Не тихий Тихий океан - Протасов Сергей Анатольевич

К счастью, пушку с поврежденного фундамента на высокой корме буксировщика сняли еще до выхода в море, пустив на усиление батарей Хакотдате, а то бы она уже давно улетела в волны, срезанная рывками мотавшегося в разные стороны в кильватере среди пенных гребней заметно осевшего кормой «инвалида».

Беспомощно волочившийся на «лямке» «Днепр» старался облегчить работу собрату, как мог. В останках ангара кипела работа. Все тяжелое, но пришедшее сейчас в полнейшую негодность, несмотря на болтанку, откручивали либо срезали и сплавляли за борт. Помимо максимальной разгрузки поврежденной оконечности пытались еще и подрабатывать исправной правой машиной.

Но хорошего из этой затеи вышло мало. Слишком сильно при этом начинали рыскать на курсе, а волны, словно играясь, еще дальше откидывали задравшийся нос влево. Большая парусность из-за высокого борта также не улучшала управляемости при таком мощном встречном ветре. Только когда всем отрядом приняли немного вправо, волна, накатывавшая теперь в левую скулу, стала частично гасить разворачивающий момент от винта, медленно проворачивавшегося на малом ходу. Скорость движения хоть чуть, но возросла.

Уже в сумерках по эскадре передали приказ еще больше принять вправо и ложиться курсом на юго-восток. Ходовые огни держать зажженными до улучшения погоды. Строй разомкнутый. В голове «Амур», за ним «Сунгари», потом «Урал» с «Днепром». «Николай» на левом фланге, «Нахимов» на правом. Дистанцию вскоре приказали увеличить до пяти-шести кабельтовых.

После смены курса «Днепр» начало разворачивать лагом к волне. Машину пришлось остановить, что несколько улучшило ситуацию. Волна и ветер теперь подгоняли, но особой радости это никому не доставляло, поскольку все дальше уходили в океан. Риск не успеть потом проскочить в Хакотдате засветло увеличивался. А ночью их, ползущих со скоростью черепахи, наверняка будут ждать. В то же время болтаться еще одну ночь в неспокойном море было чревато. Шторм уверенно крепчал, а от непогоды подбитый бедолага, набравший немало воды в кормовые отсеки, страдал явно больше всех остальных и мог такого просто не пережить. Отяжелевшая от принятой воды кормовая часть отказывалась всходить на догонявшую волну. Но благодаря возвышавшейся на один уровень палубе позади кормовых трюмов и большому развалу шпангоутов, уцелевшие крышки, люки и палубные надстройки пока не сорвало, и значительных дополнительных затоплений удавалось избежать, удерживая судно на плаву.

До самого рассвета эскадра боролась со штормом и ураганным ветром, достигавшим силы десять-одиннадцать баллов. По мере изменения направления движения волны, высота которой порою превышала семь метров, вынужденно меняли и свой курс, предпочитая теперь встречать ее носом или хотя бы скулой с углом градусов в тридцать, не более. Появилась неприятная дрожь, шедшая от днища, вызываемая бьющимися в него волнами. Такое явление у моряков зовется слеммингом. Пришлось снизить ход, чтобы ослабить его влияние.

Утро не принесло облегчения. Отмечалось, что цвет воды стал зловеще темным. Почти черным. Зафиксировали скорость ветра двадцать семь метров в секунду, а при порывах – до сорока трех. При этом периодически проходили необычайно высокие, крутые и короткие волны, отличавшиеся большой шириной. Имея длину, сопоставимую с длиной корпусов вспомогательных крейсеров, при высоте под двенадцать метров, они были наиболее опасны и заставляли дрожать и стонать набор корпуса. Брызги, струи и даже целые потоки воды, взбиваемые форштевнем, летели на палубы и мостики, срывая парусиновые обвесы с лееров, тенты со сходных люков и шлюпок, а порою и их самих. Более короткие, но грузные «Нахимов» и «Николай» подпрыгивали на огромных водяных валах, как поплавки, размашисто кивая мачтами, временами зарываясь в воду почти до середины корпуса. На них тоже без устали качали воду.

Только ближе к полудню погода начала улучшаться, хотя стрелка барометра замерла в раздумьях на цифрах 743 еще ночью. Теперь же давление уверенно росло, толкая ее в благоприятную сторону. Дождь прекратился совсем. В тучах появились разрывы. Стало ясно, что шторм уходит.

Но сходящаяся с разных направлений океанская зыбь, накладываясь на все еще сильное ветровое волнение, порождала огромные валы, увенчанные шапкой пены. Они возникали всего в полумиле или чуть дальше, оставляя совсем немного времени для маневра встречи. Их могло образоваться штуки по две-три за пять-шесть минут, а могло и не быть вовсе час и более. Такое волнение выглядело совершенно противоестественным на фоне явно слабеющего ветра.

Воспользовавшись показавшимся солнцем, штурманы определились с местом. Оказалось, что за ночь спустились до параллели бухты Хирата, находясь примерно в восьмидесяти милях от берега. Довольно далеко от безопасных вод. Нужно было спешить. Не дожидаясь полного окончания шторма, используя уже известные приметы, эскадра начала разворачиваться на курс к дому, обходя стороной опасный район.

Обрадовавшись расширению горизонта, выслали вперед «Амур» для разведки. Пользоваться радио пока еще было сложно. Сильный фон, явный отголосок прошедшей совсем рядом бури, почти не позволял разбирать получаемые телеграммы, поэтому дальше границы зоны видимости разведчику уходить запретили. Отойдя на семь миль, он двигался впереди широким зигзагом.

На новом курсе шли навстречу все еще сильной волне, что заметно снижало и без того невеликую скорость движения. Все корабли сильно мотало, но, держась носом на волну, «Днепр» страдал заметно меньше, чем когда волна хлестала его в дырявую кормовую оконечность. Экипажу за эту ночь изрядно досталось. Вряд ли хоть кто-то смог поспать. Беспрестанно качали воду, обильно захлестывавшую в проломы развороченной палубы, и устраняли постоянно появлявшиеся штормовые повреждения.

За весь день не видели ни одного судна. Японских дозорных также не наблюдали. Хотя погода и улучшалась, облегчения командам это не дало. Тяжелая зыбь, постепенно разворачивавшаяся на северо-восток, сильно валяла корабли. Люди, уже вымотавшиеся до предела за прошедшие сутки, буквально валились с ног. Машины «Урала», все это время работавшие на пределе мощности, начали сдавать. Скорость движения снизилась с семи узлов сначала до шести, а потом и до пяти.

Небогатов приказал готовиться к буксировке и «Амуру», как наиболее мощному, чтобы сохранить общую скорость на уровне семи узлов. Иначе к следующему рассвету эскадра оказывалась все еще слишком далеко от восточного устья Цугару. На позиции головного дозора его сменил «Сунгари».

Ротацию провернули быстро, но дальше не заладилось. Из-за сильной качки завести буксир долго не удавалось. Более того, далеко выдававшийся вперед «клиперский» форштевень «Днепра» помял борт на юте бывшего графа. При этом обломило бушприт, и разошлись швы обшивки на полубаке «инвалида», а в палубе образовалась здоровенная дыра. К счастью, все это безобразие задрало достаточно высоко, и его вообще не захлестывало волнами. Так что плавучести и без того увечного вспомогательного крейсера новые повреждения не угрожали.

С большим трудом, спустя полтора часа после начала работ, буксир все же подали. В таких условиях завести якорную цепь даже не пытались. Использовали самый толстый из имевшихся тросов. Но едва «Амур» впрягся в работу, спустя всего сорок минут, десятидюймовый пенковый канат лопнул, и все началось сначала. На этот раз канат подали в две линии, благодаря чему он продержался почти три часа, после чего его снова оборвало. Поскольку уже совсем стемнело, а качка не уменьшалась, от повторных попыток «пристегнуть» «Амур» пришлось отказаться до утра.

Хоть за ночь море и угомонилось, утро 17 октября добрым вовсе не было. Выяснилось, что рассвет отряд встретил в виду японского берега, в пятидесяти милях южнее мыса Сириязаки. Это было значительно западнее предполагаемого штурманами места. Показываться вражеским сигнальным постам поблизости от рейда Хатинохе в таком виде Небогатов вовсе не собирался. Получалось, что за ночь штормом их снесло миль на десять-двенадцать дальше, чем рассчитывали.