Пионерский гамбит — 2 - Саша Фишер
— Письма? — все так же без выражения спросила она.
Я в двух словах объяснил идею с почтовым ящиком и комментариями от редакции.
— Да, могу, — сказала она. Достала из своей сумки тетрадку, вырвала из середины двойной листочек и принялась выводить аккуратные круглые буквы.
Марчуков сидел красный и надутый. Ни на кого не смотрел и сопел.
— Олежа, пойдем-ка на пару слов, — я встал и толкнул его в плечо. — Давай-давай, шагай!
Мы вышли на крыльцо библиотеки.
— Это что ты за представление только что устроил, а? — спросил я. — Она же тебе нравится!
— А чего она приперлась вот так? — буркнул Марчуков, все еще не глядя мне в глаза. Красными теперь были не только щеки, но еще и уши.
— Олежа! — я хлопнул его по плечу. — Ты догадался сам про ватман? А про фломастеры и прочее? А вот она догадалась! В любой редакции нужен такой человек, отвечаю!
— Ты уже все решил, значит, да?! — Марчуков посмотрел на меня исподлобья. — А у нас спросить? А наше мнение, значит, ничего не значит, да? Ты главный, и все?
— Дурак ты! — я подмигнул. — Если я ее сейчас выгоню, она пойдет к какому-нибудь Боде или в какой-нибудь авиамодельный кружок. И как ты ее тогда будешь ловить? Ночью пробираться в палату девчонок, чтобы пастой ее намазать?
Марчуков молчал и сопел.
— Так что, мы возвращаемся, и я прошу Друпи уйти? — спросил я. — В смысле, Анастасию, конечно.
Черт, имя Анастасия совершенно ей не подходило! Анастасия должна быть такая утонченная принцесса в кружевах и прическе… Может, отчество у нее спросить? По имени-отчеству как-то серьезнее что ли…
— Ну? Чего молчишь? — я потряс Марчукова за плечо, как будто будил.
— И если я скажу выгнать, то ты выгонишь? — хмуро спросил он.
— Конечно, — серьезно ответил я. — Ты же мой друг.
— Пусть остается, — буркнул Марчуков. — Только это… не вздумай ей что-то про меня говорить!
— Как скажешь, — усмехнулся я и взялся за ручку двери.
— Подожди… — Марчуков ухватил меня за футболку. — Я… это… Извини, в общем…
— Ничего, бывает! — я хлопнул приятеля по плечу, и мы вернулись обратно к нашим.
Первое, что я услышал, когда вошел, это громкий смех Мамонова.
— Блин, я сдохну сейчас, — простонал он.
— Что такое? — спросил я, усаживаясь на свое место. Посмотрел по очереди на Мамонова, Друпи и Алика.
— Я читала письмо, — монотонно проговорила Друпи.
— О как, уже готово? — обрадовался я. — Тогда я тоже хочу послушать.
— Хорошо, я начну тогда с начала, — девушка кивнула. — Здравствуйте, дорогая редакция! У меня есть одна проблема — с тех пор, как я приехал в лагерь, меня преследует синий шимпанзе. И дело даже не в том, что он синего цвета, хотя порядочная обезьяна должна быть коричневого. Он носит шляпу, пионерский галстук и играет на валторне. До того, как он появился, я даже не знал такого музыкального инструмента. А еще он постоянно говорит всякие гадости. Например, про Алену из второй палаты девочек. Или про Илью из первой.
Дорогая редакция, если вы подумали, что я сумасшедший, то это неправда. Я нормальный. А шимпанзе мне просто снится. Зато каждую ночь. И ужасно надоела. Может быть, вы подскажете, как можно от нее избавиться? Раз у нее есть пионерский галстук, значит ли это, что она тоже пионер?
Мамонов опять прыснул. Я фыркнул тоже, представив синего шимпанзе в шляпе и с валторной.
— Если это не подойдет, то у меня есть еще одно… — Друпи перевернула листочек. — Мне не разрешили взять в лагерь мою собаку, хотя она очень добрая и воспитанная. Но написать я хотел не об этом, а про ботинки. Если составить всю обувь нашего отряда в форме круга, то это будет… Дальше я не дописала еще. Но там еще будет про соревнование по сбору грибов, чтобы разнообразить рацион столовой.
— Кгхм… Грибы — это да, — я снова фыркнул. — Слушай, эээ… Анастасия… — блин, чуть вслух не назвал ее Друпи! — Ты думаешь, что такие письма могут написать реальные пионеры?
— Ну я же смогла, — она пожала плечом. — Значит и другие смогут. Ты сказал, что первые письма надо написать, как образец. Чтобы все увидели, что можно написать в газету. Если там будут письма про пионеров-героев и спортивные достижения, то мы получим пачку таких же писем. А это скучно. Вот я и решила, что будет интереснее, если письма будут смешными.
Она ни разу даже не улыбнулась, а голос ее продолжал звучать все так же монотонно, как у диктора-переводчика.
— Ага, вы напишете это в газете, а потом вас всех на ковер к директорше и все, пакуйте рюкзаки, — сказал Алик. — И газету заставят снять еще до того, как ее кто-нибудь прочитает.
— Так мы же не собираемся писать ничего плохого, — проговорила Друпи. — И все равно вожатые не читают стенгазеты.
— Ага, практиканты в «Мурзилке» тоже так думали, — сказал Алик.
— Какие еще практиканты? — заинтересованно спросил Марчуков.
— Ну, была одна история, когда перед публикацией в детский журнал добавили всякие загадки… смешные, — Алик как будто смутился. — Например: «Волоса, волоса, посредине колбаса».
— Кгхм… Что?! — прыснул Марчуков. — Они это прямо в журнале напечатали?!
— Там много было всякого, — Алик снова пожал плечами. — «Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно». Или «У какого молодца вечно капает с конца».
— А, я что-то слышал такое! — Мамонов рассмеялся. — «Волосатая головка за щекой играет ловко». Только не знал, откуда эти загадки. И что случилось?
— Тираж напечатали, но до читателей он не дошел, — сказал Алик. — Машины с журналами остановили. И все экземпляры сожгли. А студентов-практикантов, которые это все устроили, больше никто так и не видел потом.
— А ты откуда тогда знаешь? — Марчуков вскочил со стула.
— Мне дядя рассказывал, — веско сказал Алик. Будто мы должны знать, кто его дядя, и почему его слово это однозначный авторитет. — Он сам читал этот журнал до того, как все уничтожили.
— А не свистишь? — недоверчиво покосился на Алика Мамонов.
Алик промолчал. Его длинное лицо стало похоже на обиженную лошадиную морду.
— Да ладно, мы же не всесоюзный детский журнал делаем, а отрядную стенгазету всего лишь, — я махнул рукой. — Дурацкие письма мне нравятся. Ну а если вызовут на ковер… Что ж… Мы
