Гай Орловский - Все женщины — химеры
— Смотря какая у них скорость. А кто у нас президент?
— Забыла, — ответила Мариэтта. — Видела как-то в новостях. Выступал где-то… или детишек по голове гладил.
— То был премьер, — уточнил Синенко.
Я поинтересовался:
— А кто у нас премьер?
Синенко умолк в затруднении, а Мариэтта отрезала:
— Зато я знаю, кто борется за кресло президента на будущих выборах!.. Это важнее. А когда выберем… понятно, что забываем. Трудно помнить всех этих зиц-председателей. Ты лучше скажи, что они от тебя хотели?
— Кто? — спросил я. — Капитан спецназа?.. Вы же слышали…
— Террористы, — сказала она раздраженно.
— Ах, они, — протянул я, — про них уже и забыл… я вообще, когда смотрю на вас, Мариэтта, все на свете забываю. Вообще-то я уже сказал, зря вы не слушали, я был в ударе. А сейчас как бы на бис, уже не так зажаберно. Привели, как и забрали, уже с мешком на голове, вы эту часть видели вживую. Посадили на стул, связали… потом начали ругаться, ссориться, говорить всякие грубые слова…
— Какие? — поинтересовался Синенко.
— Извините, — ответил я с достоинством и оскорбленно поджал губы, — мое воспитание повторять не позволяет. Еще в детском садике целый список нам зачитывали, какие слова нужно забыть. Сперва выучить, а потом забыть.
Мариэтта напомнила в нетерпении:
— Ты это уже говорил. Привязали, начали ссориться… а дальше?
— Как у нас, — ответил я, — людей, обычно дальше: слово за слово… Это вы друг друга за волосы таскаете, а мы сразу в морду, а потом за пистолеты!
— А как ты освободился?
— Не знаю, — ответил я и посмотрел на нее абсолютно честными глазами. — Наверное, меня спас Бэтмен или Человек-паук. Разрезал все веревки, а когда я сам и своими руками снял мешок со своей собственной головы, его уже и след простыл. Окно распахнуто, но что для таких людей прыгнуть с пятого этажа! Наверное, радикал какой-нибудь. Точно радикал. Или паркур. Есть такая нация?.. Но я человек нормальный и законопослушный, спустился по лестнице, как и принято у демократов. Везде трупы, кровь, мозги на стенах и на ступеньках, выпущенные кишки… Нет, кишков вроде бы не было, это у меня воображение от счастья возликовало. Но все равно картина достойна кисти Рембрандта, а то и самого Верещагина. В общем, я прочучундрил к выходу, а там — какое счастье! — вы все такие красивые, мужественные, нарядные… Как говорится, и свобода нас примет радостно у входа… Я верю в нашу доблестную полицию. Или вы снова милиция?
— Нет, — ответил Синенко, — снова полиция. Кто путается, зовет нас милицаями.
— Лишь бы не полицаями, — сказал я. — Может быть, сразу отвезете домой? Надеюсь, там уже убрали. Хорошо, все застраховано. Наверное, придется вообще другой дом поставить…
— Могу порекомендовать строительную фирму, — предложил Синенко.
— Не надо, — отрезал я. — Весь дом нашпигуете следящими устройствами. Будут мне везде следить, мои полотеры замаются ваши следы вытирать. Нет уж, я свободный гражданин, потому разрешаю следить за всеми аксептами моей частной жизни только правительственным и общественным органам, а также свободным демократам и либералам… Стойте, куда вы меня везете?
— Куда и сами едем, — сообщила Мариэтта. — Не дергайся, тебе возвращаться сейчас в коттеджный поселок нельзя.
— Почему?
— Кто-то тобой интересуется слишком уж, — ответила она. — Не понимаю, что в тебе нашли… Такой неинтересный!
Я ответил со вздохом:
— Понимаю… Если бы это я их всех перебил, сразу бы стал интересным, правда?
Мариэтта спросила живо:
— Но перебил их ты?
— Все вы убийц обожаете, — сказал я с обидой. — Вон как глазки заблестели! А я и мухи не убью, такой добрый. Потому все один, все один…
— Ничего, — утешила она, — это упражнение полезно, как давно уже выяснили ученые. И без затрат сокращает лишнее население планеты. Мы не будем тебе мешать. И даже записывать не станем. Думаю, ты не оригинален.
Я сказал обиженно:
— Уже не считаете меня загадочным героем? Или таинственным… пусть даже преступником вроде Мориарти?.. Знаете ли, в вашем учреждении могут подстрелить с крыши любого дома. Да что там крыша, из любого окна! Вы слыхали о снайперах? А в поселке все как на ладони, близко не подобраться.
Синенко буркнул:
— Он прав. Туда и отвезем, но сперва в наш центр. Попытаемся разобраться, почему к тебе такой интерес.
— А если не разберетесь?
Он вздохнул:
— Все равно охранять придется. Хотя, думаю, выделят ребят, специально заточенных для таких работ. У нас так всегда, охраняют кого ни попадя.
— Я не кого, — ответил я обидчиво. — Да еще попадя. Я царь природы.
— Мы самодержавие в тысяча девятьсот семнадцатом отменили, — напомнил Синенко, не оборачиваясь.
— Тогда венец творенья!
— И религия у нас отделена, — сообщил он злорадно, подумал, уточнил: — От чего-то там. Мариэтта…
Она огрызнулась:
— Да ладно тебе. Мы полиция или не полиция?.. Меняемся.
Я не понял, что за обмен, но Синенко остановил машину, Мариэтта вылезла и села за руль, а он передвинулся на правое кресло.
Машину Мариэтта в самом деле ведет виртуозно, красиво обгоняя, даже как бы подрезая, хотя автомобили с автоматикой подрезать невозможно, компьютер реагирует моментально и тут же выполняет нужный маневр, притормаживая, ускоряясь или подавая в сторону, и так пролетели по магистрали и полдюжины улиц, пока впереди не выросло здание полиции и не помчалось навстречу с угрожающей скоростью.
Мариэтта лихо остановила у самого входа, Синенко проворчал:
— Если стану заикой, тебе придется выходить за меня замуж.
— У тебя ж две жены, — сказала она уличающе.
— Возьму третьей, — ответил он с достоинством. — И перейду в ислам, там и четыре можно.
Он вышел наружу и придержал дверцу для меня.
— А разве демократам нельзя, — спросил я, — брать жен столько, сколько хотят?
Он кивнул.
— Как только церкви сломили хребет, последние запреты пали. Но консервативное большинство, как обычно, бурчит и осуждает. Но по закону, если женщины сами настаивают, то не только можно, но и обязаны… что, конечно, хуже, как сам понимаешь.
Глава 14
Поднявшись по высоким ступеням в здание, мы миновали обязательный на случай взрыва начиненного автомобиля со смертником пустой холл. Мариэтта шла впереди, стройная и с красиво отведенными назад плечами, что создает иллюзию женской беззащитности.
В их отделе Синенко принес три пластиковых стакана кофе, по одному сунул нам с Мариэттой, а с третьим в руке сел на край стола, свесив одну ногу. Я заметил, что держится совсем иначе, чем когда я сидел на этом же месте после первой нашей встречи. Не столько настороженно, сколько уважительно.
Он бы и за сигаретами для меня сбегал, если бы вздумалось его послать, да и Мариэтта хоть и разговаривает в прежнем покровительственно-презрительном тоне, но в ее больших и достаточно женских глазах то и дело вижу тщательно скрываемые удивление и тревогу.
Отхлебнув кофе, довольно хилый, но хоть сладкий и горький, я сказал дружески:
— Все, что я сказал, уже сказал. Ничего не добавлю. Обвинить меня вам тоже не в чем, верно?.. Потому давайте я допью кофе… вам стоило бы настроить кофейный агрегат получше, и отвезете меня, как и обещали. Или я вызываю свою милую машиночку.
Они переглянулись, Синенко сказал поспешно:
— Нет-нет, с нашей стороны это было бы нечестно!
— Мы вас забрали из дома, — сказала Мариэтта, — мы и отвезем.
— Не буду отбиваться, — сказал я. — Можете даже отнести.
— Отнести?
— В паланкине, — объяснил я. — Со шторами из китайского шелка. Скромный я, понимаете ли.
Синенко сказал торопливо:
— Пару минут, хорошо? Я доложусь по всей форме, скажу о результатах… думаю, руководство не станет вас задерживать.
— И отнесете на паланкине? — уточнил я. — Тогда и три подушки захватите! Одну большую и две поменьше.
Он сказал Мариэтте с неохотой:
— Сама понимаешь… К сожалению, прямых улик нет.
Мариэтта ответила со вздохом:
— А как бы хотелось… Сама бы удушила!
— Я солидарен с мнением вашего руководства, — сообщил я. — Оно у вас мудрое. Почти как я. Жду. Но не долго.
Я сам чувствовал, что разговариваю с ними все увереннее. И не только потому, что сами позволяют и даже подталкивают своей неуверенностью и непониманием как со мной держаться: как с удачливым олухом или же с хитрой замаскированной бестией?
Нет, это я сам потихоньку хамею или наглею, но в самом деле чувствую в себе нечто, что позволяет в будущем уже не трястись, что мне на ногу наступят или сам кому наступлю. Вот когда прижимает к стене, то стреляю сразу, все-таки лучше я, чем меня… А подрожу и попереживаю потом. Хотя теперь уже и дрожу меньше, и переживаю как бы больше потому, что так надо, раз уж я одухотворенная натура…
