Бабам - война противопоказана! - Дедушка
«Неужели, всё-таки, Израиль? – с тревогой подумал я, - где у нас еще могут идти непрерывные военные действия с участием девушек? А она - злобная сионистка и душительница арабской свободы…»
- А может быть, я думаю, что Вы – уродина? – не совсем вежливо ответил я.
Девушка весело и беззаботно рассмеялась.
- И у Вас хватит смелости сказать мне это в лицо? – спросила она, - вот посмотрите сейчас прямо в мои прекрасные глаза и скажите мне, что я – некрасива!
А девушка-то и на самом деле, скажем так, смотрелась неплохо и, пока мы разговаривали, начинала мне все больше нравиться.
И я, конечно, понимал, что она бросает мне вызов и один из возможных вариантов – гордо повернуться и уйти. Но сделать так – означало потом всю оставшуюся жизнь терзаться беспочвенными догадками о том, что это на самом деле было…
Мужское самолюбие взыграло, и я уставился на нее взглядом разъяренного удава Каа из мультфильма о Маугли, желая одной только силой мысли навсегда пригвоздить нахалку к земле и размазать тонким слоем по асфальту.
- Вот так-то уже намного лучше! – как-то по-домашнему умиротворенно вздохнула она и тоже посмотрела мне в глаза.
И в ту же секунду я словно с разбега внезапно прикоснулся к ее живой, нежной, обнаженной, доверчивой душе, и моя независимая твердокаменная принципиально холостая мужская личность перестала существовать.
Я потерял всякую способность к сопротивлению, растворился в её прекрасных глазах и утонул.
ГЛАВА 2. ТРИ ДНЯ НАЗАД: РАЗГОВОР С СЕСТРОЙ.
Лишь на грани сознания каким-то чудом я вспомнил, что было три дня назад.
А три дня назад моя сестра Светлана неожиданно взяла специальные гадальные карты, которые до того пол года пылились в серванте, раскинула их по столу и несколько минут сосредоточенно молчала.
- Ничего не понимаю! – наконец воскликнула она.
- А что такое? Расскажи брату, - отозвался я: мне стало интересно.
- Я гадала на тебя, - ответила она, - сначала тебе выпал казенный дом. Не пиковый казенный дом, что означает что-то плохое и не официальный крестовый. Казенный дом тебе выпал бубновый, что означает в целом нечто дружественное.
- Сомневаюсь, что меня полюбит наше государство, - ответил я.
- Я подумала так же, - согласилась сестра, - а потом выпала червовая дама! Черви – это наша масть; червовая дама – это я. Но ведь карты говорят о ком-то другом!
- И кто может быть ближе любимой сестры?- недоуменно спросил я. И вдруг страшное подозрение проникло в мою голову.
- Но я совсем не собираюсь жениться!
- Вот и я подумала также, - согласилась сестра, которая очень хорошо меня знала, - но тогда возможно только одно: она искренне тебя любит.
- Ну, это уже какое-то цыганское гадание! – с нотками иронии в голосе воскликнул я, - «она любит тебя, но ты об этом еще ничего не знаешь!»
- Так это и есть цыганское гадание! – слегка раздраженная моей непонятливостью воскликнула сестра.
- Хорошо, - примирительно ответил я, - что было дальше?
- А дальше был далекий путь. И этот далекий путь тоже был червовым!
- Ничего не понимаю! – ответил я, - я ведь не собираюсь жениться!
- Я подумала также, - снова согласилась со мной сестра, - и у меня остался один вариант: на днях с тобой познакомится девушка, которая любит тебя. Возможно, она пригласит тебя в гости; соглашайся: я не чувствую для тебя абсолютно никакой опасности. Если что – не набрасывайся на нее сразу – ты потом будешь жалеть о своем эгоизме; сначала попытайся её понять. Она – не первая попавшаяся тебе вечером размалеванная девица – карты и червовая масть об этом ясно предупреждают. Но жизнь есть жизнь, всякое возможно: поэтому, всё-таки сразу положи в карман презерватив.
ГЛАВА 3. ПРЕДЛОЖЕНИЕ.
Вспомнив сестру, я вспомнил самого себя и начал хоть что-то соображать. Я смотрел на незнакомку и за какие-то мгновения понял о ней очень многое. Но как можно обычными словами рассказать об этом? Как передать неуловимые чувства, которые сложились в картину, у которой тоже нет названия? Как можно ясно рассказать о том, что я сам только почувствовал, не понимая, к чему я прикоснулся едва, и совсем ничего не понимая в причинах захватившего меня урагана?
Конечно, девушка была сильной личностью. В её взгляде была привычка руководить, привычка командовать и управлять людьми. И в то же время в её взгляде были глубоко запрятанные боль, одиночество и тоска. И растерянность, и страх, и изначально живое, чисто природное, естественное желание жить, просто для себя незаметно жить, не подвергаясь ежеминутно смертельной опасности.
Да, она была солдатом – и она хотела быть просто слабой девушкой или маленькой девочкой, у которой есть сильный, непобедимый защитник отец и добрая, заботливая, ласковая мама.
И ещё я понял, что такого папы и такой мамы у нее уже давно не было.
И ещё в ее глазах была безумная надежда – надежда на то, что она нашла, наконец, сильного человека, настоящего человека, мужчину, который сделает для неё всё, на что она сама была неспособна. В её глазах было нечто от фанатичной веры – веры в меня. Конкретно в меня.
Мне стало очень стыдно: я не считал себя «настоящим мужчиной». Я сам был русским интеллигентом – слабым и растерянным.
И еще я понял: я понял, что ничего не понимаю в складывающейся между нами ситуации.
