Вадбольский 5 (СИ) - Никитин Юрий Александрович
Кавалергард неплохо так разогрел Сагитту в огненной мазурке, щёчки возрумянились, глазки блестят, грудь вздымается так бурно, что уже и не грудь, а сиськи, а сама Сагитта смотрится ещё милее и такая вкусненькая, что захотелось куснуть, как свежеиспечённую булочку с хрустящей корочкой.
Я подошёл, поклонился.
— Позвольте пригласить на танец?
Она мило смутилась под моим пристально-ощупывающим взглядом, но ответила, как положено по этикету:
— С превеликим удовольствием.
Я принял протянутую руку, склонился в поцелуе, кожа её тыльной стороны ладони пахнет чисто и нежно, чуть вздрогнула под моими горячими губами, а дальше я, держа барышню за кончики пальцев, вывел на площадку для танцев.
На приём, как в большинстве таких случаев, приходят целыми группами матери с дочками на выданье или с теми, кто скоро войдёт в этот возраст, а пока пусть присматриваются.
Всё норм, а где ещё знакомиться приличной девушке. Сагитта к тому же жутко застенчива, смущается при каждом моём слове, жутко краснеет так, что пунцовой становится даже шея.
С моим ростом хорошо так заглядывать в любое декольте, Сагитта это понимает, из-за чего стесняется всё больше и старается не смотреть мне в глаза, хотя не думаю, что такие уж и бесстыжие, просто взгляд откровенный, а чего скрываться, всё, как и заложено матушкой-природой.
После танца я с некоторым сожалением отвел её туда, откуда взял, сами молодые барышни согласно этикету как бы вообще самостоятельно передвигаться не умеют, возвращался уже с идеей, что всё отработал, можно линять с этого мероприятия, долг приличиям отдал, а выход вон в той стороне…
Группка молодых барышень, что попалась мне по дороге, весело щебечет у картины в массивной позолоченной раме, слышатся смешки, обрывки реплик, я полюбовался их красотой и макияжем, явно весь день готовились, а вчера укладывали затейливые прически и спали, положив головы на особые валики, чтобы не растрепался ни один локон, быть красивой — нужно страдать.
Одна вдруг повернулась, словно мой взгляд пощекотал её оголённую шею, лишь краткое мгновение личико оставалось милым и улыбающимся, но тут же брови сдвинулись, взгляд потемнел, а полные губы бантиком, как говорят в обществе, изогнулись в злобно-хищную гримасу.
— Тебе здесь не место, — сказала она отвратительным голосом, — предатель!
В полной растерянности я пробормотал:
— Вы… уверены?
— Да?
— И ни с кем меня не спутали?
Она отрезала кровожадным голосом:
— Ты предатель из семьи предателей. А я Долгорукова, чей род уже тысячу лет поддерживает власть!
Я пробормотал:
— Похвальная некобелиность.
Она сказала с вызовом:
— И уничтожает тех, кто пытается вредить ей! К счастью, у нас всегда хватало сил, чтобы вбить бунтовщиков в землю по ноздри и придвинуть кучу навоза.
Ну ещё бы, мелькнула мысль, я быстро заглянул в зеттафлопник. Княжна Ольга из рода тех Долгоруковых, которых так стали называть ещё во времена Рюрика за злобную мстительность и за умение так или иначе доставать своих врагов, где бы те ни пряталась. Потом, правда, при частых переписях рукописей превратились в «Долгоруких», часть рода вовремя заметила подмену и везде именовали себя только как Долгоруковы, а никакие не простенькие Долгорукие.
Я отвесил церемониальный поклон, внимательно посмотрел на её злое лицо.
— Хотите сказать, что как бы не стыдитесь, что в разгроме декабристов очень даже помогли власти?
— Не стыжусь, а горжусь, — выпалила она с торжеством. — И поможем снова, если те мерзавцы попытаются вернуться в столицу! И начнём с тебя наглый мерзавец! Вылетишь с треском!
— Желаю успеха, — сказал я холодно, повернулся и ушёл в другой конец зала.
Глава 13
Сердце стучит учащённо, жар поднимается от сердца к голове, хотя её, как завещал железный Феликс, надо держать холодной.
От группы, окружавшей княжну Долгорукую, а на самом деле Долгорукову, отделился статный офицер в гвардейском мундире и твёрдыми уверенными шагами направился ко мне.
С виду надменный и напыщенный хлыщ, рослый, как положено родовитому, рожа мерзкая, а вид такой, что он высшее существо, но вынужден приблизиться к некой грязной твари, кем являюсь я.
Я развернулся и ждал, а когда он приблизился и ещё не успел открыть рот, я сказал зло:
— Дуэль?.. Прекрасно. Как вызванный, я выбираю оружие. Сабли, шпаги, мечи — всё равно. Время и место любое, можно здесь же в саду, с той стороны здания очень удобное.
Он заметно растерялся, явно ожидал держать разговор в своих руках, но собрался, ответил надменно:
— Прекрасно. Как вы и предлагаете, можем сейчас незаметно покинуть приём и выйти на ту сторону сада. Ваши секунданты?
Я отмахнулся c небрежностью аристократа, чей род отличился в решающей битве с неандертальцами и захватил в личное владение множество их женщин.
— Мне хватит ваших. Полагаю, они благородные люди или такие, как и вы?
Он поклонился.
— Сейчас всё увидите. Вон через ту дверь можно выйти на ту сторону дворца.
— Прекрасно, — сказал я. — Не трудитесь запоминать дорогу, обратно уже не вернётесь.
— Зато вы вернётесь, — отпарировал он. — На носилках и вперёд ногами.
Приглашённые им в секунданты офицеры поспешили выскочить первыми, нужно же осмотреть место дуэли. В дверях мы даже столкнулись, его плечо твёрдое, как гранитный валун, но протиснулись, дальше коридор шире, вывел нас на ту сторону сада, от снега очищено только вдоль стен, дальше высокие сугробы.
Он перехватил мой взгляд, сказал свысока:
— Да, убегать будет трудно, но не переживайте, я уложу вас прямо здесь.
Мы вышли на утоптанное место, секунданты переглянулись, один сказал нерешительно:
— Честно ли проводить схватку с курсантом? Он наверняка ещё в руках не держал боевую саблю.
Я сказал беспечно:
— Да, у меня и сейчас игрушечная. Но это не спасёт тех, кто ей не понравится.
Офицер насупился, но счёл делом чести предупредить:
— У княжича больше тридцати дуэлей. И ни одной он не проиграл!
— Всё когда-то случается впервые, — заметил я мудро. — Да и живем мы в первый раз… и, увы, единственный.
Второй офицер сказал нетерпеливо:
— Господа, наше отсутствие может вызвать вопросы. Давайте завершим быстрее, пока нас не хватились! Господин Вадбольский, какое оружие выбираете?
— Мне всё равно, — ответил я. — Но, думаю, с саблями закончим быстрее?
Похоже, остальные тоже так считают, а мой соперник даже просветлел лицом, красивым жестом потащил из ножен саблю и встал в позицию, чересчур картинную, на мой взгляд, но это общее не только для всех дуэлей, но и вообще всех схваток. Не пришло ещё время рациональных движений, когда после сотни тысяч схваток по всему свету не осыплются все мешающие красивости движений, и не останутся только выверенные, рациональные.
На меня посматривали с недоумением никто не бежит ко мне с заказанной саблей, я видел по лицам офицеров, что готовы одолжить мне свои, но у соперника сабля и подлиннее, и не зря отливает синеватым цветом, явно дамасская сталь с примесью, изделие местных умельцев.
Я потащил из барсетки свою саблю, и надо было видеть лица офицеров, когда сперва появилась рукоять с моими пальцами, а потом нарочито медленно поползла на свет блестящая полоса металла, заострена с одной стороны, как у сабли, но прямая, как меч, то есть, палаш во всей красе, чаще именуемый прямой саблей.
Оба секунданта смерили взглядами мой клинок, а на меня взглянули с уважением. Он длиннее и тяжелее сабли, орудовать им труднее, у саблиста явное преимущество.
Ага, согласился я молча, но только если палашник не в состоянии орудовать им так же быстро, как и человек с саблей.
— Готовы? — спросил первый офицер. — Бой!
Он отступил на шаг, прямо в глубокий снег, что едва не посыпался ему через края высоких ботфорт.
Мой соперник, мрачно улыбаясь, шагнул ко мне, саблей крутнул в руке, вроде бы пробуя её вес, хотя что тут пробовать, этот клинок ему знаком лучше родных сестёр, этот жест для меня, дескать, совершенно расслаблен, нападай…