Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба
Я взял ее за руку, и мы некоторое время сидели молча, смотрели друг на друга и улыбались. А потом она сказала:
— Знаешь, а я ведь думала — не приедешь, я сама поеду в Дубровицу! Поездами, на перекладных — как угодно. Мы плохо расстались, я уж решила…
«На перекладных» — эти слова резанули мне слух. Это ведь значит — автостопом?
— Что? Гера, что такое? Я что-то не так сказала? У тебя лицо стало такое…
— Нет, нет, дело не в тебе, просто… А ты когда хотела ехать?
— Двадцать четвертого, завтра вечером, у нас вроде как двадцать пятого выходной обещали, но поезда неудобно ходят и я…
Я потер лицо ладонями и шумно выдохнул.
— Чертовщина какая-то… Тася, у меня к тебе огромная просьба: ни в коем случае не покидай территорию спорткомплекса, ладно? Три-четыре дня. Я постараюсь разобраться с делами, а потом заселюсь сюда же, в гостиницу — на сколько ты тут?
— На десять дней. Гера, ты меня пугаешь.
— Вот! Будешь днем обмениваться опытом, а вечером…
— Белозор, я серьезно. Во что ты ввязался? — она напряглась.
— Я же сказал: выступление на съезде, двадцать шестого. А потом — сразу к тебе.
— Ты еще кое-что сказал. Так и знай — если с тобой что-то случится…
— Посмотри на меня, — я встал в полный рост и развел в стороны руки, — Что со мной может случиться? Я большой и страшный дядька! Ар-р-р-р!
Тася фыркнула и рассмеялась:
— Народ пугаешь! Сядь на место, страшный дядька!
Люди и вправду стали на нас оглядываться.
— Пойдем гулять? — спросил я, — Сколько у тебя времени есть?
— Ну, часа полтора — точно. В одиннадцать торжественная часть, мне еще вещи разобрать, переодеться… Подождешь десять минут?
— Всю жизнь, — искренне улыбнулся я.
Она нахмурилась и погрозила пальцем, но было видно, что ей приятно.
А потом она поднималась по лестнице к себе в номер, а я стоял в холле, смотрел на ее точеную фигурку, стройные ножки, пшеничные волосы, гордую осанку и думал, что во второй раз просто не имею права ее упустить. И что очень зря сдал кольцо в комиссионку.
Глава 10,
в которой пространственно-временной континуум сопротивляется
С Тасей мы провели часа четыре, не меньше. Сидели рядышком на этой их торжественной части мероприятия и совершенно не слушали, что там вещали с высокой трибуны чиновники от спорта. Мы писали друг другу записочки — как в школе, и хихикали. Потом — гуляли по Раубичам, целовались, рассказывали о своем житье-бытье за долгие месяцы разлуки.
Расставаться снова было тяжело. Мы стояли у ворот комплекса, под Тасиным большим желтым зонтиком, с которого стекали струи дождевой воды, и я никак не мог отпустить девушку.
— Когда мы увидимся? — спросила Таисия.
— Завтра вечером? Какой у вас план мероприятий?
— Кажется, сначала семинар, потом мастер-классы по лыжероллерам, нам дадут время на трассе… Часам к четырем я должна освободиться. Если что-то будет не получаться — позвони в гостиницу, портье, ладно? И сегодня вечером позвони. А они мне передадут… Буду волноваться, так и знай. Ты тут наговорил мне ужасов…
— Может, всё это бред и нет никакого маньяка. Это ведь не наводка, а чистой воды мистификация! Я просто съезжу, осмотрюсь… — пошарив в кармане, я сунул ей в руку бумажку с номером Привалова, — Если не отзвонюсь до ночи — набери сюда, это наш шериф Ноттингемский, помнишь его? Скажи, что я поехал в Шабаны по тому самому делу.
Я и сам себе не верил: искать маньяка потому, что во сне так сказал Леонид Каневский? Ну да, не более безумная идея, чем из-за бутылки коньяка перенестись в тело молодого Германа Викторовича в 1979 год.
— Ты меня пугаешь, Гера… Как я теперь…
— А что, лучше бы соврал?
— Не лучше, верно. Иди, поцелую тебя, мой храбрый рыцарь дон Кихот!
— А ты у нас, выходит, Дульсинея Тобосская? — не мог не ляпнуть я, после того, как мы отстранились друг от друга, чтобы отдышаться. — Не согласен я на дон Кихота.
— А я — на Дульсинею! — в ее глазах снова появились смешинки — и это мне нравилось гораздо больше, чем тот затаенный испуг, что был раньше. Она снова прижалась ко мне и встала на цыпочки, чтобы поцеловать: — Вперед! Ты победишь все ветряные мельницы!
Мне очень хотелось в это верить.
* * *
До Минска меня довез старенький ЛАЗ — белый с красными полосками. Я успел забежать в Дом печати и отметиться, и даже заселился в какую-то третьесортную гостиницу неподалеку — на большее родная редакция не расщедрилась. Ну, главное — будет где кинуть свои кости и где оставить рюкзак. Выслеживать маньяка я решил отправиться налегке: в карманах лежали кастеты, на груди болтался фотоаппарат. Взял еще удостоверение журналиста и пятьдесят рублей — на всякий случай. И отправился вызванивать Коленьку.
Хмурый пожилой мужчина за стойкой в коридоре гостиницы позвонить мне не разрешил, даже едва ли не выругал — вот что с ним такое? Собачиться с ним никакого настроения не было, потому пришлось идти искать таксофон. Благо — их тут было в изобилии, едва ли не на каждом углу. День явно стремительно портился: я дважды ошибся номером, а когда попал по адресу — оказалось, что Коленьки дома еще не было. Но женщина, которая подняла трубку, уверила — он в курсе, просил сообщить, куда нужно подъехать — и лучший в мире водитель «жигулей» обязательно будет точно и в срок.
— Только никого больше не нанимайте, он будет, будет через полчаса, не позже!
Пришлось вертеть головой, высматривая подходящее местечко — на другой стороне улицы имелась кулинария «Петушок» — ее адрес я и назвал. Там, по крайней мере, можно было спрятаться от моросящего дождя и перекусить.
Конечно, Николай опаздывал. Я выпил два кофейных напитка странного вкуса, съел пару смаженок с колбасой и вспомнил все известные мне матюги.
Что там говорил воображаемый Каневский — вечером? Что есть вечер — осенью? Семь часов? Шесть? Сейчас было шестнадцать тридцать, и из-за дерьмовой погоды казалось, что уже смеркается. Наконец в двери вошел Коля и встряхнулся, как большой мокрый пёс. Хотелось отругать его — но я сдержался.
— Погнали. Мы должны быть на выезде из Шабанов еще час назад!
— Ну, поехали!
«Копейка» как некий диковинный корабль рассекала колесами мутные дождевые воды, потоками заливавшие асфальт Минской кольцевой автодороги — еще скромной, двухполосной. Коля молчал, крутил баранку
