Ликвидация - Дмитрий Николаевич Дашко
– Настя – умница. Она знает, как много вы для меня сделали, потому и очень переживает за вас, – подтвердил Лаубе.
– Насте, конечно, огромное спасибо за заботу, но я уж сам как-нибудь решу, чем занимать голову, – сказал я. – Я понял, что, в общем, справляетесь. Давайте тогда о частном. Филатов стрелял в меня, я в него. Что с ним?
– Похоронили, – вздохнул Леонов. – Больно метко стреляете из шпалера, товарищ Быстров.
– То есть признания в убийстве Токмакова из него теперь не вынешь…
– А зачем? Показаний Каурова вполне достаточно. Ему брехать смысла нет. Так что это убийство раскрыто, виновник понёс заслуженное наказание, – ответил Пантелей.
– Тоже верно. С Кравченко что?
– Чекисты его крутят и вертят. Нам, само собой, ничего не говорят, только Жаров вроде как намекнул, что кончики от Кравченко куда-то наверх потянулись, вплоть до Москвы.
– Ну, а сам Архип?
– Да в порядке Архип. Грозился заскочить при оказии – его ведь теперь в губернии вместо Кравченко ставят. Пока принимает дела и должность. Смушко, начальник губрозыска, каждый день звонит, о вашем самочувствии спрашивает.
– Друг мой, Аркаша Зимин, телеграмму прямо с вокзала отбил. Выехал к нам, скоро будет, – порадовал меня Лаубе.
– Здорово, Константин Генрихович! Мы без эксперта – как без рук, – признался я.
– Так и Константин Генрихович с Громом – большие молодцы! Помогли на днях по горячим следам грабёж лавки раскрыть. Хозяин на ночь запер – утром пришёл: замок сорвали, всё что можно – вынесли. Вызвал нас. Приехали мы, значит. Свидетелей как всегда – нет. Одна надежда на Грома. Тот только понюхал чуток и сразу вперёд. Мы за ним, еле поспевали. В итоге пёс привёл нас к воровской хазе, – доложил Леонов. – Остальное – дело техники.
– Надеюсь, обошлось без перестрелки? – посмотрел я на своего зама.
– Какая перестрелка! – махнул тот рукой.
– Эти придурки на радостях самогонки нажрались, мы их буквально голыми руками взяли. Они только на второй день в себя пришли, причём уже за решёткой. Сейчас показания дают. Оказывается, это не первая кража.
– Почаще б такие раскрытия, – порадовался я за своих.
Мы бы ещё посидели-поболтали, но явилась грозная постовая медсестра и попёрла моих посетителей из палаты. Оказывается, мне нельзя докучать (хотя какая уж тут докука – скорее наоборот) больше пятнадцати минут.
Мужики вышли, оставив в палате дежурный набор гостинцев, а я снова предался скуке. Больничная жизнь для идущих на поправку пациентов наряду с хроническим недосыпом всегда несёт в себе и такую неотделимую составляющую, как тоска. Ты тупо лежишь на койке и в промежутке между процедурами понимаешь, что, собственно, заняться-то и нечем. Читать, даже газеты, почему-то не разрешили. На разговоры по душам тоже как-то не тянуло.
Кое-кто из больных пытался флиртовать с медсёстрами, причём без особого успеха. А я не мог прогнать из головы образ так удивительно похожей на мою покойную супругу Насти. Не мог поверить, что это – совсем другой человек.
Внутри забеспокоились, заворочались прежде забытые чувства. Сначала охватил острый приступ ностальгии. Я снова вспомнил, как мы когда-то познакомились, как сыграли свадьбу, как мне долго пришлось завоёвывать доверие у её отца. А вот тёща у меня оказалась просто золотой. С первого дня сказала, что всегда будет на моей стороне, так и произошло.
Какая бы кошка не пробегала между мной и Настей, тёща никогда не подливала масла в огонь и старалась загасить конфликт.
На следующий день я уже начал вставать и потихоньку ходить, держась за стену коридора. Эти маленькие самостоятельные вылазки из палаты действовали лучше любого лекарства.
Иногда, в часы дежурства, ко мне заглядывала Настя Лаубе. Мы выходили в небольшой парк, примыкавший к больнице, и прохаживались по аллейке в тени деревьев.
Девушка оказалась интересной собеседницей. Мы могли обсуждать самые разные темы, от искусства до политики. А я… я с ней чувствовал себя прежним Георгием Побединым и, когда гулял с Настей по парку, словно возвращался в прежние времена супружеской жизни.
Иногда возникало желание рассказать девушке всю правду о себе: что я в действительности совсем не тот, кем меня считают, что по загадочной причине оказался перенесённым в прошлое, и вдобавок – в молодое, но всё же чужое тело. И что случилось с настоящим Георгием Быстровым – большая загадка для меня.
Я всё больше склонялся к мысли, что он умер, погиб перед тем как мою душу или разум, даже не знаю, как это точно назвать, заперли в его телесной оболочке.
Все нуждаются в человеке, с которым можно быть откровенным. Я – не исключение.
Потом здравый смысл брал своё. С какой стати мне грузить Настю чужими, в сущности, проблемами? Стоит ли открывать лицо?
Что она подумает обо мне? Скорее всего, примет за психа и будет считать таковым до конца моих дней.
Так что закроем этот вопрос раз и навсегда.
Надо смириться с тем, что здесь я был, есть и буду тем самым Быстровым, начальником рудановской милиции.
И у меня тут появились настоящие друзья.
Я не телепат, не умею читать чужие мысли. Но когда у тебя за спиной жизненный багаж в полвека, начинаешь постепенно разбираться в людях, даже в молоденьких девушках.
Не могу сказать, что Настя вдруг меня полюбила. Любовь – чувство, которое хоть и может зародиться сразу, однако проверяется временем. Если подобрать точную характеристику – я понял, что тоже стал ей интересен. Поэтому она с явным удовольствием приходила на эти маленькие прогулки, которые я в шутку стал называть для себя свиданиями. Однако, может, не такая уж это и шутка?
Она больше не спрашивала меня о той Насте, что осталась в прошлой жизни, и я был за это ей благодарен. Иногда не стоит ворошить то, что было так далеко, что иногда кажется уже хорошим, добрым, но всё-таки сном.
Чувствуя нарастающую симпатию к девушке, я вдруг осознал для себя, что не совершаю измены по отношению к моей Настеньке. Любовь к ней никуда не ушла, но при этом вдруг открыла двери для чего-то нового, такого же светлого.
Я, пятидесятилетний мужик, прошедший огонь, воду и медные трубы, по роду профессии привыкший подозревать всех и каждого, решил идти этому чувству навстречу.
Даже если Настя не ответит взаимностью…
Эта идиллия могла продолжаться долго, но на то и жизнь, чтобы давать нам хорошую встряску.
Я пришёл в парк чуть пораньше – Настя задерживалась возле нового пациента. Внезапно кто-то
