Людоеды - Cepгей Mиxoнoв
Что сие означало — Беккер мог лишь догадываться, однако не стал, пребывая не в совсем статичном положении тела, вдобавок уткнулся лицом в слюдяно-соляные наросты на полу.
А когда к нему вернулось сознание, дикари продолжали с вожделением смотреть на него, надеясь устроить пир.
— Таки я невкусный… — запричитал Беккер. — Несъедобный я! Ядовитый…
И впрямь источал желчь ядом, пуская кровавые слюни — всё-таки зуба лишился, да и губы распухли, а и всё лицо. Дикари били наверняка. И столкнись с ними наряд милиции, который так желал вызвать сюда для разборок с ними Беккер, вряд ли бы одолели их. С резиновыми дубиналами тут нечего делать — исключительно с огнестрельным оружием.
Вдруг вспомнил про перочинный складной нож. Правда, не особо большой, но зато, если что… нащупал его рукой. И на душе не то что бы отлегло, просто самую малость стало легче осознавать: сумеет дать последний бой. Хотя и думать о том не хотелось даже в самых страшных мечтах.
Пора было начинать вести переговоры или как-то заставить дикарей поверить в свою значимость для них. Но как с ними об этом поговорить, когда их язык — набор звуков сходных с животными рыками. И они — хозяева положения.
Беккер перестал обращать всякое внимание на зловония, ему даже приглянулись местные «красотки». Их нагота с грязнотой являлись неотъемлемой чертой их привлекательности для него. А стоит отмыть и расчесать, да косметику подогнать — ту, что имелась у сокурсниц в лагере… Сразу нашлась и тема для разговора.
— Я вам — вы мне… — начал он сходу. — Баш на баш — по русской традиции…
Дикари заинтересованно прислушались к исходящим звукам от странного с виду пленника. И шкуры на нём не такие грубые как на них. И вообще он заинтересовал их — своим внешним обликом и видом одёжи. Одна из «красоток» даже не постеснялась заглянуть ему в рот, а затем осмотреть волосы на предмет наличия паразитов — одарила своими. Под майку тоже заглянула и про нижнее бельё с карманами не забыла, кои считались шортами, нежели трусами.
— Ох-хи-хи… — застеснялся Беккер.
Ещё бы — красотка оголила его мужское достоинство, выглядевшее со стороны скорее как заскорузлый недостаток. Однако плоть всколыхнулась — нижняя чакра при прикосновении — и стала подобно сталактиту, вот только не свисающему вниз, как прежде половой орган пленника, а скорее торчащей из стены параллельно земной тверди под ногами. Облизнулась.
Трактовать её поведение можно было двояко, и Беккеру больше всего льстил второй вариант развития, поскольку он и представить не мог, что его «деликатес» может также входить в меню как на Кавказе бараньи яйца. Да и не петух, а не курица, чтобы их нести или высиживать. Так чего зря тут штаны с дикарями просиживать. Следовало договориться с вожаком. Оставалось выяснить, кто здесь главный, поскольку на первый поверхностный взгляд вырисовывалось разом три кандидатуры. Одна лежала и стонала в стороне у костра с проломленным черепом-маской, иная испугалась мобильника, а третья — вовсе палач.
И вид старика скорее гласил: и скучно, и грустно, и повесить некого. А если вспомнить, что казнь над пленником отменялась, то и вовсе несложно его понять.
Беккер решил и дальше попытаться умилостивить дикарей, а чем, как не дарами — и щедрыми, а в его случае чего не возьми и не коснись — всё должно за них сойти. Тот же мобильник, хотя и не оценили…
— Питекантропы!
Пленник ткнул себе в грудь.
— Человек!
А затем указал на Уйё.
— Человек!
Дикарь свёл воедино брови.
— У…
— Мужик! — снова положил себе ладонь на грудь пленник, а затем попытался коснуться груди дикаря, но тот отстранил его руку и замахнулся недвусмысленно дубиной.
— Ладно, — понял Беккер, если на то пошло, то лучше взять за грудь местную красотку, а заодно пощупать. Когда хотелось сделать и не только это, но и уединится. Ведь чем он хуже дикарей, а она, как женщина, тех девок, что остались в лагере. Они с утра, когда не накрашены, те ещё красавицы, а если и не умыты и только с постели — вовсе страх и ужас.
Также помнил: красота требует жертв, и чаще человеческих. Могла и откусить, а уж покусать — вне всякого сомнения. Не целоваться же ей с ним — вряд ли что-либо понимала в любовных утехах. Тут дикий мир: если самец захотел — взял силой.
Что и занималась чуть в сторонке одна парочка. Дикарка упиралась, но тут последовал удар дубинкой по голове от дикаря и… довольное пыхтение одного из партнёров с ёрзаньем.
Вот так всё просто и незамысловато: сила есть — ума не надо. А тут и не дано, за исключением одного «но» — ростки зарождающегося разума были на лицо. Питекантропы питекантропами, а не прочь были превратиться и в неандертальцев, если не больше того — в кроманьонцев. Всё-таки какие-никакие, а хомо-сапиенсы. Но по жизни те ещё приматы-примитивы. Вот и о чём с ним можно говорить, а толковать.
Ну, так и горевать, всегда успеется — решил Беккер для себя. Тем более: жить захочешь и на клизму согласишься. А один раз — не пидарас. Можно и перетерпеть. Здесь с дикарями как на зоне — одно неверное или неловкое движение и всё — возьмут за жопу и сожрут, а не подавятся.
Только этого и ждут.
Вытащив из кармана ножик, Беккер принялся раскладывать его составные части.
— Вилка! — продемонстрировал он её. — Ням-ням…
И повторил так несколько раз, показывая ртом, будто ест.
— Ням… — выдал в его адрес тот дикарь, кличка коего и вырвалась следом из уст пленника.
— Ой-ё-о…
Зря Беккер заговорил с ними про еду. Аборигены её и видели в нём до сих пор. Перешёл к штопору. Чпокнул. И сделал вид,
