Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) - Анна Жнец
— Кто там?
— Мария Львовна? Это по поводу наследства и завещания.
— Какого наследства и завещания?
— Покойного Ивана Громова.
Судорожно сглотнув, я приоткрыла дверь на цепочке. Мужчина за порогом имел крайне неприятную наружность. Щеки толстые, красные, глаза маленькие, свинячьи, нос картошкой и второй подбородок, лежащий поверх мокрого, заснеженного шарфа.
— Ваня умер год назад. О каком наследстве вы говорите? Никакого завещания не было.
— Эта квартира, — в глазах-щелках, заплывших жиром, зажегся алчный огонек.
— Принадлежит мне и его детям.
— Вот именно! — воскликнул толстяк, и от избытка эмоций его второй подбородок заколыхался. — Его детям. Всем. Троим.
— Двоим, — поправила я, ежась от холода, проникающего в прихожую с лестничной клетки.
Надо скорее избавиться от странного гостя, пока не простудилась. Шутка ли захворать в таком возрасте.
— Троим, — возразил тучный господин в пуховике.
— Двоим. Мне лучше знать, сколько у нас с Ваней детей. Кто вы? Что вам надо?
— Я сын Ивана Громова. Вашего мужа. А вот, — он сунул мне под нос какую-то бумажку, — его завещание. У меня доля в этой квартире.
— Что за чушь вы городите? Как смеете осквернять светлую память моего супруга! — возмущенная до глубины души, я попыталась закрыть дверь, но незнакомец вовремя успел подставить ногу. Дверь уперлась в черный ботинок с шапкой налипшего снега.
— И вовсе это не чушь. Вы прочтите, прочтите, что написано в документе, — и толстяк снова затряс своей писулькой.
Не было у Ванюши никаких детей, кроме Игорька и Славика. Наш брак у него первый и единственный, а я его первая и единственная женщина. Поженились, когда нам было по двадцать лет, и с тех пор на сторону не глядели.
— Вон отсюда, мошенник! Я полицию вызову.
— Зовите, зовите, Мария Львовна, а мы им покажем этот документ, а еще у меня письмо есть. Для вас. От моего отца, Ивана Петровича, — и наглец вытащил из черной кожаной папки запечатанный конверт без подписи.
Меня трясло. То ли от холода — с улицы дуло, а на мне был тонкий ситцевый халат да тапки на босу ногу — то ли от сильных чувств. Я пыталась столкнуть ботинок этого мошенника со своего порога, да куда мне в семьдесят лет справиться с таким бугаем!
— Не скроетесь вы от правды, Мария Львовна, даже не надейтесь. Половина этой квартиры моя, и здесь будет жить мой сын во время учебы. Ничего вы с этим не поделаете.
— Замолчите! Убирайтесь!
Дыхание сбилось. В сердце кольнуло болью. В висках загрохотал пульс. Всем своим цыплячьим весом я повисла на двери, пытаясь захлопнуть ее перед лицом мерзавца.
— Пришло время тайному стать явным, — продолжал толстяк, лихорадочно сверкая поросячьими глазками. — Ваш муж Иван Петрович какое-то время жил на две семьи. Когда работал вахтами.
Ванюша и правда несколько лет работал вахтовым методом. Но это ничего не доказывает! Как и письмо, как и завещание. Наверняка дешевая подделка.
Зрение помутилось. Я моргнула, пытаясь прогнать туман перед глазами, но лучше не стало. В груди жгло, боль отдавалась под левую лопатку.
— И в этот период жизни у него родился сын. На стороне. От другой женщины. Я.
Это неправда. Ваня не мог поступить со мной настолько подло. Я же на старости лет за ним утки выносила, потом, когда он немного оправился от инсульта, на себе его в туалет таскала. А в молодости от перспективной должности отказалась, чтобы быть хорошей женой и матерью. Нашла работу попроще, но с удобным графиком, чтобы мужу и сыновьям уделять больше времени. Не мог человек, которому я всю жизнь посвятила, взять и изменить. Ложь это все! Клевета! Навет.
— Он и мне письмо оставил, — не унимался мужик в пуховике. — Там все написано. Под конец жизни отец раскаялся, что сына бросил, и завещал мне свою долю в квартире.
На грудь словно гирю положили. В ушах шумело. В глазах двоилось. Резкий приступ боли — и я пошатнулась, схватившись за сердце.
— Что с вами? — донеслось словно издалека, сквозь толстый слой ваты. — Мария Львовна?
Теряя сознание, я сползла по стене под дверь.
* * *
Никак не получалось сфокусировать взгляд. По краям зрения клубился белый туман. Коленями я чувствовала твердость холодного камня, ладонями — что-то мягкое и неприятно мокрое.
— Шевелись, бездельница! — раздался позади визгливый женский голос.
Ему вторил другой, столь же пронзительный:
— Что за ленивая корова!
Зрение начало проясняться. Туман отползал. Я стояла на четвереньках. Прямо перед моим лицом, под руками, была половая тряпка, рядом стояло ведро с водой, от которого отчетливо несло кислой капустой.
Щеки холодило от влаги. Я что, плакала?
— Чего застыла? Уснула что ли? А может, померла?
Это они мне?
Тишину наполнил глумливый смех, будто две шавки залаяли.
Медленно, все еще стоя на четвереньках, я повернула голову и увидела двух девиц, сидящих на лавке. Одна тощая, аки жердь. Про таких говорят: «Суповой набор». А вторая пухлая, рыхлая — ну точно откормленная свинюшка. Да еще и в платье бледно-розовом, обтянувшем складки на животе.
Чудной, однако, сон!
Наверное, задремала перед телевизором, пока гостей ждала. И мужик в пуховике с завещанием мне привиделся. И Игорек со Славиком не звонили. Не было ничего этого. Просто один очень реалистичный сон плавно перетек в другой, более сказочный.
— Чего вылупилась, болезная? — скривилась толстуха
