Второй Шанс 3 - Аргус
И вот, полгода назад, я случайно наткнулся на него, обнаружив старый тайник в своем же доме, в Городище. Когда я взял футляр в руки, воспоминания бурными волнами нахлынули на меня, и я решил на этот раз довести дело до конца. Тем более, что теперь для этого было гораздо больше условий и возможностей.
Я взял рукопись с собою в город, где работал в институте над изучением свойств Цветка жизни. У себя на городской квартире я соорудил специальный столик для чтения листов рукописей. Он состоял из толстого листа стекла, под которым я разместил электрическую матовую лампочку, а над стеклом большое увеличительное стекло на гибкой штанге. Читать и расшифровывать написанный текст стало гораздо легче.
Вооружившись еще и словарями старославянского языка я приступил к делу. Расшифрованный текст я тут же записывал в свои дневники уже современным русским языком. Печатать на печатной машинке я не хотел, дабы не привлекать ее стуком внимание соседей по коммунальной квартире, в которой я на тот момент жил.
Когда — через полгода — я закончит свою работу, ко мне пришло осознание важности информации, которой я теперь владею. То что я узнал было настолько невероятным, что опубликовать содержимое рукописи было совершенно немыслимо. И проблема заключалась не только в уникальности данных зафиксированных в рукописях, сложность была в другом. Если эти данные получат широкую огласку, моему народу будет угрожать большая опасность!
Поэтому, я решил спрятать: и саму найденную рукопись, и мою расшифровку этого текста в надежном месте, до лучших времен'.
Сергей Порфирьевич закончил чтение нескольких листов бумаги, склеенных в верхнем левом углу в один документ. Остальные листы современной бумаги были разрозненными, но пронумерованными.
— Получается, новая рукопись состоит из двух частей? — уточнил Саша. — Вот этого сопроводительного письма и текста с расшифрованной рукописью?
— Похоже на то, — задумчиво произнес старый академик, — интересно, что он там прочитал такого, о чем нельзя никому рассказать?
— Так давайте узнаем! — предложил юноша.
— Давай, — и старый академик, пошуршав разрозненными листами, нашел страницу с номером «один» в правом нижнем углу, и стал читать вслух:
'Записки сии составлены Ярославом, сыном Владимира Ожогского, дворянином, верным слугой князя нашего Владимира Андреевича Старицкого, коего опричники заставили выпить яд осенью тысяча пятьсот шестьдесят девятого года.
Жили мы с отцом в нашем наследственном вотчинном имении, под городом Старицей. И было у нас тридцать пять душ крестьян, которые работали на нашей земле. Мать мой Евфросиния умерла в родах, отец больше не женился, а братьев и сестер у меня не было'.
Мои примечания: Описание быта и жизни в деревне я опустил, так как для сути дальнейшего повествования это не имеет ни малейшего значения.
'Так и жили мы с отцом, пока не обрушилась на нас беда черная. Возвели на хозяина нашего, брата царя — князя Владимира — напраслину и клевету перед царем и великим князем Иваном Васильевичем, что, мол, намеревался он извести и царя и семью царскую ядовитым зельем. И отравили его проклятые опричники, и казнили его жену и дочь, и двоих сыновей. А на его земли обрушилась свора опричных псов.
Не миновала горькая чаша сия и наш дом. Однажды, летним утором, во двор въехала толпа опричников. К седлам их были привязаны отрубленные собачьи головы и метлы. Похвалялись они, что будут как собаки грызть врагов государевых, и метлой выметать их из отчизны нашей.
Истинно — как собаки — бросились они грабить все вокруг и насиловать женщин и девок. А мужиков, что пытались защитить своих родных, нещадно рубили саблями, кололи копьями, и стреляли стрелами, пистолями и пищалями.
Выскочил из нашего дома мой отец с саблей и зарубил двух грабителей, ибо воин он был опытный и смелый. И убоялись его слуги Сатаны. И один из них выстрелил в него из пищали, боясь сойтись с ним в рукопашной. И убил его.
Увидел я гибель батюшки, и кровь залила мне глаза. Подкрался я незаметно к стрелку, который убил отца моего, вынул сапожный нож, прыгнул ему на спину и перерезал ему горло. И упал он захлебываясь кровью.
Схватили меня остальные разбойники, избили сильно и хотели повесить на воротах нашего — уже горящего — дома. И веревку уже закинули, и петлю мне на шею надели, и руки сзади связали, и на коня посадили, чтобы потом с него меня сбросить в петлю. И вознес я молитву Господу нашему Иисусу Христу, чтобы простил он мне все мои прегрешения вольные и невольные, и принял меня в Царство Небесное.
И тут свершилось настоящее чудо. Господь не оставил меня. Среди опричников был один, одетый во все черное, да платье иноземного кроя. Лицо было у него гладко выбритое, в отличии от бородатых сотоварищей, но с усами. Сам он в бесчинствах не участвовал, а лишь с брезгливым видом наблюдал, сидя верхом на коне своём, за всем творимым насилием.
— Стойте! — крикнул он галдящим разбойникам, которые хотели уже везти коня, чтобы я упал с него, с петлей на шее.
— Чего тебе, Альфонсо? — крикнул один из опричников.
— Я хочу купить этого мальчишку! — крикнул он.
— Он убил Кривича! Он должен ответить!
— Кривич был трусливый шелудивый пес, и вы все знаете это. Вы же сами хотели его прибить за воровство у своих!
— Хотели! Но мы сами бы этого не сделали, а если земские начнут убивать сами наших, то что это будет?
— Глупцы! Вы что, так ничего и не поняли? — презрительно рассмеялся иноземец.
— И что мы должны были понять? — спросил его опричник.
— То, что рукой этого мальчишки, водила сама длань Господня! Он услышал ваши нечестивые молитвы об избавлении от Кривича и послал его, чтобы вы руки не марали братоубийством! Так неужели вы убьёте посланца воли Божьей? И навлечете на себя его гнев! — тут он перекрестился: — Я во славу Господню, готов выкупить его за испанский золотой дублон! Все барахло, что вы возьмете в этой нищей деревне столько не стоит! — и он, вынув из кармана большую золотую монету, показал ее всем.
У опричников сразу же жадно заблестели глаза. Добыча, которую они взяли в нашем
