Кремлевские звезды (СИ) - Ромов Дмитрий

— Нет, заранее не скажу, но поверьте, поводы вполне важные и серьёзные.

— И кого ты хочешь позвать?

— Да кого, всех тех же. Круг у нас не слишком широкий. Рыбкины.

— Точно надо? — хмурится отец.

— Без них никак, — улыбаюсь я.

Папа Гену недолюбливает, хотя вражды никакой нет, но осадочек, как говорится имеется…

— А ещё кого, Юрия Платоновича? — спрашивает мама.

— Да, его с Трыней. Ну, может, он захочет и барышню свою позвать…

— Ой, и барышня уже, поглядите-ка, — смеётся мама. — Вон у тебя самого ещё нет никого, а у него уже подружка.

— Ну, это ты не торопись, — многозначительно улыбаюсь я.

— Чего⁈ — сразу делается настороженной мама.

— Всему своё время, — невинно улыбаюсь я. — Мам, только я тебя хочу попросить приготовить угощение. Я утром смотаюсь к тёте Любе, дефицитов каких-нибудь привезу, а потом на собрание пойду, так что…

— Нет, ну ты конечно… — качает головой мама. — А чего не за пятнадцать минут сообщил, так-то если?

— Ну, м-а-а-а-м… Тебе Наталья поможет.

После ужина я звоню Наташке. Она, наверное обижается, что я долго не появлялся, но дел было действительно очень много. Я беру Раджа и жду её на улице. Она выбегает из подъезда, и лицо её светится трогательной детской радостью.

Мы идём гулять, доходим до Набережной, бредём вдоль реки, а потом долго сидим на лавочке и целуемся под покровом опускающихся сумерек. Радж заглядывает нам в глаза, а я держу Наташку за руку и ненароком ощупываю безымянный палец, пытаясь сообразить, какого он размера.

Утром Пашка подъезжает на чёрной двадцать четвёртой «Волге».

— Павел! — качаю я головой. — А ведь неплохо, да?

— Смотри сам, — улыбается он. — Вроде неплохо. Движок перебрали, ходовую перебрали, сцепление новое поставили, вообще нулёвое. Денег тебе это стало, конечно, но результат вот он. Кузов отполировали, в салоне ковёр, чехлы новые натянули. Кожаная оплётка на руле. Магнитола. В общем, можно теперь нормально ездить.

— Паш, ну ты крут! О, и телефон уже поставили. Блин, прямо бомба. Объявляю тебе благодарность и премию.

Он довольно смеётся.

— Ну что, погнали тогда?

Погнали. Мчимся на Южный. Тёти Любы сегодня нет, она на даче, но корпулентная и громогласная Зина, ждёт моего приезда. Она смущается, когда я её обнимаю и отдаёт мне сумки с пакетами, подготовленные Гусыниной.

— Ну, ты бы хоть заглянул как-нибудь, — укоряет она меня. — А то прибежал и сразу убегаешь. Хоть бы посидели, чай попили, и чтоб Любовь Петровна была.

— Заеду, Зина, обещаю. Ты меня знаешь.

— Все вы мужики одинаковые, — хохочет она.

В сердце отзывается тёплое чувство, и я обещаю себе обязательно приехать и навестить их в самое ближайшее время.

Я привожу продукты и мама начинает суетиться на кухне. Потом приходит Наташка с радостными лучащимися глазами и начинает помогать. И мне кажется, что делает она это с особым чувством и радостью.

Я надеваю костюм, повязываю галстук, прицепляю медаль и выхожу во двор. Гена уже здесь. Он тоже при параде, как-никак знак отличника будет получать.

— Чего? — хмурится он. — Чего лыбишься, Егорий?

— Садись, дядя Гена, — киваю я. — С ветерком поедем. Знакомься, кстати, это Павел.

— Ох, етит твою мать! — охает он. — Ты машины, как перчатки меняешь!

— Служебная, дядя Гена, я же большой человек, ты не знал что ли? Садись давай.

Мы едем в Театр оперетты. Пешком можно было минут за двадцать дойти, но мы подъезжаем прямо ко входу, как тузы бубей, на чёрной лайбе. Проходим внутрь без проблем. Никто пригласительные не проверяет, собственно, и пригласительных-то нет никаких.

Я практически сразу оказываюсь в одиночестве, потому что Гена ходит здоровается и скалится со своими дружками и начальниками всех мастей. Но, когда начинается торжественная часть, он меня находит и садимся мы в зале вместе.

— Хаблюк-то здесь? — спрашиваю я.

— Ага, щас прям, — крякает Гена. — Его только здесь не хватало. Не заслужил ещё, морда жадная.

— А Динмухаметов?

— Не знаю, не видел пока…

Зал театра недавно реконструирован. Новые кресла и роскошный занавес производят приятное впечатление. К занавесу прицеплен огромный транспарант «Будь всегда на посту!», а под ним почему-то плакат с изображением милиционера и шахтёра. Мудрёна идеологическая связка.

На сцене стоит трибуна, стол с членами президиума, похожими на мебель, и бюст вождя на постаменте.

В начале выступает Печёнкин, потом приезжий московский генерал, потом второй секретарь горкома, потом ещё кто-то и ещё кто-то. Раскрываемость, профилактическая работа, противодействие коррупции и хищениям социалистической собственности.

Если бы не желание быть рядом с Геной в судьбоносные моменты его жизни, я бы хрен пошёл, честное слово. Это же как выдержать-то?

Наконец, зал оживляется, наступает время вручения знаков отличия и звёзд. На сцену вызывают по нескольку человек. Всех объявляют по именам, жмут ручку, вручают кому погоны, кому значки, кому и то, и другое.

— Ну всё, пошёл, — подскакивает Гена, когда слышит своё имя.

Он выходит на сцену вместе с участковыми. Когда очередь доходит до него, награждающий спотыкается.

— Младшему лейтенанту Рыбкину, — говорит он и останавливается, перечитывая несколько раз записи в своём листочке. — Рыбкину… э-э-э… внеочередное звание капитана милиции и нагрудный знак «Отличник милиции».

Гена поворачивается к залу и глаза у него… глаза его надо видеть. Вот это эффект! Кажется, поражены все участники — и Гена, и награждающий, и собратья по оружию, стоящие на сцене.

— Поздравляю, дядя Гена! — кричу я! — Ура, товарищи!!!

Рыбкина хлопают по плечам, по спине, по голове, будто он забил решающую шайбу в финале чемпионата мира, и буквально выносят в фойе. Сейчас как раз объявляется перерыв перед выступлением сводного хора школ города.

Его жулькают и тискают не менее получаса и требуют, чтобы он немедленно бежал в буфет проставляться.

— Поздравляю, — снова говорю я, — когда нас, наконец, оставляют одних.

Внезапно прямо перед нами вырастает Печёнкин.

— Ну, Брагин, — говорит он точь-в-точь, как волк из «Ну, погоди» и несколько раз переводит гневный взгляд с меня на Гену. — Ну, Брагин!

Он поджимает губы и, напоследок сверкнув очами, удаляется.

— Чего это он? — не понимает Рыбкин.

— Забей ты болт на него, дядя Гена. Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка — это флаг опорного пункта!

— О, Егор, сам идёт! Смотри! Динмухаметов, здорово!

— Здорово, Рыбкин. Поздравляю тебя с капитаном. Как это ты так рванул резко?

— Не завидуй, Игорь Рашидович. Вот смотри, молодое поколение хочет с тобой познакомиться. Зять мой будущий, Егор Брагин. Вопрос у него к тебе, помоги, пожалуйста.

— Зятю помогу, — смеётся он. — Если смогу.

Игорь Рашидович совершенно седой, как китайский старец из Шаолиня, сухой и улыбчивый, с тонкой кожей, исчерченной мелкими морщинками.

— Какая надобность у тебя ко мне, Егор? О, смотри-ка, у тебя медаль какая…

— Его подстрелили на задержании, — доверительно сообщает капитан Рыбкин. — Брал бандита в Москве.

— Кого? — взгляд Динмухаметова становится цепким и внимательным.

— Кота.

— Это Пантелея Кулагина что ли?

— Так точно, — киваю я.

— Как интересно. Можешь рассказать?

— Без деталей, товарищ майор.

— Понимаю…

— Товарищ младший лейтенант! — раздаётся вдруг взволнованный девичий возглас.

Мы все поворачиваемся и видим Ларису Дружкину.

— Ну, как же так! — она чуть не плачет. — Ну, зачем же вы! Меня ведь уволят сейчас! Ну, Геннадий Аркадьевич.

Он её впервые в жизни видит и ничего понять не может.

— Чего случилось-то? — хлопает он глазами.

Я беру майора под руку и отвожу в сторонку.

— Игорь Рашидович, у нас тут какой-то Вован Загрёб появился. Мне его очень сильно найти нужно. Вы о нём ничего не знаете, случайно?