Начало пути - Рафаэль Дамиров
Если бы в тот момент племена кочевников объединились, они легко захватили бы королевство с ослабленной армией, содержать которую король Эбриан был не в состоянии. Так было до совершеннолетия Солта и Тэпии.
Пятнадцать лет назад Тэпия пожалела одну старуху из разорившихся крестьян, воровавшую на рынке хлеб. Ее должны были казнить на городской площади. Во время правления Эбриана воровство считалось смертным грехом. Тэпия уговорила отца пересмотреть законы и считать кражи, совершенные ради пропитания, не преступлением, а проступком. Король очень любил свою дочь. Любил гораздо больше, чем сына, она напоминала ему жену, на которую была очень похожа. Он пересмотрел некоторые порядки и, вникнув в государственные дела, ужаснулся последствиям своего правления. Эбриан попытался помочь королевству, обеспечивая денежную поддержку деревням и торговцам, но Зана почти опустошила казну, ее ненасытность не знала границ...
То ли действия того злополучного чая кончилось, то ли король наконец прозрел —но он понял, что пока у власти его жена, гибель королевства от разорения и неурядиц неизбежна. Однажды ночью он разбудил своих детей и вручил им пергамент со своим наказом, в котором говорилось, что после смерти короля и королевы править будут оба, брат и сестра, разделив королевство на две части. Говорят, что так он хотел спасти хотя бы часть своего наследия; если один из детей повторит его путь и окажется бездарным правителем, есть вероятность того, что второй справится с возложенной миссией. Пергамент с наказом был в крови. Это была кровь королевы Заны. В ту ночь король убил ее ударом кинжала в сердце. После этого короля больше никто не видел. Говорят, что убив жену, он сбросился с Орлиной скалы в бездонную пропасть, зная, что после содеянного не сможет смотреть в глаза своим детям, своему народу...
А спасенная от казни старуха оказалась потомственной гадалкой. Она и сейчас жила в Астрабане и помогала своим даром королеве...
***
Почти два долгих месяца я провел в заточении. Вечерело... Унылый отблеск заката таял на полу камеры, оставляя меня в полной темноте. Ночь окутала тюрьму, но почему-то спать не хотелось. Я бродил по камере, гремя цепями и чувствуя прикосновение тьмы, словно она проникала в меня.
Неизвестное ранее чувство тревоги подкрадывалось из черноты. Нестерпимо захотелось есть. Я схватил миску с остатками каши, но почувствовав запах вареной крупы, с отвращением отшвырнул ее. Дико хотелось мяса...
Странно, обычно в это время я уже сплю, но прилив сил в эту ночь и необъяснимая бодрость не давали покоя. Я отчетливо слышал каждый шорох за стенами тюрьмы. Вот с дерева мягко спрыгнула кошка, вот пьяный запоздалый прохожий обдал струей угол грязной подворотни. Где-то хлопают ставни, слышался скрежет запираемых на ночь засовов; город готовится ко сну, а мне хотелось... сам не пойму, чего...
Спустя час в прорезь окна протиснулся холодный луч луны. Он манил меня и завораживал, словно слиток золота жадного ростовщика. Я потрогал горячий лоб — температура под сорок, не меньше, но чувствую себя как никогда хорошо.
Я приблизился к пятну лунного света и коснулся его рукой. Тело передернуло, словно током. Я посмотрел в окно — раздвигая лиловые облака, в зенит выходила полная луна. Твою мать! Сегодня полнолуние!
Вдруг дикая ломка скрутила меня, вынуждая упасть на колени. Казалось, я слышу хруст собственных костей и треск натянутой кожи. Стиснув зубы, я пытался сопротивляться луне. Закрыв глаза, я судорожно вытеснял тьму из своего сознания, лихорадочно вспоминая лучшие моменты жизни, отчего боль тут же усилилась, сдавливая удушьем и разрывая бешеным сердцебиением.
Я хрипел, корчась и катаясь по полу, как вдруг сознание пробила темная мысль: "От своей сущности не уйти, не надо сопротивляться, будь собой"! И я на миг отпустил луну, позволяя ей проникнуть в меня, и сразу почувствовал облегчение. Но спустя секунду мои вены вздулись, а внутри что-то затрещало. Я посмотрел на пальцы и ужаснулся: прямо у меня на глазах они удлинялись и чернели, покрываясь шерстью, а из ногтей вытягивались загнутые когти! Я вскочил на ноги и, вздернув голову к луне, закричал, но вместо крика раздался рык. Он раскатами прокатился по тюрьме и окрестностям, взбудоражив городских собак.
Я схватился за лицо, но вместо него нащупал пасть зверя. Вместо кожи — черная шкура, а мышцы превратились в твердь. Никогда я не чувствовал в себе такой мощи и беспричинной злобы! Я хотел убивать...
Я рванул цепи кандалов, разорвав звенья, и скакнул на дверь камеры. Та затрещала, но выдержала. Ярость красной пеленой застлала глаза. Снова и снова я бросался на дверь, кромсая ее когтями и вгрызаясь зубами.
Крики и топот бегущих стражников за дверью еще больше будоражили меня! Измочалив дверь, я сорвал ее с петель и выскочил в коридор в гущу перепуганных стражников. Те, пытаясь остановить двуногого огромного волка, рубили мечами. Я прыгал на солдат, раздирая их на куски, уворачиваясь от мечей, отталкиваясь от стен и потолка. Из семи человек в живых осталось двое. Отшвырнув оружие, они в ужасе бросились бежать. В три прыжка я настиг несчастных и оторвал им головы.
Только после этого я немного успокоился и огляделся. Коридор завален кусками человеческих тел, а потоки крови стекали даже с потолка! В кого я превратился?! На секунду мне стало немного жаль убитых, но темная кровь продолжала бурлить. Казалось, что я не могу себя контролировать...
Я помчался по пустому тюремному коридору. Вот и главный вход, запертый изнутри. Я откинул засов и очутился на нижнем этаже королевского замка. В полумраке зала несли вахту два стражника. Увидев мой силуэт на фоне трепещущих факелов, они с криками побросали копья и скрылись. Большим усилием воли я подавил в себе желание догнать и разорвать их. Я сохранил им жизнь... Значит, все-таки я могу контролировать свою темную сторону.
***
Огромными прыжками я скакал на верхние этажи, раскидывая по пути часовых и стараясь больше никого не убивать. Вот и спальня королевы. Охрану у двери пришлось разорвать — это были более отчаянные воины, и несмотря на охвативший их ужас, отступать они не собирались.
Я ворвался в
