Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая (СИ) - Хренов Алексей
Это было последним, чего мог ожидать немецкий пилот.
Лёха успел заметить вражеское лицо в кабине — широко распахнутые глаза, замешательство, почти детское недоумение.
Этого мгновения хватило.
Раздался резкий, утробный грохот пулемёта.
Лёха почувствовал, как самолёт вздрогнул от отдачи.
Очередь вонзилась в мотор «Хенкеля», врезалась в его фюзеляж, оставляя вдоль обшивки рваные, дымящиеся дыры.
Секунду спустя из-под капота двигателя хлынул густой чёрный дым, окутывая самолёт, как саван.
Немец рефлекторно дёрнул машину вправо вниз, но уже не для атаки, а чтобы спастись.
«Хенкель» начал терять высоту, уходя в сторону, пытаясь выбраться из-под обстрела, таща за собой дымный хвост.
Очередь сзади оборвалась.
Но возвращаться истребитель явно не собирался — пилот отчаянно старался отвести повреждённую машину подальше, в надежде дотянуть хотя бы до ближайшего поля.
Лёха только теперь понял, что всё это время почти не дышал.
Он шумно выдохнул, быстро провёл взглядом по приборам, проверяя, не ушёл ли самолёт в неуправляемый крен.
Он чуть отклонил ручку управления, подправляя курс, и только тогда услышал щелчок.
Пулемёт молчал.
— Патроны всё! Больше нет! — заорал Илья сзади, перекрывая свист ветра.
Лёха скрипнул зубами, судорожно сглатывая сухость в горле.
Ну и весело же будет, если теперь прилетит ещё кто-то.
Глава 11
Удирантен унд стрелянтен ай моментен!
Вторая половина июня 1937 года. Испанска ферма в окрестностях аэродрома, около города Авила.
Хейно Капутнахер привык к неожиданностям. Война, небо, бой — всё это подразумевало, что сюрпризы будут случаться регулярно. Но когда он увидел двух оборванцев в кабине генеральского самолёта, радостно машущих ему руками, его мозг на мгновение просто отказался работать.
Он даже не сразу понял, что вообще происходит. Что эти двое там делают? Откуда взялся этот самолёт? Почему он вообще летит прямо туда, куда не должен?
Но самое главное — почему этот чёртов пассажир ухмыляется ему во весь рот и, что-то выкрикивая… показывает ему… задний оборванец ударил левой рукой по сгибу согнутой в локте и вытянутой к нему правой…
«Он что, послал меня на хрен?» — мозг со скрипом перерабатывал информацию.
Классический неприличный жест был изображён настолько самоуверенно, что Капутнахер даже не сразу сообразил, где мог этот придурок такому научиться. «У итальянцев, что ли?» — мелькнула запоздалая мысль.
А потом загрохотал пулемёт.
Очередь впилась в мотор, будто горячий нож в масло, и тот немедленно сдох, выпуская клубы густого чёрного дыма.
Хейно сработал инстинктивно. Дёрнул ручку, заваливая «Хейнкель» вправо, уходя вниз в крутой вираж. Воздух завибрировал от очередей, прошивающих небо, но его машина, словно обиженный гусь, плавно плюхнулась вниз, превращая падение в вынужденную посадку.
Надо было срочно приземляться.
Он нашёл глазами плавно снижающееся поле, в конце которого стояла какая-то небольшая постройка, сжал зубы, потянул ручку, уговаривая свою покалеченную машину дотянуть хоть до какого-нибудь ровного участка. Колёса чиркнули по земле, машину тут же начало трясти и подбрасывать так, что чуть не вышибло дух, но «Хейнкель» выдержал.
Почти.
Секунд за пять до полной остановки несущийся под уклон и слабо управляемый аэроплан перескочил низкий каменный заборчик и влетел в стену сарая, тараня его носом и распугивая окружающих кур и гусей.
Треск. Глухой удар. Самолёт качнуло, пропеллер с мотором исчез в дыре сарая, из которого раздалось испуганное мычание, оставив кабину с крыльями на улице. «Хейнкель» резко застыл.
Хейно, хорошенько треснувшись мордой о приборную доску, вылетел из кабины быстрее, чем это можно было бы себе представить, и, почти кубарем откатившись от самолёта, залёг за какими-то камнями, на случай если топливо займётся. Но пожара не случилось.
Он попытался отдышаться. Сердце грохотало, ладони вспотели. Отгоняя пинками пытающихся его атаковать гусей, он повернул голову к своему «Хейнкелю», разглядывая верный самолёт…
И тут буквально через минуту над ним просвистели республиканские «Попагайо» в сопровождении двух «Рата».
Он заметил, что один из «Попагайо» был подбит, таща за собой приличный дымный хвост. Видимо, его самолёт заметили. Оставшиеся три машины резко пошли в атаку на его многострадальный «Хейнкель». Хейно даже не успел выругаться, просто рванул прочь от самолёта, к ближайшему каменному заборчику и рухнул за него, вжимаясь в него спиной, закрыв голову руками.
Не было никаких сомнений, что задумали эти ублюдки. Над головой загрохотали пулемёты, прошивая брошенный самолёт, сея ужас и разруху на ферме, поднимая облака пыли и крошки камней. Капутнахер вжался в землю, злобно стиснув зубы.
— Nein! Nein, Scheiße! — твердил он, и в тот же миг пулемётная очередь прочертила его брошенный самолёт, поднимая клубы дыма и разбрасывая обломки.
Очереди прошлись по фюзеляжу его самолёта, превращая «Хейнкель» в решето. Хлопки разрывов, фонтанчики земли — штурмовики прошили его самолёт как кусок картона, вздымая пыль и куски обшивки.
Двигатели «Попагайо» затихли вдали, растворяясь в далёком небе.
Капутнахер осторожно выглянул из-за камней. Его самолёт застыл, источая чёрный дым. Хейно нервно облизнул губы.
Он больше даже не был самолётом — скорее, это было нечто, напоминающее остов разбитой повозки, из которого тянулся чёрный дым.
И тут, прямо посреди разгромленного двора фермы, показался хозяин этих мест — крестьянин в соломенной шляпе и с вилами в руках. Он медленно шёл в направлении Хейно, намерения его были предельно ясны.
Хейно даже не вспомнил про пистолет, болтающийся на поясе, он просто вскочил, перепрыгнул одним махом забор и бросился наутёк.
Вот теперь он реально был в полной заднице.
Вторая половина июня 1937 года. Небо над аэродромом франкистов, окрестности города Авила.
Иван ругался последними словами, крутя головой в открытой кабине своего «ишака», внимательно осматривая воздух и землю. Всё было как-то слишком… странно. Налёт, в целом, удался, но от этого чувство тревоги только усиливалось.
Штурман у «чайников» оказался толковым. Он провёл группу, сделав большой крюк, и они вышли к аэродрому со стороны тыла, застигнув мятежников врасплох. Аэродром оказался вымершим. Ни привычного воздушного патруля в небе, ни выстроенных в ряды самолётов на земле, ни обычной суеты аэродромной жизни. Пустота. Как будто кто-то заранее предупредил врага.
«Эр-пятые» с одного захода высыпали бомбы на постройки, вызвав хаотичные вспышки, клубы пыли и взметнувшиеся к небу обломки. Тут же проснулись малокалиберные зенитки — они хоть и проспали самолёты на подходе, но сработали быстро и на редкость метко. Иван видел, как очередь одной из них ударила точно в мотор идущего впереди «чайника». Тот тут же потащил за собой густой, маслянистый шлейф дыма, медленно, но неотвратимо теряя высоту.
И всё произошло, как всегда. Три оставшихся целыми штурмовика тут же развернулись на новый заход, чтобы добить зенитки пулемётным огнём, а повреждённая машина взяла курс прямиком на базу, таща за собой дымный след горящего масла.
Иван тяжело вздохнул. Он остался прикрывать атакующую тройку, нарезая круги и петли в высоте. Каждый раз одно и то же, пока весь боекомплект не изведут, оторвать штурмовики от этого дела было невозможно. А если сейчас подскочат «мессеры»?
К счастью, зенитки, дав ещё несколько очередей, замолчали. Видимо, расчёты либо залегли, либо разбежались. Сделав ещё пару заходов и оставив на земле рваные следы своих очередей, «чайники» наконец развернулись и пошли догонять дымящий самолёт.
Им потребовалось минут десять, чтобы нагнать повреждённый «эр-пятый». Тот летел низко, его двигатель продолжал дымить, но вроде как дым стал даже меньше, а экипаж явно изо всех сил тянул машину к своим.
