СССР: вернуться в детство?.. - Владимир и Ольга Войлошниковы
**Принимались в первый класс
только дети, которым
уже исполнилось семь лет
или должно исполниться
в ближайшие два
после первого сентября месяца.
Мама сделала большие глаза и заговорщицки закивала.
— И я постараюсь вопрос с вашим экстернатом пробить, — Татьяна Геннадьевна сложила руки замочком. — А ваша задача: к сентябрю освоить программу на зубок!
Школьную ограду мы прошли молча. И дорогу перешли молча. И только потом мама сказала:
— Ну, ты даёшь. Не могла меня сперва спросить?
Я пожала плечами, хотя, наверное, в шубе это было малозаметно.
— Знаешь, оно как-то внезапно получилось.
Мама только вздохнула.
Бабушка открыла дверь с возгласом:
— Раздевайся скорей, «Королевство кривых зеркал» идёт!
Это, конечно, мне подгонялка. В детстве сильно я это кино любила, и в особенности за то, что героиня там была Оля, хоть и характер у неё оставлял желать лучшего. Все Оли, наверное, такие. Если я сейчас откажусь кино смотреть, все решат, что я заболела. Я поскорее разделась, плюхнулась на диван напротив телика, а чтоб от скуки не помереть, тетрадку взяла. Колоритное кино, так-то, поделаю-ка я наброски персонажей в движении…
А потом, к вечеру, меня вдруг (очень своевременно, да-да) посетила мысль: а семейное обучение в данный момент вообще разрешено? И не дуб ли я дерево? Стоило ведь сперва поинтересоваться обоснованиями — что там в законе об образовании написано, например? Может, и не стоило дёргаться, а надо было спокойно полтора года дома посидеть, и только потом про экстернат заикаться. Потому что сдам я сейчас экзамены за начальную школу — и ка-а-ак заставят меня в четвёртом классе сидеть! Мне шесть лет, а там все дылды, вот удовольствие-то!
РОДНЯ
12-13 декабря 1981
В субботу школы тоже учились, а вот продлёнки не было. Я подкараулила маму после первой смены и уговорила сходить её в дальнюю стекляшку, за мойвой. Мы купили здоровенный бумажный пакет — килограмма два, наверное! — сразу жарено-копчёной. Одну рыбку я съела прямо там, в магазине, аж трясло меня — так хотелось. А уж дома отвела душу!
Ни разу не видела, чтобы человек был так счастлив за восемьдесят копеек.
Бабушка смотрела на меня почему-то жалостно, а потом сказала:
— Баба Маня-то мойву тоже сильно любила…
Баба Маня — это моя вторая бабушка, папина мама. И до меня вдруг дошло, что здесь она умерла совсем недавно, в восьмидесятом. Пятнадцатого декабря.
— Год уж во вторник будет, — вздохнула бабушка.
А я ведь помню похороны. И каких-то родственниц с Тулуна, которые приглашали меня в гости, и плыть на лодке, вроде, надо было…
— Блинов во вторник сделаешь? — попросила я бабушку. Она слегка подняла брови:
— Хорошо.
Потом мы ещё успели в лес пробежаться на лыжах. Мы вообще каждую субботу с мамой наладились на лыжах ходить — если погода, конечно, позволяла. А то знаете, есть такие экстремалы, которым всё нипочём: хоть ветер с ног сбивает, хоть дубак минус тридцать. Мы в этом отношении, как бы это сказать, дамы без фанатизма.
А в воскресенье мама с бабушкой снова засобирались в гости. На этот раз к дяде Саше — это который тоже учитель физкультуры, я рассказывала. На улице, неожиданно и нетипично для Иркутского декабря, случилась чуть ли не оттепель, и в автобусах вместо прибитого снега на полу стояли лужицы с мокрой снежной кашей. Мы трое в валенках, конечно, как корабли…
Тётя Нина встречала гостей в дверях, красивая-а-а. Мне она, помимо прочего, вообще казалась всегда образцом элегантности, даром что девушка из деревни. Хотя… Кто их знает, откуда её родители в ту самую деревню прибежали, родословной-то никто не спрашивал. Отец её здоровенный крепкий мужик был, с такой выправкой… я долго думала, что он военный. А матушка даже куриного мяса не ела, брезговала, потому что — внимание! — курица в сору роется!
Но выяснять, кто каких кровей, себе дороже было. Мы-то тоже из купеческих, и лучше об этом было не говорить.
Маленьких детей у Дядь Саши не было, тётя Нина делала отдельный детский стол, но там собралась целая куча подростков, а больше таких мелких как я никто сегодня не взял, и бабушка тихонько посадила меня рядом с собой. А я вовсе была не против. Посижу хоть, посмотрю, какие они все молодые…
Стол как всегда ломился, и ели и пили, а уж пели! Тётки у меня знатные певуньи, одна мама у нас других талантов, со слухом у неё не очень.
Постепенно мужики начали выходить в подъезд курить. Дядь Саша не курил, но ходил поговорить за компанию, в чисто мужском кругу. И тут бабушка завела разговор про высшее — всё-таки Нина и Клара учителя, да Клара к тому же завуч. Все знали, что с высшим образованием получают побольше, но вот насколько?
— Правильно, мама! — сразу оживилась тётя Клара. — Я давно Гале говорю: надо поступать. Сейчас у тебя двадцать рублей разница, а стаж за десять лет перевалит — двадцать пять станет, а после пятнадцати лет — тридцать!
— Правда, Галя, — поддержала тётя Нина, — на заочном не так трудно учиться. Люба у нас пошла с начальных классов, вчера рассказывала, вообще: кто согласен на тройку — зачётки на стол — и всё. А вкладыш с оценками и не спросит никто, главное — диплом.
— Та́к мне неохота, — сморщилась мама. — Это ещё куда ездить — в Улан-Удэ!
Да, в Иркутском Пединституте отделения физкультуры, к сожалению, не было.
— Три года отучишься — уже перерасчёт ставки идёт! — важно подняла палец тётя Клара. — И с высшим аттестоваться легче — ещё плюс десять рублей. И на время сессии сохраняется зарплата.
Аргумент!
Вернулись мужики, и разговор сполз на другие темы, но мама ещё Клару с Ниной расспрашивала — кажется, начала рассматривать перспективу института всерьёз.
ГАЛАНТЕРЕЙНОЕ
Вторая половина декабря прошла спокойно, даже сонно. Мама работала, я строчила каждый день как пулемёт; бабушка мне купила целую пачку тетрадок, и я уже несколько штук исписала. Сразу в идеале, понятное дело, не получалось, и внутри этих тетрадок торчал уже целый пучок вкладышей, помеченных порядковыми номерами — с исправлениями и дополнениями. Печатать пока не начинала. Решила: сперва закончу книгу, отлежится пару месяцев, вычитаю — потом
