

Не первая и даже не десятая война, насмотрелся достаточно! Но других нет, и приходится заботиться об этом отребье, да сожрут свинские собаки их гнилую печень.

Да и где взять других? Покойный папаша, чтоб на нём черти друг к другу в гости ездили, набрал при жизни немыслимое количество долгов, оставленных в наследство единственному сыну, и денег едва-едва хватает на содержание самого себя и единственного оруженосца, о наёме же собственного отряда и речи быть не может. Ладно ещё репутация позволила попросить у дальнего родственника со стороны давно почившей матушки, у графа фон Гейзенау, дать возможность отличиться и немного разбогатеть в крестовом походе на диких московитов и их союзников, не менее диких татар. Слава богу, граф вошёл в положение и выделил вот это вот благочестивое воинство, не умеющее отличить правую ногу от левой, и владеющее вилами гораздо лучше, чем копьём или алебардой.

Впрочем, таких не очень-то и жалко терять на самой странной из ранее видимых Манфредом фон Рихтгофеном войн. Лучше бы, конечно, это произошло как можно позже, когда серебру и золоту в туго набитых кошелях не останется места звенеть. Поэтому и бережёт пока людишек, полюби из дьявол французской любовью!

Война же с самого начала показалась странной. И дело даже не в том, что началась зимой, в этом как раз ничего удивительного — любой опытный воин знает, что зимой воевать удобнее и сытнее. И доспех не прожаривается злым летним солнцем, и коней не заедают летающие кровососы, и реки на этом краю света наконец-то превращаются в почти приличные дороги, и сервы сидят по домам на собранном урожае. Короче говоря, все удобства за исключением холодов. Да и что, собственно, страшного в холодах? Против них умные люди давно придумали тёплую одежду, и если какой-то глупый итальяшка пренебрегает чужой мудростью и замерзает насмерть у дымного костра из сырых дров, так он сам в этом и виноват. В той же Баварии или Тироле, если забраться повыше в горы, бывает ничуть не теплее. Так что странности войны вовсе не в холоде.

А в чём же они? Да во всём, начиная от целей Крестового похода и отсутствия единого командования. Куда это годится, когда каждый сам по себе, и каждый творит, что его душе захочется? Даже на льду этой чёртовой реки, несомненно вытекающей из самых глубин ада, христолюбивое воинство идёт разрозненными отрядами, практически не имеющими между собой никакой связи. Французы отдельно от британцев, те наособицу от тулузцев, последние стараются не иметь дел с савойцами или ломбардцами… Венгры вообще давным-давно ускакали вперёд, и с тех пор о них ни слуху ни духу. Лишь добрые дойчи, пусть даже из разных земель, всё-таки стараются держаться вместе, только вот не всегда это получается.

Или это ещё не странности, а обычное для благородного рыцаря состояние дел? Цель, конечно же, общая, но кроме неё есть представления о чести и достоинстве, и тому же барону из Саксонии неприлично подчиняться какому-то подозрительному английскому графу. Был бы король или герцог, тут другой разговор, но их величества и их светлости предпочли остаться дома. Настоящие короли, имеется в виду. Так-то в их крестоносном воинстве королей аж целых три и все польские, и два Великих Князя Литовских, что приравнивается к герцогу, но… Вот именно!

Ну да, странности начались чуть позже, когда крестоносцы благополучно покинули Венгрию, почти без задержек миновали Дикое Поле, и вышли к Днепру неподалёку от Киева. Мерзкий городок, жители которого отказались приветствовать защитников от московитов и десять дней отбивались от штурмов на стенах, а после удачного прорыва обороны подожгли деревянный город вместе с заготовленным Сапегами и Радзивиллами провиантом. Дикие люди, дикие нравы…

Потом стало ещё хуже — обычно безропотные сервы, в приличных государствах не вмешивающиеся в войны благородных людей и наблюдающие за ними с покорной опаской, воспротивились справедливому желанию христолюбивого воинства накормить армию. Мало того, они взялись за топоры и вилы. Вроде бы смешно — деревянные вилы и грубая поделка из дрянного железа мало чем угрожают хорошо защищённому доспехами воину, но ведь у подлых людишек и приёмы подлые. То волчью яму с острыми кольями на дне устроят, то прорубей на льду набьют, то по пути снег медвежьей желчью попятнают. Последнее хуже всего — из-за взбесившихся коней в отряде барона фон Рихтгофена погибло четверо, и ещё один сломал обе ноги, после чего пришлось проявить милосердие, тогда как в волчьей яме убилось всего двое человек, да и тех давно нужно было повесить за воровство у боевых товарищей.

А недавно стало совсем страшно, хотя барон в этом никому бы не признался, разве что самому себе, да и то после пары кубков подогретого вина с пряностями. Только нет у Манфреда фон Рихтгофена ни вина, ни кубков приличных, ни денег для их покупки. Пряностей есть немного, но то для конины, чтоб хоть чуть-чуть перебить мерзкий запах павшей от бескормицы скотины.

— Стало быть, ваша милость, всех накормили! — радостно завопил раздававший конину кнехт и отвлёк барона от тяжёлых раздумий. — Изволите откушать?

Барон милостиво кивнул:

— Подавай.

Ещё покойный папаша — пьяница, мот, бабник и игрок, но тем не менее опытный вояка, учил Манфреда полезным на войне мелочам. В том числе и привил привычку есть самому только после того, так все люди накормлены, и никто с голодной ненавистью не глядит в спину чавкающему командиру. И сам целее будешь, и в отряде появится понимание того, что предводитель их ценит и о них заботится. Пусть это и неправда, но если сброду висельников хочется так думать…

— Извольте, ваша милость, — кнехт собрался поставить на походный столик перед бароном глиняную тарелку с всё той же кониной, но что-то глухо стукнуло, и он вздрогнул всем телом, и молча повалился лицом в этот самый столик. Из спины старого вояки торчало чёрное древко стрелы. Или арбалетного болта, если судить по толщине.

Где караулы, чёрт возьми? Неужели эти свинские собаки проспали нападение?

— К оружию! Аларм! К оружию!

Крик барона оборвался, сменившись бульканьем и невнятным хрипом. Больше он ничего не кричал, да ничего уже и не слышал.

Глава 8

— Что говоришь? — Маментий повернул голову к лежащему неподалёку в снегу Владу Басарабу. — Ничего не слышу.

— Павлин жирный, — повторил волошанин, всматриваясь в прицел беловодского самострела. — Будем брать живым, или ну его?

Бартош пригляделся. Вообще-то язык ему без надобности, да ещё скопилась злость на иноземца, расставившего усиленные и внимательные караулы, из-за чего целый час пришлось осторожно ползти по сугробам, стараясь не привлечь внимание резкими движениями. Прополз чуть-чуть, и замер… потом ещё чуть-чуть, и опять замер…