Начальник милиции. Книга 6 (СИ) - Дамиров Рафаэль
— Ну а проштрафившихся ждут общественные работы по благоустройству прилегающей территории, — строго проговорил я, выискивая в строю виновников недавнего инцидента. — Лифанов и Корчиков, выйти из строя.
Сержант и старшина, понурив головы, шагнули вперёд.
— Вот они, красавцы, — цокнул я. — За мной, шагом марш.
Я направился к выходу, милиционеры пошли за мной.
— Александр Александрович, а что делать надо? — когда мы вышли на улицу, спросили парни, готовясь к трудовой повинности. — Может, мы переоденемся? У нас сменка в кабинете есть.
— Отставить переодевания, — подмигнул я. — Это работа не с лопатой и граблями, это секретное задание. Слушай мой приказ — никому об этой операции ни слова.
Парни опешили, но закивали.
— Не слышу?
— Так точно, товарищ капитан! — в голос отрапортовали милиционеры.
Глава 11
Я ввел Лифанова и Корчикова в курс дела. Так и сообщил — есть провидица, и она поможет им вспомнить ту женщину, которая освободила Грицука. Парни насторожились. Хмыкали, мол, мы ж комсомольцы и во всякую ворожбу не верим.
— Я тоже не верил, — загадочно проговорил я. — Пока бабуля не помогла раскрыть пару запутанных преступлений. Она видит насквозь буквально любого человека.
Я ткнул в эту парочку пальцем.
— Прямо уж насквозь? — почесал затылок Лифанов, а Корчиков тоже напрягся и поглядывал на старшину, будто ждал от него совета или знака.
Что-то темнят парни… Использую-ка гадалку как детектор лжи. Может их запугали? Или, чем чёрт не шутит, загипнотизировали? Гипноз и околомистические штуки сейчас цветут буйным цветом, пошатнув у некоторых советских граждан незыблемые атеистические воззрения, и тут порой главное — просто поверить. Вот и проверим. Эдик, конечно, заверял, что Аграфена вовсе не шарлатанка, а потомственная колдунья, но я буду полагаться на факторы доказанные. Например, о том, что мнимый эффект — это тоже эффект.
Я посадил парней в свою служебную «Волгу», что недавно досталась Кулебякину (он даже поездить толком не успел), и мы выдвинулись по нужному адресу.
Дом гадалки Аграфены Тимофеевны Жаровой — небольшая покосившаяся избушка на окраине города, утопающая в диких, но уже пожухлых по осени зарослях лопуха и крапивы. Весь забор увешан странными пестрыми тряпками, перевязанными красными вязальными нитками, а на калитке болтается ржавая подкова — вроде, на счастье, а может быть, и от сглаза.
Крыша чуть перекосилась, потемневший от времени шифер местами зарос мхом.
Окна занавешены выцветшими шторами с узором, похожим на магические пентаграммы (на деле это просто старые занавески с необычным орнаментом, но выглядят зловеще).
На крыльце, весь в паутине, висит букет засушенного зверобоя, а у порога — старая глиняная миска с молоком.
В общем, будто и вправду попали мы в дом ведьмы. Парни напряглись, стали перешептываться.
— Смелее, — подбодрил я их, подталкивая на крылечко с прогнившей ступенькой. — Под ноги только тут смотрите…
Я тоже ступил на крыльцо и постучал по дощатой двери.
— Хозяйка! Можно?
В ответ — гробовая тишина. Лишь где-то на чердаке зашуршала летучая мышь. А может, это ветер перебирал старые газеты.
Почему-то прочитанные газеты и журналы принято было складировать на чердаках и хранить годами, а то и десятилетиями. В Советском Союзе старые газеты не просто сваливали в стопки — их берегли, словно кладезь мудрости и незаменимый бытовой инструмент. Хрусткие, пахнущие типографской краской, они служили всему: укутывали хрупкие чашки, шуршали под сапогами в прихожей вместо ковриков. Их листали в ожидании чуда, разгадывая кроссворды или вырезая рецепты. Они становились подстилкой под горячее на кухонном столе или разделочной доской, и, конечно же, «тайной» страницей в туалете. Газета в СССР — это не просто бумага, это история, запечатленная в печатных строках и черно-белых фотографиях.
Нам так никто и не открывал. Я подергал дверь — заперто. Но дом был если и пуст, то не совсем — в дырку в углу дверного полотна вдруг выскочил на крыльцо огромный черный кот. Парни вздрогнули и отшатнулись. А кот с видом хозяина подошел к миске и стал лакать молоко.
— Черный, как демон, — покачал головой Лифанов.
— Не боись, Жека! — хорохорился Корчиков, подбадривая напарника. — Ты что, веришь в приметы с черным котом? Ха!
— Не знаю… — пробормотал старшина. — Но случай со мной не так давно был взаправду. Я никому не рассказывал. Клянусь, такое не придумаешь!
Тут Лифанов замолчал, а потом вдруг выдал:
— Это была чертова ночь, черный кот и мокрые штаны от страха!
Мы переглянулись.
— Ну, рассказывай, — усмехнулся я.
— Значит, иду я поздно в отдел. Темно, улицы пустые, фонари еле тлеют, как дохлые светляки. Дождь сеет, мокро, скользко. Только редкие машины шуршат по лужам. И тут он. Кот. Черный, как ворона в декабре. Выскочил прямо передо мной, глаза горят, хвост трубой. Я шаг — он назад. Я еще шаг — а он не уходит! Стоит поперек дороги, сверлит меня желтыми глазищами, будто знает что-то, чего мне лучше не знать. Я бы плюнул и пошел дальше, да как раз сзади — хрясь! Я вздрогнул, обернулся — у хозмага вывеска отвалилась, тень мелькнула, потом хлопнула дверь. Никого не видно. Будто ветер, а будто и… привидение.
— Ха! Привидений не бывает, — заявил Корчиков, косясь на черного кота, что лакал из миски, но в его голосе не слышно было уже уверенности.
— Ты дальше слушай, — тихо проговорил Лифанов. — Не успел я разглядеть, кто там, как вдруг с ревом несётся «Москвич»! Я едва успел отскочить! Колёса шлифанули в том месте, где я только что стоял. Мгновение — и стал бы блином на асфальте! Кот меня держал на месте, и я там чуть не погиб! Представляете?
— Жутко, — пробормотал Корчиков.
— А дальше — еще интереснее, — Лифанов понизил голос. — Смотрю — кот. Сидит. И улыбается. Не морда, а само дьявольское довольство. А я ему говорю: «Ты что, гнида, спас меня или приговорил?» А он махнул хвостом и исчез во дворах.
В этот момент дверь неожиданно отворилась.
— А, начальник, я знала, что ты придёшь, — на пороге выросла крепкая пожилая женщина. Не скрюченная, как Баба-Яга, а вполне себе прямая и бодрая, но изрядно возрастная.
Я изобразил изумление, мол, откуда вы знали, что приду?
— Заходите, — кивнула бабка и нырнула в избу, а мы — за ней…
Лицо у гадалки морщинистое, но с хитрецой, будто саму судьбу перекраивать научилась. Глаза цепкие — бусины, как у крыски, бегают туда-сюда, оценивают клиента, будто примеряют — сколько можно с него содрать. Брови тонкие, неестественно выгнутые, словно её саму каждый раз удивляет собственная наглость. Губы намазаны кровавой помадой, но держится она лучше советского режима. Волосы редкие, тронутые серебром, собраны в тугой пучок под павловопосадским платком, когда-то ярким, а теперь таким замусоленным, что его можно спутать с тряпкой.
Одеяние — хаос и колдовская сила одновременно: цветастый халат, подпоясанный чем-то, что в прошлом, возможно, было занавеской, а поверх этого многослойного безумия — ещё и шаль с бахромой, явно пережившая как минимум Октябрьскую революцию. На пальцах массивные кольца, стекляшки в них зелёные, но поданы так, будто это царские изумруды, спасённые от белогвардейцев.
Гадалка села за стол, а мы остались стоять.
Её руки, жилистые, тонкие, с цепкими пальцами, то и дело хлопали по столу, разбрасывали карты или тряслись над шаром, словно вот-вот сотворят нечто великое. А по факту — просто собирались объявить клиенту, что «с глаз долой — беда на пороге».
В доме пахло смесью табака, нафталина и чего-то неопределённо тревожного, как будто в комнате одновременно курили дедушки, прятали неведомое добро в бабушкины сундуки и варили зелье на основе советского шампуня.
В каждом движении хозяйки была уверенность человека, который точно знает: чем страшнее он наговорит, тем больше купюр оставит клиент на шатком деревянном столе, заваленном картами, свечами и крошками, возможно, недоеденной пироженки из «Кулинарии».
