Артем Лунин - Кровь леса

Помнится, во время математики я сказал себе «хочу», вот и сбылось. До чего странно таскать на себе нечто живое… и требующее кушать!..

Нан утешила, что плащ ест лишь листву и, собственно, человеческий пот, лишь в крайних случаях требуя кусочка мяса. Биотехнология, как в броне и оружии «нелюдей», или же волшебство?

Я ходил, опираясь на плечо Нанджи, на палку, устраивая десятиминутные перерывы между шагами. Но ходил!

А утром девятого дня я понял, что различаю свет и тени.

Имп сказал, что это именно мои глаза, а не сенсоры, которые он до сих пор отращивал. Я едва не чокнулся от восторга, хохотал и плакал, я говорил Нанджи, что она лучшая сиделка в мире, и признавался ей в любви.

Она была рада за меня и счастлива моим счастьем, я это почувствовал и вовсе потерял голову. Улучив момент, я сцапал девушку и принялся ее кружить, в босую пятку немедленно впилась колючка, и «вальс» закончился на втором обороте столкновением с кустарником. Нан держала меня и смеялась мне в ухо, а я подпрыгивал на одной ноге, чувствовал горячее девичье тело через жесткую листву ее одежды и понимал – я живой, все будет нормально, хоть и не сразу.

Нанджи, должно быть, что-то почуяла. Вдруг перестала смеяться, сдавленно ойкнула и вырвалась, мимоходом дав мне по мордасам, – отчего я свалился, снова ойкнула и заметалась, не зная, поднимать ли меня или убечь подальше. Я полежал, сотрясаясь от смеха и сияя в небеса безумной улыбкой, потом вытер слезы и принялся нащупывать колючку в пятке.

– Не смей больше такое выкинуть!.. – сказала Нанджи, я чувствовал ее потрясение – еще бы, к ней прикоснулся грязный нелюдь!.. Как будто улучшение моего состояния отменяло то, что она поила меня из губ в губы и спала в обнимку.

– То-было-лечение!.. – раздельно прорычала она.

– Ладно-ладно, извини… – тут я почувствовал неладное, – а разве я что-то говорил вслух?

– Ты что, опять залез мне в голову? – спросила Нанджи нехорошим тоном.

– Чего? Это ты мои мысли подслушала!..

– Ничего подобного! Нужны мне твои мысли!..

– Видимо, все же нужны, если ты их читаешь.

– Это ты слишком громко кричишь!..

– И буду кричать!.. – Я снова вытащил наверх свою сумасшедшую радость, ликование. Нан попятилась, неуверенно, споткнулась и упала. Сила моих эмоций опьянила ее.

– Нет, прекрати это, перестань!..

– А почему бы тебе самой не закрыться?

Я ощутил ее удивление, что ей такое простое решение не пришло в голову.

– Да, действительно, почему бы мне не закрыться? – задумчиво спросила Нан и попыталась. – Ой.

– Что?

– А я не могу.

– Почему?

– Не знаю…

– Что мы теперь будем делать? – спросила Нан за ужином.

Я задумался, мимоходом отметив это «мы». Ковылять потихонечку уже могу. И даже видеть при этом, куда ковыляю. Имплант окончательно отрастил сенсоры, они располагались на скулах под глазами, в складках шрамов, на веках в морщинах и видели движение и тепло. Насколько я понял, имп каким-то образом модифицировал обычные тепловые рецепторы.

Так что теперь можно и прогуляться.

– Ну, давай для начала навестим полянку нашего впечатляющего романтического знакомства?

– Я не хочу… – сжалась девушка. В ее сознании замелькали смутные угрожающие картины – голоса людей, смех… и кровь, огонь.

Она так и не смогла понять, почему вдруг оказалась неспособна оградиться от меня тао, – этим словом лесные жители обозначали феномен телепатии. Сегодня весь день мы перехватывали эмоции и мысли друг друга.

– Надо. Там можно подобрать оружие, разные полезные вещи. Ну, хочешь, я один схожу…

– С ума сошел?! Ты по дороге развалишься. Я с тобой!..

Ночью мне, кажется, снились ее сны. Нан утром была недовольна, надута, бросала подозрительные взгляды. Позавтракав, мы отправились в путь.

Мы шли по лесу, держась за руки. Взглянуть со стороны – влюбленные, гуляющие в парке. Нанджи молчала, время от времени отрывистым шепотом или мысленным прикосновением говорила мне, куда поставить ногу, предупреждала о препятствиях. Это было нелишне. Даже если под ногами не раскиданы ржавые консервные банки и битое стекло, ходить по лесу босиком удовольствие невеликое.

Кстати, девушка считала иначе. Обувь у ее народа была не в ходу.

Иногда там, сверху, солнце выглядывало из-за туч, и туманный мир в моих глазах чуть прояснялся. Мне казалось, я уже различаю стволы деревьев, световые пятна временами обретали смутно знакомые очертания. Имплант помогал ориентироваться, он уже восстановил свои связи со зрительным каналом и теперь достраивал картинку компьютерной реконструкцией.

Когда солнце освещало лес, лес пах сильнее. Я удивлялся, как не различал раньше эти запахи. Светлый запах листьев, пряные травы, сырой мох… моя собственная вонь, запах ран, сукровицы и гноя, запах болезни, подживающих ожогов, горечь сока трав, которым они намазаны… Нанджи, под усталостью, потом и грязью очень чистый и свежий аромат тела девушки, как я не чуял его раньше?..

И – звуки! Шорох листвы, наши шаги, далекая перекличка птиц, насекомое прогудело мимо, а вон там топчется…

Нан тоже ощутила и остановилась, мысленно предложив мне помолчать. Где-то рядом шел зверь, невидим в листве, бесшумен – но не для слепого и не для жительницы Леса.

– Все, ушел… – обронила Нан, и мы пошли дальше.

Идти было недалеко, но я очень быстро выбился из сил и шагал теперь за их пределами. Нанджи несколько раз предложила отдохнуть, я гордо отмахивался, пока девушка буквально не заставила меня сесть, ощутив телепатически, что скоро на ее руках окажется бессознательная тушка.

Отдохнув, двинулись дальше.

Поляна…

Я не понял, как понял то, что понял, как определил, что мы дошли. Чувство направления, какой-то внутренний компас, присущий, говорят, даже самому что ни на есть городскому человеку? Или особая аура смерти этого места? С каких пор я стал чувствовать такие вещи?

Остановился, почувствовав по звуку и запаху, что впереди кусты. Ветерок донес острую кислотную вонь муравьиных троп. Хорошие в этих лесах муравьи. Крупные. Вкусные, кисленькие такие…

Помнится, я съел тогда пару горстей «соленых орешков», прежде чем Нанджи, добрая душа, соизволила сообщить, что никакой это не арахис. Что забавно, мне нисколько не поплохело. Прожевал остатки, сплюнул жесткие шкурки да попросил добавки.

Может быть, те муравьи, которых, чуть поджарив, скармливала мне моя эльфийская принцесса, тоже навещали эту поляну полакомиться мясцом? Фу, мерзость… Я сглотнул тяжелый комок в горле.

Множественный шорох лапок. Мелкие твари разбегаются прочь. Рука Нанджи вздрогнула в моей.

– Ты крыс случайно не боишься?

– А чего их бояться? – удивилась девушка и… испугалась.

Крысы здесь были ни при чем. Перед моим внутренним взором замелькали картинки ее воспоминаний, не смутных, как раньше, ярких и плотных. Как раньше я делился с Нанджи своей болью и безнадежностью, так и теперь она не могла сдержать свои эмоции, щедро приправленные страхом.

– Извини. – Она попыталась остановить этот поток, но я не дал.

– Расскажи…

– Нет!.. – испуганно воскликнула девушка. Ее разум не слушался хозяйку, продолжая беспорядочно транслировать ужас.

– Расскажи. Тебе самой надо. Если страх превратить в слова, он станет менее страшным.

– Нет!.. – В памяти возникали все новые подробности произошедшего.

– Расскажи, пожалуйста. – Я сильнее сжал ее руку. Вереница чужих воспоминаний ударила, словно океанская волна, утаскивая Нанджи за собой. Мне ничего не оставалось делать, кроме как броситься следом.

– Я ничего тебе не скажу…

– Я ничего тебе не скажу, – отвечает Нанджи, глядя в эти чужие глаза. Безоружная и беспомощная, что она может сделать, кроме как бестрепетно ответить на взгляд? Дыхание Дэва настигло ее с утра, и едва она оторвалась от него, как налетела на чужаков. Лучше бы Нанджи позволила Дыханию коснуться себя. Она сильный для своих лет маг, у нее был шанс выжить… а если бы и погибла – что ж, принять смерть от магии Дэва лучше, чем от этих, которые сперва…

Нелюдь не удивлен, не раздражен упрямством добычи. Он откровенно потешается, остальные скалятся и переглядываются. Животный ужас, тошнота… легкой смерти даруй мне, Лес…

К сожалению, герои легенд, которые умели умирать в нужный момент, не поделились с потомками этим умением. Нелюдь оборачивается к остальным, что-то говорит, и все придвигаются к ней…

Другой враг, стоящий за спиной вопрошающего – единственный безоружный среди них, в другой одежде и со связанными руками, что-то кричит, указывая в сторону. Туда скользят взгляды чужаков и дула их оружия. Нанджи тоже поворачивает голову в ту сторону.

И начинается ад.

Выстрелы, крики. Пленник оказывается не таким уж безоружным, и главный нелюдь падает на нее, оглушенный. Она не успевает увернуться, тяжелое тело придавило руку и ногу. Отчаянно извиваясь, Нанджи выбирается из-под тяжести, катится в папоротники, пока нелюди рубятся между собой.