Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба
Проводник закончил с бельем, вышел следом за мной в тамбур и подозрительно обвел всю мою фигуру взглядом: может, курю?
— Домой возвращаетесь? — спросил он, убедившись в моей порядочности.
— Шо? — не удержался я.
— А-а-а-а! — разулыбался он, — Ну, дык если шо — то тогда на площадь лучше сюдой через переход, а не тудой через мост…
Мы понимающе поухмылялись, а потом проводник дождался, пока поезд остановится, и залязгал железяками, отпирая дверь.
— Бывай, земляк! — сказал он и пожал мне руку на прощанье.
— Всего доброго! — нормальных людей в мире всё-таки большинство. Это дает надежду на победу всего хорошего над всем плохим, пусть даже в отдаленной перспективе.
На перроне меня ждали неяркие огни вокзала, морось, хмурые и заспанные лица пассажиров, чуть более радостные — встречающих. Кто-то даже дарил цветы и целовался. Цветы! Цветы мне, наверное, тоже были нужны — но где я мог найти их в полшестого утра?
Конечно, первым делом я решил мотнуть в Раубичи — потому как, по словам воображаемого Каневского, на остановке в Шабанах маньяк появится только завтра вечером, и это, по большому счету, мой единственный шанс срисовать его внешность или хотя бы номер машины, какие-то приметы кроме того, что это «буханка» с надписью «ТЕХПОМОЩЬ». Искать на шару можно было начать и после того, как я спасу одну неизвестную автостопщицу.
Я не знал, что конкретно буду делать, не знал — соберется ли урод прикончить кого-то еще, если я спугну его там… Но совершенно точно решил — буду его ждать там столько, сколько потребуется. А потом — обязательно найду.
В подземном переходе было серо, сыро и пустынно. На площади перед вокзалом — тоже. Никаких круглосуточных кафешек, никаких гастритных «макзавтраков». Может быть, что-то и работало в зале ожидания на втором этаже, но время терять не хотелось: шутка ли, 20 километров до Раубичей! Я обвел взглядом такой знакомый и не знакомый одновременно городской пейзаж и так и не смог составить мнение — какой Минск мне нравится больше: незалежный или советский? Наверное, стоит присмотреться к этому городу в светлое время суток и более приличную погоду…
Несколько легковых автомобилей, в основном «копейки», стояли тут же, неподалеку. Виднелись красные огоньки тлеющих сигарет: шоферы о чем-то переговаривались. Может быть — бомбилы?
— Мужики, до Раубичей добросите?
— Пф-ф-ф! — сказал один.
— Далеко! — сказал второй, — И ты какой-то мутный.
— А денег хватит?
Я покопался в кармане и достал десятку, расправил ее и показал водителю. Профиль Ильича пялился на этих проходимцев неодобрительно.
— Э-э-э, маловато будет! — сказал тот же, ушлый.
Я достал еще одну купюру. Расценки, бляха, у них!
— Повезу за пятнадцать, садись ко мне! — тут же опомнился тот, который назвал меня мутным.
— Засранец, ты, Коленька, — сказал ему ушлый, — Я тебе припомню.
— А ты крохобор! Садись, товарищ, на переднее сидение, я тебе не таксист, я тебя просто так подвожу. А ты мне просто так пятнадцать дашь.
— Договорились, — рюкзак я бросил назад, сам втиснулся на пассажирское место рядом с водителем.
— Еще два рубля накинешь — я тебе экскурсию по ночному городу сделаю.
— Не, — сказал я, — Экскурсию мне не надо. А вот завтра мне, возможно, машина на полдня понадобится. Если найдешь кого-то, кто за тридцать плюс бензин согласится — оставь мне номер, я после обеда перезвоню.
Тому явно денег заработать хотелось, но — побольше. Потому он курил в окно и вел машину, а потом сказал:
— Пятьдесят.
— Побойся Бога, это почти ползарплаты моей!
— Я атеист, — сказал он, — Сорок пять.
— Полный бак, — сказал я, — Под горлышко. Тридцать пять.
— Тогда — «Экстра», — сказал он.
— Хрен с тобой, пусть «Экстра».
— Записывай номер, я дома буду часа в два. Спросишь Колю.
Ну Колю — так Колю. Я смотрел в окно, на мелькающие во тьме фасады зданий с начинающими зажигаться окнами: столица просыпалась! Непривычным было отсутствие музыки в салоне: то ли приемника у Коленьки не было, то ли тишину любил, то ли радио нынче не было круглосуточным…
— Слушай, Коля… А цветы мы где-то найти сможем?
— Ну и запросы у тебя в шесть утра…
— А если подумать?
— А если подумать — то это надо к таксофону. И деньги нужны.
— Деньги есть.
— Ну вот, говоришь — есть, а жмотишься…
— Так не жмотился бы — на цветы бы не хватило.
— Вот скажу твоей бабе, что ты жмот…
Какой, однако, мерзкий водила! Но мне нравился. Он притормозил около почты, где на стенке висели телефонные аппараты — под козырьками.
— Только ради трёх гвоздичек я человека будить не буду!
— Букет нужен, красивый.
— Тогда ладно.
Он вышел под дождь и пошел к телефону. Я вслушивался в обрывки разговора.
— … Дашка, не дури голову! Нет, не за тем самым! Хотя-а-а-а… Цветы нужны! Нет, какой, к чертовой матери, лахудре? Стал бы я… Хризантемы? Эй, пассажир! Хризантемы пойдут? — спросил он у меня и, увидев оттопыренный большой палец, снова заорал в трубку: — Надо много! Давай, нарежь, мы приедем через пятнадцать минут. А что? Да, через час могу и заехать, пассажира в Раубичи везу… Ну, где я тебе шампанское возьму? Дашка, не дури голову!
«Копейка» пересекла МКАД и двинула дальше, мимо Боровлян — по лесу. Сердце щемило: скоро я увижу Тасю!
В какой-то момент Коленька крутанул руль, и мы свернули в чащу. Там на отшибе стояло несколько домиков. То ли дачный поселок, то ли хутор — что-то такое. Одна из калиток была открыта, горел мощный электрический фонарь, полная красивая женщина в весьма фривольном халате зябко переминалась с ноги на ногу. В руках — огромный букет белых пышных хризантем.
— Давай деньги! — сказал водитель и тут же выскочил наружу, ухватил одной рукой цветочницу спереди, другой — сзади, получил по роже, отхватил страстный поцелуй, выхватил букет, сунул деньги и сел жутко довольный за руль, — Ух-х-х-х, Дашка!
Какой, однако, ловкач! И вроде ж ничего особенного — мужичок лет сорока, лысоватый, седоватый, зуб потертый золотой… Он высадил меня где-то посреди холмистого леса и сказал:
— Дальше не поеду, зажопят. Тут до гостиницы рукой подать, шуруй по дороге прямо, не заблудишься. И цветы не забудь!
Я злобно хлопнул дверью. Зажопят, как же! К Дашке он под бок торопится, тут и гадать нечего! Ну, по крайней мере дождь моросить перестал. Я зашагал по приличной асфальтовой дороге, помахивая букетом хризантем и ориентируясь на желтые электрические огни впереди. Очертания характерной формы гостиницы проявлялись на фоне туманных холмов и
