Валерий Большаков - Командор
Цепочка корсаров уходила всё дальше в лес.
Шум прибоя постепенно отдалился, сменяясь шорохом листвы и писком лесной живности.
Весь день, до самого вечера команда «Феникса» брела долиной меж высоких холмов. Выйдя к реке, они двинулись по её берегу, уходя в горы Сибао.
Вечером остановились под защитой скал, построили шалаши, укрыв их, на всякий случай, парусиной, разожгли костры.
Шекер-ага даже в походных условиях умудрился приготовить вкусный ужин, хотя и весьма скромный по объёму.
— Много есть — вредно, — значительно сказал Быков. — Правда, Понч?
— Кто бы говорил… — проворчал Шурик. — Вон какое брюшко отрастил!
Жерар Туссен держался недолго, хихикнул.
— Какое брюшко?! — оскорбился Яр. — Где ты его увидел?
— Ты не втягивай так живот, — фыркнул Пончик, — не поможет!
— Да это фигура у меня такая, перегибистая!
Корсары, сидевшие неподалёку, захохотали.
Что бы там ни происходило, на море и на суше, а уныния в команде не чувствовалось, настроение было бодрым.
Ещё бы! Вона как они испанцам врезали!
Народу положили — тьму, а у самих ни одних похорон. Уметь надо. А корабль… Ну что корабль?
С таким командором, как у них, они ещё десять кораблей отыщут, получше «Феникса»!
— Олег, — негромко сказал Акимов, — а на что ты надеешься? Нет, пока всё нормально и будет, конечно же, всё как надо, я уверен. Просто интересно…
Сухов кивнул.
— Надеяться надо на самих себя, — проговорил он назидательно. — И на буканьеров. Их тут много шастает. Наверняка уже нас приметили и соображают, к добру ли мы тут или к худу.
— Я видеть следы, — вставил Хиали. — Люди в мокасинах, ходить стороной.
— Ну вот… Это самое… Постараемся убедить этих людей в мокасинах, что мы не только белые, но ещё и пушистые…
— Буканиры? — не понял Быков. — Типа пираты?
— Типа заготовщики мясопродуктов. Пьер! Помнится, ты говорил как-то, что знался с буканьерами.
Пьер Длинный важно кивнул.
— Расскажи этим незнайкам.
Пьер солидно откашлялся и повёл свой незамысловатый рассказ.
— Буканьеры, — начал он, — они из беглых рабов, только белые. Или, скажем, из морячков, кого на берег выбросило после шторма. Охотники они. Испанцы-то уже лет сто сюда коров завозят да свиней, а скотина то разбежится, то индейцы тайно, бывало, нагрянут, скотоводов уделают. А коровы, они хоть и терпеливые, только не до смерти. Как проголодаются, как выедят всю траву в загоне, так и вырвутся на волю. А травы тут — хоть сам её ешь! И волков нет. Вот бурёнки и плодятся. И кони тоже, и свиньи — стадами огромными бегают по Эспаньоле!
— А почему тогда — буканьеры?
— А они так мясо готовят — на буканах. Это такие решётки из сырого дерева, вот они на них и коптят свинину да говядину. Или это потому они так окрещены, что селения свои тоже буканами прозывают? Сами себя они мателотами зовут, то бишь матросами. Семей у них нет, живут впятером-вшестером, а когда один из них помирает, всё его имущество достаётся товарищам… Хотя какое у них имущество? Даже стула со столом не держат, рубаху носят, от бычьей крови заскорузлую, да такие же панталоны, ну и башмаки из свиной кожи. А в шкурах они соль добывают — выпаривают на солнце морскую воду. Ничего даром не пропадает! Они тут всех пиратов снабжают мясом. Зали-вов-то много, наш брат-разбойник пристаёт к берегу, и пошёл обмен — мяско на ружья, на ром. А ружья у них здоровые, что твой фальконет — одной пулей быка валят! А уж какие они быстрые… Пока испанец мушкет свой перезарядит, буканьер три выстрела сделать поспевает! Да-а! Я и сам не верил, пока не увидал. Ох и шустрые ребята! И порох у них особенный, строго на заказ, из Шербура. Его так и называют — «буканьер-ский порох». Они его в таких флягах хранят, из тыкв сушёных. Или в трубках из бамбука, заделанных воском. А собачищи у них какие… Звери! На испанцев натасканные. Такая тварь, ежели в горло вцепится, порвёт аки лев! Что ты…
— Господин командор! — раздался голос дозорного. — Тут человек из леса, главного ищет!
— Давай его сюда! — отозвался Сухов.
Из теней и отсветов костров нарисовалась нескладная фигура.
— Привет вам, добрые люди!
Голос, раздавшийся из полутьмы, был полон не только смирения, но и некоего мелкого торжества, довольства собой.
— И тебе привет, добрый человек, — откликнулся Олег. — Проходи к огню, а то как дух ночной.
Во мраке послышалось хихиканье, и на свет костра вышел невысокий человек в кожаных штанах и рубахе.
За плечом у него висело длинное ружьё, в руке гость держал тесак, за поясом торчали два пистолета и здоровенный нож.
Следом вышло ещё одно «оружие» — огромный чёрный пёс, настоящая собака Баскервилей.
Втянув носом воздух, она глянула на хозяина и улеглась, положив голову на лапы.
— Меня зовут Катакоа, — представился буканьер, приседая на камень. — Это индейское имя. Моя мать — индианка Анакаона, а отец — миссионер. Сделал своё дело и был таков. А я — вот он. Индейцев тут почти не осталось, испанцы всех истребили. Вашу компанию я ещё на берегу приметил. Смотрю — испанцы кого-то к берегу прижимают, да много их. Ну, думаю, беда! А как сказать… «Сантану»-то вы приложили знатно! Приятно было посмотреть! А корабль ваш прибрали…
— Испанцы домовитые пошли, — фыркнул Быков.
— А не испанцы вовсе на ваш «Феникс» поднялись…
— Не испанцы? А кто тогда?
Катакоа поёжился.
— Колдун! — сказал он. — Злой колдун-оборотень! И с ним люди его. С испанцами он дружен, те его доном Альберто кличут, а он…
— Дон Альберто де Корон?! — воскликнул Пончик.
— Ну да…
— Так вот кто нам эту пакость устроил… — протянул Олег. — Наш старый приятель!
— Козёл безрогий! — сердито выразился Пончик. — Мы этого колдуна чуть не повесили, а вот надо было. Нет, ну какая же всё-таки скотина!
— Не кипишуй, Шурка, — спокойно сказал Быков. — Поймаем мы этого колдуна сраного и кол ему осиновый всадим.
— В анус! — рявкнул Пончик. — И на пару футов внутрь! Угу…
Когда корсары отсмеялись, Катакоа спросил осторожно:
— И вы не боитесь магии этого оборотня?
Сухов усмехнулся:
— Друг мой Катакоа, пускай он нас боится!
— Индейцы называют его Бледным Бендиго, — подала голос Гли-Гли. — Я сказала этому оборотню, что Олег, — девушка указала на Сухова, — нарежет ремней из его дряблой кожи, сплетёт из них верёвку и повесит!
— Неплохой вариант, — усмехнулся Олег.
— Но у вас же нет корабля, — заметил буканьер.
— Зато у испанцев их много! — отмахнулся Олег. — Это самое… Скажи мне, Катакоа, далеко ли отсюда ваше селение?
— Рядом, — не стал скрывать тот. — За горами.
— И много вас там?
— Человек сто… Или больше.
— А лошадей много вокруг?
— Ты любишь конину? — удивился Катакоа.
— Нет, просто я предпочитаю ездить верхом, а не пешком таскаться. Понимаешь, Катакоа, я очень не люблю, когда на меня нападают. Поэтому всегда даю отпор. Вынудили нас испанцы на берег сойти? Им же хуже. Нас тут сотня с лишним нехороших мужиков, точно знающих, с какой стороны у мушкета дуло. И если у нас будет сотни две лошадей, на Эспаньоле объявится конный отряд, который станет нападать на испанские селения, будет грабить и убивать. Мы тут такого шороху наведём, что испанцам тошно станет! Понял?
— Понял… — проговорил буканьер, находясь под впечатлением. — Будут лошади! Много лошадей!
Глава 9, в которой Олег уходит в партизаны
Рано утром, когда горный хребет загораживал встающее солнце, и в долине царил сырой полумрак, корсары покинули свой лагерь и двинулись к селению буканьеров. К букану.
Дорога была недолгой — надо было обогнуть крутобокую гору, похожую на правильный конус, поросший лесом до половины, и войти в глубокое, узкое ущелье.
Сей каньон был с секретом. Раз за разом он изгибался, подчас под прямым углом, и на каждом повороте были навалены огромные глыбы, могущие надёжно укрыть стража или двух.
Парочки стрелков было достаточно, чтобы удержать на месте хоть полк, хоть два полка — все лягут, если дозорный не захочет пропустить чужаков.
А на выстрелы другие сбегутся, и выйдет пришельцам амбец.
Ущелье выводило в долину, ступенчато поднимавшуюся к солнцу, и там, среди роскошных лугов и перелесков, стоял букан — посёлок вольных охотников.
Дома тут ставили в стиле простейшем — этакие шалаши без стен, сплошные навесы, поднятые на столбах.
От дождя защитят, а от холода… Да какой холод в этих-то местах? Зато ветерок продувает…
Первыми гостей учуяли собаки — огромная свора псов с лаем и рычанием налетела, заметила Катакоа — и мигом изменила поведение, завизжав от радости, запрыгав.
