Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Да что такое, Сашенька? Ты пугаешь меня! — не на шутку всполошилась она.
— Да вот намедни видел я госпожу Головину с Платоном Александровичем в очень-очень компрометирующей их обстановке.Сидели они в тёмном уголке в Эрмитаже и очень так знаете тесно друг к другу… и то ли целовались, то ли обнимались, я конечно рассматривать не стал, но…
Перекусихина сделала страшные глаза. Именно в Эрмитаже когда-то предыдущий фаворит Мамонов встречался с малолетней княжной Щербатовой, что и закончилось в итоге воцарением Платоши Зубова. Страшно даже подумать было, как может отреагировать государыня но такие сведения!
— Ладно Сашенька, –наконец отвечала Мария Саввишна. — Надобно помыслить, как это донести до Екатерины Алексеевны….
— На вас вся надежда!
Кстати, раз уж мы вспомнили про предыдущего фаворита — а не пригласить ли его в гости, по старой памяти, так сказать? Александр Матвеевич не так давно писал мне, сообщая, что хотел бы вернуться и воспрошал, каковы настроения на сей счёт у Императрицы. Я ничего ему не отвечал, зная, что Екатерина никогда не возвращается к прошлому… и, может быть, зря.
* * *
В двенадцатом часу ночи вдруг в мою дверь постучали.
— Ваше императорское Высочество! Там Платон Александрович Зубов к вам с аудиенциею! — сообщил заглянувший паж. — Я говорил, что время позднее, да они настаивают!
— Ну, пусть зайдёт, чёрт с ним!
Когда фаворит появился на пороге моей гостиной, я был поражён. Во-первых, он был одет в роскошный халат, что довольно-таки неприлично для визитов даже к близким друзьям. Во-вторых, лицо его в неверном свете свечей было бледно и просто-таки залито слезами.
— Александр Павлович, да что же это? Государыня императрица не пустила меня в свои покои! Ужели вы гибели моей ищете? Я всегда и всецело предан и государыне, и вам, и всему семейству вашему! Вы, верно, обознались — не было меня с Головиной!
— Ну, может, и обознался — что за незадача! Всякое бывает!
— Ну так скажите государыне, что мол, точно не знаете кого вы там видели!
— Ну не знаю, не знаю…Я, пожалуй, подумаю!
И тут этот сукин сын бросился на колени и начал целовать мне руку! Ни больше, не меньше!
— Оставьте меня, я спать хочу! — грубо сказал я, вырывая ладонь из его плотных ручек.
— Но я могу надеяться, Александр Павлович?
— Говорю, посмотрим!
И растрёпанный Зубов ушёл.
Утром меня посетила другая сторона интриги — фрейлина Головина. Надо сказать, что дама эта была весьма популярна при дворе: остроумная, чувствительная, восторженная, обладала талантами и любовью к изящным искусствам, отличалась незаурядным умом и разнообразными талантами. Прекрасно рисовала и сочиняла изящные романсы, которые сама же пела, аккомпанируя себе на фортепиано, прекрасно знала все литературные новости Европы, которые становились ей известны одновременно с их появлением в Париже. Увы, к этому добавилась склонность к интриганству, вообще распространённая при дворе.
— Ваше высочество, Александр Павлович, я, просто сражена: совершенно неожиданно стала вдруг жертвою чудовищной клеветы! Это ужасно; неведомые мне зложелатели поставили меня на грань гибели! Скажите, ну скажите же мне, что это неправда, будто бы вы с этим как-то связаны! Право же, было бы безумием подозревать такого благородного человека, как вы!
Вот сучка, на благородство давит.
— Варвара Николаевна, я вижу, что вы оценили губительность сплетен. Я рад тому; возможно, этот урок заставит вас задуматься. Слушайте теперь меня: если вы, хоть раз ещё протянете свой язык в адрес графини Суворовой, вас будут ожидать совершенно неожиданные, но очень печальные последствия. Я обещаю. И запомните вот что — я, конечно, благороден, но и не дурак. Если надо будет, соберу всё своё благородство да и засуну куда поглубже, дабы не мешалось делу. Надеюсь, мы поняли друг друга.
* * *
Суворов на удивление быстро исполнил мою просьбу, и через несколько дней в моём распоряжении было уже с полдюжины молодых офицеров. Явившись на этот своеобразный кастинг при всём армейском параде, они так громко гремели бофортами и эспадронами, что Николай Иванович прибежал посмотреть, что тут у меня происходит.
— Что это за бравые господа? — удивился Салтыков, увидев в моей гостиной непринуждённо чаёвничающих армейских офицеров.
— Да вот, Николай Иванович, штат себе подбираю. Вы же слышали, что императрица решила составить мне двор? Ну вот, эти господа могут стать там пажами, камер- юнкерами, муншенками… Только надо их сначала государыне представить. Как вы думаете, понравились бы эти ребята Императрице?
— Отчего же здесь Императрица? Вы же себе пажей подбираете, а не государыне…
— Ну, так…. на всякий случай. И, кстати подумал, может приближу к себе Александр Матвеича. Он там у себя в Москве скучает, всё в Петербург просится. Как думаете, стоит его пригласить?
Ничего не ответив, Салтыков ушёл от меня в глубочайшей задумчивости.
* * *
На следующий день граф Салтыков зашёл ко мне поутру, пока я ещё не отправился в адмиралтейство. С ним же был и Платон Александрович, а также его отец — Александр Николаевич Зубов.
— Александр Павлович! Вижу, серчаете на нас. А мы, промежду тем, желаем лишь добра вашей августейшей бабке вашей, и готовы служить ей всеми силами. И вам с нею заодно, — ведь всё ваше будет! Давайте дружить: а чтобы споров у нас не было, разделим все интересы, да и дело с концом. Как вам такое?
— Давайте, я ссор не люблю. Только как мы всё «разделим»?
Николай Иванович принял вид мудрого и справедливого старейшины, вещающего с высоты прожитых лет.
— Извольте видеть: Платон Александрович человек военный, ему же и карты в руки! Пусть ведает делами военными, получит место генерал — инспектора по кавалерии и пехоте, игенерал-фельдцейхмейстера. А раз он военные дела ведает, так и во внешних сношениях должен вес иметь: ведь война с дипломатией идут рука об руку! Вам же досталось морское ведомство; в прибавку к тому примите начальство над Новороссийским краем, со смертью светлейшего князя освободившееся, да и начальство над всеми промышленными и торговыми установлениями, что граф Воронцов ведал. И так будет дела делать, к вящей славе Отечества, да друг другу не мешать. С государыней я уже переговорил, издалека, правда, но всё-таки, и нашёл полное понимание и поддержку. Мне ведь важно, дабы был в Империи мир и благополучие, безо всяких там околичностей. Так что вы на это скажете?
И посмотрел мне в глаза самым добрым и любезным взглядом.
Глядя в глаза Николая Ивановича, «которые не могут не лгать», я прекрасно понимал, что меня хотят развести, не понимал только, в чём именно.
— Послушайте, Николай Иванович, но ведь невозможно же чётко раз и навсегда нам всё разграничить! Вот скажем, торговля: если я беру её в руки, то надо будет и заключать внешнеторговые трактаты, а это уже внешняя политика; или, скажем, Новороссийское губернаторство: оно неотторжимо от командования Черноморским и Воскресенским казачьими войсками!
— Александр Павлович! — вскричал Салтыков, размахивая руками, будто сшибал ладонями невидимых пчёл — Ну что вы, миленький! Да договоримся же, как есть договоримся!
— Ну, это как-то неконкретно. И главное: каковы гарантии?
Салтыков посмотрел на меня так, будто я его штыком пырнул.
— Александр Павлович! Ну, мы же благородные люди! Что вы, как можно!
— Да знаете, как оно бывает — один забыл, другой подумал иное, раз-два — и вот уже недоразумение, скандал в благородном семействе. Благонамеренность, знаете ли, не помогает от невольных промашек, — уж очень дела-то у нас с вами сложные! Потому, Николай Иванович, давайте-ка мы сделаем бумагу, где и распишем всё подробно, да назначим над нами третейского разбирателя для спорных вопросов!
Николай Иванович сделал вид, что поражён до глубины души, да так, что не может и слова сказать.
